Джон Френч - Тени предательства
— Она просто стояла там и смотрела на меня, словно поджидала, точнее, знала, что я приду.
Она улыбалась — он помнил это. Понимающая улыбка на тонком личике, слишком молодом для излучаемого спокойствия. Девушка кивнула, как будто отвечая на незаданный вопрос:
«Вы хотите что-то спросить?»
— Что она сказала? — спросил Дорн, и воспоминания Сигизмунда уступили место реальности инвестиария и голосу отца.
— Достаточно, чтобы я пришел к вам, повелитель, и попросил о возвращении на Терру.
— И чего же оказалось достаточно для такой просьбы?
Вопрос эхом отозвался в ушах капитана. Пауза затянулась, наполняя Сигизмунда яркими впечатлениями: прекрасным качеством оуслитового постамента в десяти шагах за спиной отца, шелестом колеблющейся от легкого бриза ткани на статуе. Он чувствовал десятки ароматов ветра, остатки дыма и пыли, приближающийся дождь. Астартес внезапно понял, что это запахи из полузабытой жизни — краткого детства в кочевнических лагерях на Ионическом плато. Запах утраченного дома. Он и не думал о нем, позабытом за суетой десятилетий. И удивился, почему вспомнил именно сейчас.
Первый капитан посмотрел прямо в глаза Рогалу Дорну.
— Она не просто сказала мне. Она сделала так, что я увидел. — Сигизмунд замолчал, вспоминая лицо Эуфратии.
«Вы должны решить», — печально произнесла девушка.
— Война придет на Терру.
— Пожалуй, к этому выводу ты мог прийти и без видения, — произнес примарх, простирая руку к воину. Жест выглядел угрожающим, словно направленное в грудь оружие. — Не ты ли сказал, что Хорус попытается победить нас, не атакуя Терру? Теперь ты говоришь то, что я понял и без твоей помощи, и еще выдаешь это за откровение.
— Я надеялся, что вы не согласитесь со мной, повелитель. Что есть другой вариант развития событий. — Имперский Кулак печально покачал головой. — Но его нет. Я не могу сомневаться в вашем суждении, что Хорус принесет войну на Терру. Но это доказывает не ошибочность моего выбора, а наоборот.
Примарх отвел взгляд, лицо наполовину скрыла наступающая ночь.
— Не факт, что предатели придут сюда, но вероятность велика, — продолжал Сигизмунд и вспомнил.
«Вы должны выбрать», — сказала она. Астартес собирался приказать ей вернуться в каюту и заодно держать лживый язык за зубами. — «Вы должны выбрать свое будущее и будущее вашего легиона, Сигизмунд, первый капитан Имперских Кулаков».
От сказанного он застыл на месте. Страх наполнил его — давно позабытый, чуждый и болезненно сильный.
«Вы должны выбрать свое место. Выполнить приказ или стоять рядом с отцом до конца».
«Конца чего?» — выдавил капитан.
«Конца всего сущего».
Сигизмунд продолжал смотреть на отца, когда говорил, пытаясь понять, какое впечатление производит его речь.
— Когда она говорила, казалось, что я видел сказанное, — слова принимали в разуме вид размытых видений, подобно обрывкам сновидений или ярким кошмарам. — Я видел. Все было реальным.
От несметного количества кораблей небо словно покрылось металлом. Огонь изливался подобно тропическому ливню. Груды бронированных тел достигали высоты титанов, которые шествовали среди них. Сотни тысяч, миллионы, неисчислимые орды врагов прорывались за разрушенные стены. Крылья ангела, алые от зарева пожаров во Дворце.
— Они придут сюда, их будет так много, что они затмят солнце и не будет видно землю, а нас будет мало, отец.
— Мало или много — пусть приходят, — прорычал Дорн.
— Нас будет мало, а их, их будет слишком много, чтобы мы смогли победить. В этот момент мы узрим свою гибель.
Имперские Кулаки падали с почерневших стен, словно лился поток изломанных и окровавленных тел. Столбы дыма достигали судов в небесах. А враги все прибывали. Корабли расстреливали своих сбитых собратьев, чтобы освободить место для высадки новых войск.
«Вы должны понять последствия» — продолжала Эуфратия. Пока она говорила, Сигизмунд увидел истину. Вселенная это бесконечная война. Империум обернулся против самого себя, и стало лишь вопросом времени, когда все сведется к единственной битве на лезвии меча.
— Так и будет, отец, — тихо произнес первый капитан. — Наступит последний час Империума. Я увидел его, поверил и понял, что должен сделать выбор.
Новая картина предстала перед мысленным взором: его собственный труп дрейфует в пустоте, безжизненный и обледеневший, на окраине звездной системы — ее название позабудут в будущем, которого он не увидит.
— Я выбрал вернуться сюда с вами, — несколько дней ушло, чтобы разобраться в себе: просеять через интуицию и взвесить аргументы. Он пытался забыть сказанное летописцем и вызванные ее словами видения. Но вероятность, что все сбудется, не давала покоя. Какой еще исход мог быть в Галактике, где Хорус восстал против Империума?
«Что за иной путь?» — спрашивает он.
Девушка покачала головой: «Смерть, Сигизмунд. Смерть и гибель вдали под светом неизвестной звезды. Одиноким и позабытым».
Она ушла, оставив его в тихом коридоре.
— Именно поэтому я вернулся на Терру. Я сказал, что нужен вам здесь и это правда. — Дорн не смотрел на первого капитана. — Пусть приходят. Я буду стоять рядом с вами, отец.
Примарх молчал, его лицо казалось неподвижным отражением каменной статуи, что обозревала инвестиарий. Он пристально рассматривал сына, глаза казалось пронзали наступающие сумерки.
Сигизмунд не мог отвести взгляд.
«Я выбрал, я выбрал быть здесь».
Дорн выдохнул вечерний воздух. Согнул левую руку и наблюдал, как двигаются пальцы в бронированной перчатке. Посмотрел на сына. Астартес увидел в глазах отца холод и ледяной блеск. Возникло желание пасть на колени, попробовать новыми словами смягчить сказанное ранее. Примарх заговорил. Голос был подобен шепоту надвигающейся бури.
— Ты предал меня, — произнес Рогал Дорн. Первый капитан вздрогнул. Ощущение было такое, словно исчезли все рефлексы и контроль. Если примарх и заметил эффект от сказанного, то все равно не остановился.
— Мы созданы, чтобы служить. Такова наша цель, — слова эхом отразились от каменных рядов амфитеатра. Отец дрожал, как будто сдерживал внутри огромные силы. Это было самое ужасное зрелище в жизни Сигизмунда.
— Каждый примарх, каждый сын примарха существуют, чтобы служить Империуму. И ни для чего больше. — Дорн сделал несколько шагов, и казалось, стал выше, чем статуи его братьев. — Наш выбор — не наш выбор, наша судьба — не наша судьба, не мы определяем ее. Твоя воля — моя, а через меня — Императора. Я верил тебе, а ты растратил доверие на гордость и суеверия.
Имперский Кулак обрел дар речи.
— Я стою рядом с вами, — слова звучали грубо и незнакомо, как будто говорил кто-то другой. — И буду сражаться с врагами Империума, пока не погибну.
— Ты поверил лжи шарлатанки и демагога, претендующей на власть, от которой мы стремимся освободить человечество. Я отдал тебе приказ, а ты пренебрег им. Твой долг быть не тут, а среди звезд.
— Даже если судьба войны решится здесь, повелитель? — Сигизмунд не мог поверить, что возражает отцу — слова сами вырвались. — Я видел. Я знаю, что так и будет.
— Какая уверенность, как мало сомнений, — тихо ответил примарх. Астартес почувствовал угрозу в подобной мягкости. — Ты убиваешь будущее. Обрекаешь своим пессимизмом и высокомерием.
— Я стремлюсь только служить, — в отчаянии произнес первый капитан.
— Ты считаешь, что тебя коснулась рука судьбы. Ты считаешь, что видишь яснее, чем я, чем Император.
Имперский Кулак услышал осуждение в этих словах и подумал о Хорусе, непостижимых причинах его нападения на Империум, и о статуях с закрытыми лицами.
Дорн кивнул, словно прочел мысль, сформировавшуюся в разуме сына:
— Это качества предателя.
— Я не предатель, — возразил Сигизмунд, но сам услышал, насколько его слова звучат неуверенно, словно доносятся издалека. Он не смотрел на отца, не мог смотреть.
— Нет? Я сказал, что твой долг подчиняться, а не обманывать. Я говорю, что будущее, которое ты считаешь неизбежным — ложь. Я уже ответил тебе, но ты не понял. Высокомерие, — примарх словно выплюнул последнее слово и посмотрел на статую Хоруса. — Наша цель ясна. Мы не люди, у которых есть такая роскошь, как выбор. Мы воины Императора. Мы живем, чтобы служить, а не вершить собственные судьбы. Не принимая эту истину, мы очерняем свет, ради распространения которого мы были сотворены. Дело не только в том, на чьей стороне ты сражаешься, но и почему.
«Хорус. Он говорит о нем, но этими же словами выносит приговор и мне».
Внезапно он осознал, что понял структуру мышления отца: выверенные выводы и непоколебимая, как горы, вера. Нерушимая логика.
![Сергей Соболев - Вживленный «Чип контроля» [Марш-бросок]](/uploads/posts/books/244839/244839.jpg)
