Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн
Обзор книги Избранное. Компиляция. Книги 1-14 (СИ) - Симмонс Дэн
Первый рассказ, написанный Дэном, «Река Стикс течёт вспять» появился на свет 15 февраля 1982, в тот самый день, когда родилась его дочь, Джейн Кэтрин. Поэтому, в дальнейшем, по его словам, он всегда ощущал такую же тесную связь между своей литературой и своей жизнью.
Профессиональным писателем Симмонс стал в 1987, тогда же и обосновался во Фронт Рейдж в Колорадо — в том же самом городе, где он и преподавал в течение 14 лет — вместе со своей женой, Карен, своей дочерью, Джейн, (когда та возвращается домой дома из Гамильтонского Колледжа), и их собакой, Ферги, редкой для России породы Пемброк-Вельш-Корги. В основном он пишет в Виндволкере — их горном поместье, в маленьком домике на высоте 8400 футов в Скалистых горах, неподалёку от Национального парка. 8-ми футовая скульптура Шрайка — шипастого пугающего персонажа из четырёх романов о Гиперионе и Эндимионе — которая была сделана его бывшим учеником, а ныне другом, Кли Ричисоном, теперь стоит там рядом и охраняет домик.
Дэн — один из немногих писателей, который пишет почти во всех жанрах литературы — фентези, эпической научной фантастике, в жанре романов ужаса, саспенса, является автором исторических книг, детективов и мейнстрима. Произведения его изданы в 27 странах.
Многие романы Симмонса могут быть в ближайшее время экранизированы, и сейчас им уже ведутся переговоры по экранизации «Колокола по Хэму», «Бритвы Дарвина», четырёх романов «Гипериона», рассказа «Река Стикс течёт вспять». Так же им написан и оригинальный сценарий по своему роману «Фазы Тяготения», созданы два телеспектакля для малобюджетного сериала «Монстры» и адаптация сценария по роману «Дети ночи» в сотрудничестве с европейским режиссёром Робертом Сиглом, с которым он надеется экранизировать и другой свой роман — «Лютая Зима». А первый фильм из пары «Илион/Олимп», вообще был запланирован к выходу в 2005 году, но так и не вышел.
В 1995 году альма-матер Дэна, колледж Уобаша, присвоил ему степень почётного доктора за большой вклад в образование и литературу.
Содержание:
1. Темная игра смерти (Перевод: Александр Кириченко)
2. Мерзость (Перевод: Юрий Гольдберг)
3. Утеха падали (Перевод: С. Рой, М. Ланина)
4. Фазы гравитации (Перевод: Анна Петрушина, Алексей Круглов)
5. Бритва Дарвина (Перевод: И. Непочатова)
6. Двуликий демон Мара. Смерть в любви (Перевод: М. Куренная)
7. Друд, или Человек в черном (Перевод: М. Куренная)
8. Колокол по Хэму (Перевод: Р. Волошин)
9. Костры Эдема
10. Молитвы разбитому камню (Перевод: Александр Кириченко, Д. Кальницкая, Александр Гузман)
11. Песнь Кали (Перевод: Владимир Малахов)
12. Террор (Перевод: Мария Куренная)
13. Флэшбэк (Перевод: Григорий Крылов)
14. Черные холмы (Перевод: Григорий Крылов)
Дэн Симмонс
Темная игра смерти
Посвящается Эду Брайанту
© А. И. Кириченко, перевод, 2018
© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018
Издательство АЗБУКА®
Если какой автор и вызывает у меня восторженную оторопь, так это Дэн Симмонс.
Дэн Симмонс возвышается над современными писателями подобно гиганту.
Важнейшее в современной литературе переосмысление самой концепции вампиризма – того же масштаба и радикальности, что «Я – легенда» Ричарда Матесона, или «Вторжение похитителей тел» Джека Финнея, или «Жребий Салема» Стивена Кинга.
Эпического масштаба полотно – и притом тревожное на самом глубоком, самом личном уровне. Симмонс не просто переписывает историю, он покушается на саму ткань реальности. «Темная игра смерти» не оставит от вашего привычного мировоззрения камня на камне; это современная классика в полном смысле слова.
Благодарности
К любой книге, благополучно преодолевшей Мировой Океан между замыслом и публикацией, приложил руку далеко не только сам автор, а уж с романом такого размаха и величины долг благодарности накапливается и вовсе огромный. Хотелось бы отметить тех, без кого «Темная игра смерти» пошла бы на дно в первый же шторм и никогда бы не достигла спасительной гавани:
Дина Кунца – за моральную поддержку, сколь щедрую, столь и своевременную;
Ричарда Кёртиса – за стойкость и профессионализм;
Пола Микола – за безупречный вкус и крепкую дружбу;
Брайана Томсена – за любовь к шахматам и уважение к истории;
Саймона Хоука, оружейника в духе Джеффри Бутройда;[1]
Арлин Теннис, машинистку от бога, – за жаркие летние дни, потраченные на борьбу с предпоследними вариантами поправок к поправкам;
Клодию Логерквист, терпеливо напоминавшую о том, что умляуты и диакритические знаки негоже рассыпать где попало, как соль;
Вольфа Блитцера из «Джерусалем пост» – за помощь в отыскании лучшего фалафельного киоска в Хайфе;
Эллен Датлоу, которая утверждала, что у повести не может быть продолжения.
И отдельной благодарности заслуживают:
Кейти Шерман, радостно пошедшая на творческое сотрудничество по первому свистку и за смешные деньги;
моя дочь Джейн, две трети своей жизни терпеливо дожидавшаяся, когда же папочка «допишет страшную книгу»;
Карен, которой не терпелось узнать, что же будет дальше.
И наконец, моя самая искренняя признательность Эдварду Брайанту, настоящему джентльмену и отличному писателю, которому эта книга и посвящена.
Пролог
Сол Ласки лежал среди обреченных на скорую гибель в лагере смерти и думал о жизни. Во тьме и в холоде его пробрала дрожь, и он заставил себя вспомнить в подробностях весеннее утро – золотистый свет на тяжелых ветвях ивы у ручья, белые маргаритки в поле за каменными строениями дядиной фермы.
В бараке было тихо, только иногда кто-нибудь с натугой кашлял да тихонько копошились в холодной соломе живые трупы, тщетно пытаясь согреться. Где-то заперхал старик, забился в конвульсиях, и стало ясно, что вот еще один проиграл долгую и безнадежную схватку. К утру старик будет мертв, а если и переживет ночь, то не сможет выйти на утреннюю перекличку на снегу, а это значит, что все равно ему конец, и очень скорый.
Сол отодвинулся подальше от слепящего света прожектора, который бил сквозь разрисованное морозом стекло, и прижался спиной к деревянной стойке нар. Сквозь жалкую одежду он ощутил, как в спину и в кожу на ребрах впились занозы; от холода и усталости задрожали ноги, и он ничего не мог с этим поделать. Сол обхватил свои костлявые колени, сжал их и так держал, пока дрожь не прекратилась.
«Я выживу». Эта мысль была приказом, и он вбил его так глубоко в сознание, что даже изможденное, покрытое язвами тело не могло одолеть его волю.
Несколько лет назад, целую вечность назад, когда Сол был мальчишкой, а дядя Моше обещал взять его на рыбалку на ферму под Краковом, Сол выучился одному приему: прямо перед тем, как заснуть, он представлял себе гладкий овальный камень, на котором записывал тот час и ту минуту, когда ему надо было встать. Потом он мысленно бросал камень в прозрачную воду пруда и смотрел, как тот опускается на дно. И всякий раз на следующее утро он просыпался точно в назначенный час, бодрый и полный жизни; он дышал прохладным воздухом и наслаждался предрассветной тишиной все то короткое и хрупкое время, пока не проснутся брат и сестры и не нарушат почти совершенное блаженство.
«Я буду жить». Сол крепко зажмурился и пристально смотрел, как камень падает в прозрачной воде. Его снова затрясло, и он еще крепче вжался в угол нар. В тысячный раз он попытался зарыться поглубже в эту соломенную яму. Когда рядом сидели старый пан Шиструк и этот парень, Ибрагим, было лучше, но Ибрагима застрелили на шахте, а пан Шиструк два дня назад упал в каменоломне и отказался встать, даже когда Глюкс, командир эсэсовцев, спустил на него собаку. Старик почти весело, хоть и слабо, взмахнул тонкой рукой, прощаясь с оцепеневшими заключенными, и тут немецкая овчарка вцепилась ему в горло.
«Я буду жить». В этой мысли ритм был сильнее самих слов, сильнее любого языка. Эта мысль шла контрапунктом всему, что Сол видел и испытал за пять месяцев в лагере. «Я буду жить». От этой мысли шли свет и тепло, пересиливавшие страх перед холодной головокружительной пропастью, которая все грозила разверзнуться внутри и поглотить его. Пропасть вроде того рва. Сол видел его. Он и другие рядом с ним забрасывали комьями холодной земли еще теплые тела; некоторые из них продолжали шевелиться: ребенок слабо двигал рукой, как будто махал кому-то на перроне или метался во сне, – а они кидали лопатами комья и разбрасывали известь из неподъемно тяжелых мешков. Охранник-эсэсовец сидел на краю рва и болтал ногами, его белые мягкие руки лежали на черном стволе автомата, на шершавой щеке белел кусочек пластыря – видно, порезался, когда брился. Белые обнаженные тела слабо шевелились, а Сол засыпал ров комьями грязи, и глаза его были красными от облака извести, висевшего в зимнем воздухе, как меловой туман.
«Я буду жить». Сол сосредоточился на мощи этого ритма и перестал обращать внимание на свои дрожащие руки и ноги. Двумя ярусами выше кто-то зарыдал в ночи. Сол чувствовал, как вши ползут по его рукам, по ногам, разыскивая место, где его холодеющее тело было теплее всего. Он еще плотнее сжался в комок, хотя понимал, что́ заставляет этих паразитов двигаться, – они подчинялись непреодолимому инстинкту, без мысли и логики: выжить.
Камень опустился еще ниже в лазурную глубину. Балансируя на грани сна, Сол рассматривал грубо нацарапанные буквы. «Я буду жить».
Вдруг глаза Сола распахнулись, в голове мелькнула мысль, от которой стало холоднее, чем от ветра, свистевшего сквозь неплотно прилегающую раму. Третий четверг месяца. Он был почти уверен, что сегодня третий четверг месяца. Они приходили по четвергам, в третий четверг. Но не всегда. Может быть, в этот раз их не будет. Сол закрыл лицо согнутыми в локтях руками и свернулся в еще более плотный клубок, как зародыш.
