Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
Придорожные заросли не радовали, но лучшего укрытия, чем плохонькие кусты и отличнейшая крапива, в нужном месте не нашлось. Ульрих-Бертольд вывел ополченцев вперед, поближе к дороге, и велел прятаться. Мараги старались, получалось так себе.
— Всё в порядке, — твердил Чарльз «своей» сотне, — сойдет… Главное, чтоб издали не заметили… Всё в порядке…
С Бертольдом они столкнулись у торчащего среди подобревшей осенней крапивы куста. Приятель тоже ободрял доставшихся ему сыроваров, не забывая, по своему обыкновению, дурачиться. Шляпу теньента «украшали» какие-то веточки, а на мундире лиловел цветок чертополоха.
— Он почти такого же цвета, как кипрей, — принялся объяснять Бертольд, хотя Чарльз ни о чем не спрашивал, — только умнее, потому с колючками. Попробуй, сорви.
— Зачем?
— Тебя ничем не пропрешь… А старик не только дурой своей махать мастак, соображает. В перестрелке у нас шансов нет, а в общей свалке силы будут поравней, главное, чтоб без строя и команд… Кипрейщики дриксов зубами грызть станут, одно слово — родственнички.
— Я не родственничек, — хмуро откликнулся Чарльз, — но спросить с этой сволочи пора. Только б конница не подтянулась…
— Зараза не проглядит… Удачи!
— Удачи…
Потянулись минуты. Мараги сидели в крапиве, стараясь не дышать, и от этого дышали и сопели больше обычного. Это было глупо и злило, но Чарльз терпел — не хватало сорваться на новобранцев, которым сейчас еще тошней. Капитан проверил оба пистолета, отогнул крагу, расчесал кем-то укушенную руку, дал себе слово больше так не делать, уставился на дорогу и принялся про себя считать. Где-то на четырехстах вдалеке показались серые прямоугольники дриксенской пехоты.
«Гуси» перли бодро, едва ли не рысью, явно претендуя на праздничное угощение, и Давенпорт понял, что ненавидит. Именно этих, именно сейчас, и Мельников луг тут ни при чем… Будь Чарльз ополченцем, он уже бежал бы навстречу врагу, непристойно ругаясь, но офицерская выучка брала свое. Все, что себе позволил капитан Давенпорт, это шипеть:
— Да они чуть ли не бегут… «гуси» перелетные…
— Зидеть! — проревело над зарослями. — Шдать! Кто будет фстафать без команды, из того я буду делать фарш для колбасок!
Внушение помогло даже Чарльзу, и дело было отнюдь не в шестопере, хотя этим чудом можно было превратить и в фарш, и в паштет, и в пюре любого. Бергерский рык будто удавку накинул на что-то очень нехорошее, что поднималось в душе; злость никуда не делась, но ждать стало проще, Чарльз уже не боялся не справиться с собой и потерять от ярости голову, а серые мерзавцы приближались. «Гусиное» знамя нагло реяло над марагонской дорогой, просто напрашиваясь на хороший картечный залп, только у Вейзеля не было ни единой конной батареи, одно неподъемное старье на холме.
Нет, никто не высунулся, не завопил, не помчался на врага или, наоборот, прочь, просто кусты и крапива не были лесом, а дриксы — слепцами. Всадник, неторопливо ехавший сбоку от строя, замахал шпагой, указывая прямо на Чарльза, из-под знамени заорала труба — заметили. Шагов за сто, могло быть и хуже.
Чего Катершванц дожидается теперь, капитан не понимал, а серые сбавили шаг; из-за их левого фланга показались такие знакомые «крашеные», в этот раз — красные. Эти, похоже, забирали в сторону лагеря; что творится в той стороне, Чарльзу со своего места понять было трудно, но крики офицеров и сержантов из-за серых шеренг долетали даже сюда. Чужие крики словно спустили с цепи непонятное бешенство, Давенпорт до боли сжал кулаки, борясь с почти непреодолимым порывом вот прямо сейчас броситься убивать. Долго он не выдержал бы, но ждать больше не требовалось. Затрещало, и над чахлыми зарослями воздвиглась показавшаяся огромной фигура. Вскинутая к небу ручища сжимала шестопер, надраенный шлем горел в солнечных лучах, зычный глас перекрывал и дриксенскую трубу, и вопли рвущихся в бой марагов.
— Фоители! Шагом — фперед!
Чарльз вскочил, выдергивая шпагу из ножен, и, не щадя горла, повторил приказ. Его сотня дружно повалила вперед, пришлось трижды, надрываясь, проорать «Шагом!», да ещё по очереди ухватить за шиворот пару самых ретивых. Ничего, поняли…
— Зтрелки! Целиться! Огонь!
Залпы грохнули почти одновременно с обеих сторон. Кто-то упал, кто-то заорал, знакомо завонял сгоревший порох.
— Фперед! Быстро! Агмар-р-рен!
— Бегом, парни, бегом!
Не надо много стрелять, тут дриксы все равно сильней. Главное — добраться, добежать, ударить… Это за сто шагов мушкетер охотник, ты — дичь, в рукопашной злость может многое, злость и число. «Серых» перед ополченцами сотни три, не больше, но у них выучка…
— Аг-мар-рен! — ревело сбоку и чуть впереди. — Агмар-р-рен! Мараги, не разбирая дороги, осенними кабанами неслись к цели; захоти Чарльз их остановить или хотя бы развернуть, его бы просто смели. Они смели бы и самого Катершванца, вздумай тот встать между местью и дриксами, а те — будто и не солдаты, а такие же ополченцы, ломая свой знаменитый строй, ринулись навстречу старым врагам. Десяток мгновений, и две уже не шеренги — остервеневшие человеческие стаи — схлестнулись в дикой, неистовой драке, когда главное — убивать. Любым способом, любой ценой, хоть бы и умирая…
4Роскошная спорила с первородным Валентином, а чуть поодаль держали коней под уздцы четверо воинов. Мэллит помнила их одежды — это были люди Повелевающего Волнами.
— …Курт хочет, чтобы мы с Мелхен помогали раненым, — говорила нареченная Юлианой, и голос ее был еще громче, чем всегда. — Здоровенным лбам там не место! Пусть отправляются на батарею, Курт скажет им, что делать.
— Сударыня, Приказ отдан. — Первородный был спокоен. — Мои люди слушают только меня. Они останутся с вами до конца сражения вне зависимости от вашего мнения. Добрый день, баронесса.
— Добрый день, господин полковник. — Тело Мэллит внезапно сделало реверанс, лишь потом девушка поняла его неуместность.
— Он собирается приставить ко мне охрану! — Глаза роскошной сверкали гневом. — И это когда у Курта каждый приличный солдат на счету… Но ты умничка! Этот наглец — полковник, а не генерал. Ему нужен приказ, он у него будет…
— Это невозможно, сударыня. Генерал Ариго, которому я подчиняюсь, находится отсюда в трех днях пути, равно как и маршал Савиньяк. Госпожа баронесса, наш разговор становится бессмысленным, но если вы так или иначе вынудите моих людей уйти, их накажут за дезертирство. Должен добавить, что Герхард имеет некоторые навыки в обработке ран, а бой, судя по звуку, уже начался. Пока лишь на дороге, но мне пора в полк, а вам…
— Я знаю, что мне делать. Мелхен, полковник Придд хотел тебя видеть, можешь его проводить, только недалеко. Который из них Герхард?..
Нареченный Валентином показал, и роскошная ушла; ее походка была царственна и полна недовольства.
— Вы имели дело с ранами, баронесса? — Первородный заговорил, и Мэллит отвернулась от уходящей.
— Нет, но я знаю, какие травы облегчают боль и как приводить в чувство и делать так, чтобы сердце забилось ровно…
— Сперва вам придется привыкнуть к очень неприятному зрелищу. Во время сражения убитых и умирающих оставляют на месте, легкораненые сами не хотят уходить. В тыл понесут тех, кто пострадал тяжело, но умереть в ближайшее время не должен. Это люди со сломанными костями, с рассеченными мышцами, все в крови, часто воющие или теряющие рассудок от боли. Колотые раны выглядят менее страшно, хотя смертельными оказываются чаще. Мой совет может показаться странным, но постарайтесь не думать о раненых, что будут кричать, стонать, сквернословить, как о людях. Представьте себе разделанных кур, которых нужно быстро натереть специями и обернуть холстом, это вы умеете, я знаю. И еще одно. Если Герхард скажет вам, что пора уходить, не спорьте и во всем доверьтесь ему. Возможно, к баронессе Вейзель придется применить силу, но на ваше благоразумие я рассчитываю.
— Нет!.. — Названный Абелем так ими гордится, а Грета с мешком кричала, что они сбегут. — Мы не можем… Мы обещали…
— Ребенок баронессы Вейзель сможет что-то обещать и отвечать за свои слова еще не скоро, а мародеры имеют обыкновение вспарывать беременным женщинам животы. Даже если убийцы получат свое, убитых никакое возмездие не вернет. Вы будете слушать Герхарда?
— Я помогу увезти нареченную Юлианой, когда придет беда. Можно мне найти… генерала Вейзеля и сказать ему об этом, чтобы его сердце возликовало?
— Я был с докладом на батарее, прежде чем встретился с вами. Генерал Вейзель просил меня позаботиться о своей супруге, причем так, чтобы она ничего не заподозрила, и я обещал.
— Первородный Валентин всегда спасает чужих женщин?
— Собственную мать мне спасти не удалось. Она осталась бы жива, если б не вела себя столь же… благородно, как госпожа Юлиана. Баронесса, я не утверждаю, что Франциск-Вельде обречен, все зависит от стойкости ополченцев и настойчивости дриксов, но вы должны быть готовы.
