Левиафан. Черное Солнце (СИ) - Фролов Алексей

Но у Антары такой никогда не было. Единственное, с чем ей нравилось играть, это простая конопляная веревка. Зак часто убегал от нактак-арин, держа веревку за один конец так, чтобы другой свободно волочился по земле. Для кошки это было лучшее развлечение. Правда в последние годы она бегала все реже, возраст давал о себе знать.

Зак вытащил измочаленную веревку из сумки и вернулся к березам. Он дрожащей рукой положил «игрушку» в рыхлую землю и продолжил засыпать могилу. Когда он закончил, дождь все еще шел. Парень опустился на колени перед низким холмиком и зарыдал в голос.

Мидас отвернулся и пошел разогревать воду. Карн тяжело вздохнул и хотел было подойти к парню, но решил, что это лишнее. Слезы тоже нужны. И переживания. Их нужно выплеснуть, пока они кипят в груди, нельзя давать им копиться. А что до боли… Боль останется навсегда. Боль нельзя забыть, потому что боль – не воспоминание.

Зак просидел у могилы Антары несколько часов, почти не шевелясь. Порой он что-то говорил, Мидас старался не вслушиваться, а Карн отстранился от ауры парня, пылающей так ярко и так горячо, что в истинном зрении она без преувеличения могла соперничать с солнцем.

Потом он вернулся и протянул им по катышку спирулины. Карн разломил свой катышек пополам и одну половину вернул парню. Тот мотнул головой, Карн не увидел этого движения, но уловил встречную эмоцию.

– Нужно, – твердо сказал он, не убирая протянутой руки. – Не спеши вслед за ней. Вы еще встретитесь, в свое время.

Они запили не шибко аппетитный, но питательный перекус кипяченой водой, подогретой Мидасом, погасили огонь в печи и двинулись в путь. Дождь перестал, солнце залило небосвод золотистым ажуром, наброшенным поверх хрустальной звенящей синевы, глубокой, точно дыра в душе человека, который только что кого-то потерял.

Зак вел их к Аркаиму, куда и сам направлялся до встречи с нагами. Парень отлично знал леса скалистых предгорий и вскоре Карн ощутил впереди, на северо-западе Место Силы. Оно дышало мощью, в которой не чувствовалось примеси седой древности, как в Арконе или Радогосте. Это было детище своего времени, рукотворное светило, точно маяк сиявшее сквозь пространство всем, кто способен видеть истинным зрением. Оплот могущества белой расы, сотворенный здесь и сейчас.

Молодой воин шел впереди, Мидас двигался следом на расстоянии пяти-семи шагов, Карн семенил рядом, держась за плечо древнего бога. Они шли не меньше часа и за это время никто не проронил и слова. Только Зак все постоянно что-то бурчал себе под нос, звучно сглатывая сопли. Мидас прислушался – парень все время повторял одни и те же фразы.

«Почему они забрали ее?»

«Прости меня, я не смог!»

«Где ты, моя девочка?»

Произнося последнюю фразу, Зак раз за разом оборачивался через левое плечо. Его воспаленные глаза полнились безумием и отчаянием. Карн хорошо видел эти эмоции во внешней ауре парня, они клубились фиолетовым дымом, поднимались из темных бездн ядовито-черными миазмами, которые стремительно сжигали его энергетическое тело.

Все верно, исступление – крайняя степень любой эмоции, столь же губительно для человека, как и нож под ребром. И если вовремя не извлечь нож и не залечить рану, ущерб может стать непоправимым. Раньше Карн никогда не думал об этом, а теперь, увидев буквально – собственными глазами, мгновенно понял суть многих эзотерических практик. Все собралось в цельную картину – камлания саамских шаманов, гекатомбы греческих жрецов, медитации буддистов, кровавые ритуалы майя, боевые трансы казаков-характерников и рыкарей…

Но сейчас эти откровения были ни к чему. Мидас тоже понял, что нужно спасать парня и толкнул Карн локтем в бок. Тот кивнул и махнул рукой вперед, мол, давай догоним. Фригийский царь ускорился, быстро нагнал молодого воина и коснулся его плеча.

От прикосновения древнего бога парень вздрогнул всем телом. И это было удивительно – Зак будто чувствовал его нечеловеческую энергию, хотя был начисто лишен потенциала истинного зрения. Карн мог бы без труда просочиться сквозь его внешнюю ауру и, возможно, найти ответ на этот вопрос. Но он не посмел бы так поступить без критически веской причины.

– Почему ты так убиваешься по ней? – спросил, наконец, Мидас. – У тебя нет друзей, с которыми ты мог бы разделить светлые минуты?

– Есть, – сухо ответил Зак, вытирая щеки тыльной стороной ладони.

– Тогда, может, у тебя нет близких, с которыми ты можешь поделиться своей печалью? – не отставал древний бог.

– Есть, – бросил парень. Он отвечал сразу, без раздумий, будто заранее знал, о чем его спросит Мидас.

– Тогда в чем дело? – потупился фригийский царь. – Ведь у тебя есть все, кто тебе нужен.

– Никто из них никогда не был мне ближе, чем она, – покачал головой Зак.

– И ты боишься, что уже не будет? – в голосе Мидаса звучало участие, искреннее стремление понять его боль.

– Нет, – молодой воин вновь качнул головой. – Не боюсь. Знаю. Знаю, что уже не будет.

Некоторое время они шли молча. Узкая лесная тропинка вывела их к неширокой хорошо протоптанной дороге, убегавшей под острым углом меж отвесных скал, волею дождей и ветров обретших чудные формы. Справа Мидас увидел ворона с гордо вскинутой головой и сложенными крыльями, слева – поджарую фигуру молодого волка, готового к прыжку.

Фантазия древнего бога вычленила и другие образы в беспорядочном нагромождении камней, а потом он понял, что воображение здесь ни при чем. Все эти камни – высотой от молодой ели до ясеня, разменявшего вторую сотню лет, –обработаны рукой человека. Их были сотни, может тысячи, и все они имели облик птиц, зверей, воинов, чудных созданий, которых фригийский царь не сумел определить. Весь склон горы, насколько хватало глаз, был усеян каменными статуями, в чьих рубленых и на первый взгляд абсолютно неэстетичных гранях проглядывали глубокие, мощные образы и – если присмотреться – довольно точные.

Выглядело это сказочно, даже нереально. Казалось, что так просто не может быть – не способен человек так изящно обработать камень, сохранив его… естественность, абсолютную гармонию с окружающим ландшафтом. Мидас глубоко задумался над природой этой загадки, а потому не сразу понял, что Зак решил продолжить разговор.

– Знаешь, – парень говорил тихо, почти шептал, но горный склон будто погрузили в сферу абсолютного вакуума. Не были ни ветра, ни криков птиц. Даже звуки их шагов были едва различимы. – Я никогда в своей жизни не хотел что-то изменить. Я имею ввиду – вернуться назад и поступить иначе. Всегда смеялся, если кто-то говорил нечто подобное.

Он невесело хмыкнул и вновь уставился себе под ноги. Дорога была крутой, но достаточно широкой, чтобы они вроем могли подниматься по ней, не вытягиваясь в ряд.

– В такие минуты я обычно говорил, что все случившееся – не случайно, и в противном случае я не стал бы тем, кто я есть, – продолжил Зак. – Хорошие события, плохие, все они рано или поздно обретали смысл.

– Но не в этот раз? – фригийский царь задал вопрос рефлекторно, чтобы парень продолжил раскрывать перед ними свою душу. Это был тонкий момент, который легко нарушить. Сам же по себе вопрос представлял скорее констатацию факта.

– Не в этот, – подтвердил молодой воин. Его левая рука, сжимавшая короткое боевое копье на мгновение напряглась так, что побелели костяшки. – Впервые я хочу что-то изменить. Исправить. Вернуться назад и поступить иначе. И готов отдать за это что угодно.

– Ты винишь себя? – вступил в разговор Карн.

– Конечно, – пожал плечами Зак. – Ведь она была моей.

И снова тишина. При этом внешне с Заком все было в порядке, Мидас даже усомнился в правильности первоначальных выводов. Ну, пострадает, нажрется может этим вечером в ближайшем кабаке, покричит. Может даже кому-нибудь зубы повыбивает или, что вероятнее, сам от кого-нибудь отхватит. Время вылечит, всегда лечит.

Древний бог повернулся к Карну, но тот, уловив предназначавшуюся ему мыслеформу, покачал головой. Пусть парень больше не рыдает в голос и не задает сам себе вопросы вслух, но внутри него творится настоящий ад. Парень сейчас, как часовая бомба со сломанным таймером.