Николай Прокошев - Семь крестов
– При жизни ты был не подарок, Закс. Но мы будем за тебя молиться Господу, чтобы он не отверг твою душу, – выпрямившись, дядя Гектора повернулся к племяннику спиной. – Простит ли Он тебя… и нас всех?
– Что происходит? Почему ты прячешься? – Пес тронул мужчину за плечо, пытаясь его развернуть, но тот не поддался.
– Так спокойнее. Чтоб не узнали. Не то набегут скряги или попрошайки. У меня снова мало времени. И снова мы на кладбище…
– Да уж. Я не понимаю, дядя, что стряслось. От кого ты бегаешь?
– Ни от кого я не бегаю. Я, наоборот, искал тебя.
– Но почему ты не можешь остаться? Исчез тогда. Я не в обиде, но…
– Мой первый крест заключался в том, чтобы воспитать и вырастить тебя, – голос дяди предательски дрогнул, и Псу показалось, что он шмыгнул носом. – Второй – уйти, чтобы ты смог добиться того, чего добился. На подходе третий…
– И в чем же он заключается? – ободрившись тем, что они с дядькой заодно, полубрат широко улыбнулся.
– Спасти тебя, малыш. Иначе не сдобровать. Скоро предстоит еще один бой. Гораздо тяжелее и непредсказуемее, чем раньше. Я очень хорошо успел изучить твоего соперника. Мы с ним долгое время находились вместе.
– Но как все вышло?
– Слишком длинная история. Запомни: убить его ты сможешь только тем камнем, который… достался тебе в том кратере у Шрефтлакена. Он должен коснуться головы врага, понял? Пока они набираются сил…
– Откуда ты столько знаешь? Ты знаком с Бэзилом? Или, может, с Разгалом?
– Я давно уже варюсь в этой каше. Прости меня, малыш. – На этот раз «малыш» мог поклясться, что дядя действительно пустил слезу.
– За что?
– Это я виноват во всем, что с тобой случилось.
– Да брось, дядя. Наоборот, я тебе благодарен. Жизнь хоть как-то разнообразилась. Нелегко было порой, не скрою, но все равно лучше, чем селедкой торговать. Теперь я – человек, а не насекомое. Так что – спасибо тебе!
– Подожди хвалиться, Гектор, – тон дядьки похолодел. – Ты прошел через многое, но незаконченные дела еще остались. Иногда думаю, уж лучше бы тебя повесили.
– Что такое ты говоришь? Глупости, вздор! Будь рядом со мною – и мы выйдем, как в былые времена, сухими из воды. Не уходи!
– Я не могу, Гектор. Слушай внимательно – враг может сразить тебя только теми снарядами, которыми убили кнехта у вас в казарме. В них он неограничен, поэтому не давай ему стрелять первым. У тебя будет всего один шанс, и, если промахнешься, пеняй на себя. Он не Мартин – прихлопнет с первого раза.
– Так что, я должен швырнуть в него этим? – Пес извлек из мешочка, болтавшегося у него на шее, обломок загадочного монолита.
– Да. Только попади по башке, иначе пиши-пропало. Скажу сразу: до февраля можешь отдохнуть, побудь с семьей. Имей в виду, ты рискуешь больше не встретиться с родными. Я не шучу. А пока у меня тоже осталось одно незавершенное дело…
– Господин Гектор, господин Гектор, – звонкий мальчишеский голос отвлек прусса и заставил его обернуться – Матиас разыскивал серого брата. – Я заметил, как вы ушли. Мне почему-то стало плохо в церкви, да еще госпожа Анна отругала, я не выдержал и тоже выбрался оттуда. Вы с кем-то разговаривали?
– Что? – Пес обернулся по сторонам, но никого не увидел. – Не знаю, Матиас. Я уже ни в чем не уверен. Ну и что делать будем, умник? Как нам вернуться обратно?
О том, чтобы прорваться на службу, можно было забыть. В соседних харчевнях тоже заполонили каждый дюйм – словом, хозяину и слуге пришлось дожидаться своих, стоя на холоде. Подобно тому, как одна из голов дракона сообщает остальным, что видит, от главного соборного входа несколько слушателей, постоянно разворачиваясь, запускали в толпу, как щупальца подводного чудовища, комментарии об увиденном. Из-за вьюги их могли слышать только те, кто находился непосредственно с ними рядом. Таким образом, сведения передавались по цепочке и до Матиаса с Гектором доходили только через несколько минут после того, как была пущена первая волна сообщений.
«Читают Луку», «читают Матфея», «кто-то чихнул», «вроде, епископа сморило – не добудятся», «женщина упала в обморок» и дальше в таком же духе. До того момента, когда прозвучала заветная фраза: «славьтесь, братья, – наконец, всположил Христа в ясли», Пес думал, не доживет. Он отпустил мальчишку домой – тот порядком отморозил нос и ноги.
Сам прусс попытался согреться, представив себя в теплой бане или под палящим солнцем в песках какого-нибудь Халифата. Но усилия оказались тщетными, видимо, холод парализовал не только тело, но и волю. Пару раз от неудачи он выругался так, что стоящий справа кнайпхофец с красными заспанными глазами перекрестился.
Уже будучи дома, серый брат забросил в оба очага весь запас дров, что смог найти на кухне. Анна с восхищением продолжала описывать праздничную мессу, даже когда Гектор, у коего зуб на зуб не попадал, укутался с ног до головы в три пуховых одеяла и тихонько заснул.
Наутро, вспомнив дядины слова о том, что лучше больше времени проводить с семьей, Пес слетал в крепость и бессовестно притворился простывшим на вчерашнем морозе. Фон Плотке отпустил полубрата лечиться, но строго наказал быть в полной боеготовности, если, не приведи Господь, придется встать на защиту города или самим двинуться на врага.
Впервые за полтора года целый месяц, весь январь, дворянин пробыл с близкими. Единственный раз он вышел из «Ворона» перед самым Новым годом, чтобы сдержать обещание и купить жене самое лучшее в Кёнигсберге кольцо. Годовщины ждать не хотелось, тем более и денежки водились – гроссмейстер щедро одарил героев войны еще в Мариенбурге.
Колечко Пес присмотрел во время адвента – ювелир Циммерман божился, что во всей Пруссии не сыскать украшения, хотя бы отдаленно напоминавшего это. Два золотых обруча меж собой скреплялись третьим с драгоценными камнями, на внешней стороне прилежнейшей гравировкой изображались мудреные переплетения заморских животных и растений, а венчала подарок черная блестящая жемчужина размером почти с перепелиное яйцо.
В тот момент, когда Гектор преподнес ей обещанное кольцо, молодая хозяйка выговаривала Матиасу за то, что парень вступил в словесную перепалку с постояльцем. С ее слов, нужно было вежливо извиниться и выполнить все требования гостя. Не веря своим глазам, взвизгнув от восторга, Анна бросилась в объятия к мужу, а тот подал знак Матиасу, что слуге пора исчезнуть.
На тридцать дней жизнь четы Бронте успокоилась: ее не разрывали ни разногласия государств, ни мор в округе, ни стрельба из ручных бомбард. Но любому спокойствию рано или поздно приходит конец. И такое бывает связано не только с отъездом докучавшей две недели надоедливой комиссии.
В воскресенье, в день святого Блаза, 3 февраля 1411 года, в «Медный ворон» из крепости прискакал кнехт Пауль со срочной депешей для Пса. Удивленно переглянувшись с домочадцами, прусс немедля отправился в замок. В конвентхаузе собрался весь капитул, разделенный настроением на два лагеря. Одни рыцари радовались, другие ходили чернее грозовой тучи.
Выяснилось, что второго дня в Торне был заключен мир с Ягайло. Поводом для радости служил тот факт, что поляк не сумел полностью воспользоваться победой и не смог навязать ордену свою волю касательно завоеванных территорий. Королю отходила лишь Добжиньская земля, а Самагития, главное яблоко раздора, отдавалась ему и Витовту исключительно в пожизненное пользование. То есть как только оба брата умрут, земля снова должна вернуться тевтонам.
Кроме того, орден давал клятву никогда не поднимать оружие против польской короны и обещал передать Владиславу часть своего вооружения. И все бы ничего, да вот контрибуция и выкуп нескольких тысяч человек по договору составляли шесть миллионов богемских грошей[141]. Именно это обстоятельство удручало более прагматичных членов собрания, включая насупленного маршала. Но Гектора интересовало совсем другое. Его вызвали за тем, чтобы вручить письмо от самого гохмейстера.
Фон Плауэн просил прусса как можно быстрее явиться в Торн, потому что для него есть одно очень важное поручение. Приписка внизу гласила: «И захвати с собой пару бочек кёнигсбергских ворон».
Кроме как в Пруссии, соленых ворон не подавали больше ни в одной стране Европы. В каждом трактире имелся свой рецепт по засолке и хранению этого лакомства. Если верить отзывам заезжих, то самые лучшие вороны, мясистые и притом нежилистые, водились именно в Кёнигсберге. Бальтазар приказал выкатить из закромов, запертых на самые крепкие замки, две бочки редкого яства и погрузить их в крытую повозку. Попрощавшись с женой и хозяином таверны, Пес вместе с Матиасом отправился на встречу с главой ордена.
Мороз не щадил никого. Зима выдалась на удивление лютой. Конечно, не такой, как в 1392 году, когда лодки повмерзали в заливы, но уже прямо на выезде из города у Лаакена припорошенные снегом лежали трупы окоченевших собак. Матиас между делом заметил, что, пока они доедут, вороны в бочках смерзнутся комками, хотя однажды комтур фон Пицценау угощал его оттаявшими птицами, так они показались мальчишке еще вкуснее. Потом он даже стал специально замораживать их на недельку.
