Сирруш (СИ) - Марков Павел Сергеевич

И вот сейчас Амрит сообщает, что настоящая толпа этих безумцев движется по городу на восток.

— На восток? — хрипло переспросил он.

Воин быстро кивнул.

Мгновенная догадка пронеслась в голове Верховного жреца, озаряя разум, подобно молнии в ночи.

— Шанкар, — прошептал он потрескавшимися губами.

Амрит снова кивнул:

— Я тоже так думаю. Надеюсь, он увидел сигнальный костер.

Чудамани сделал несколько решительных шагов вперед. В ногах разливалась слабость, но он старался не обращать на нее внимание.

— Это наш шанс! Нужно выступить. Немедленно. Зайдем им в тыл, пока они пытаются расправиться с отрядом Шанкара.

— Не думаю, что они полностью ушли от Цитадели, — неуверенно возразил Амрит.

— И ты предлагаешь просто сидеть и ждать?! — рявкнул Верховный жрец.

Воин вздрогнул и посмотрел Чудамани прямо в глаза. Они покраснели от недосыпа.

Верховный жрец облизал пересохшие губы языком, покрытым белым налетом. В последнее время Чудамани стал чересчур раздражительным и злым. Это было совсем непохоже на тихого и рассудительного человека, коим он был до того дня, как Панишвар решил примерить на себя роль посланника Богини-матери. Верховный жрец сам прекрасно осознавал, что изменился. Корил себя за несдержанность, но ничего не мог поделать. Чувство голода притупляло разум. А вид гибнущего города и всего того, что было ему дорого, приводило в ужас и отчаяние.

— Мы выходим! — твердо сказал Верховный жрец. — Лучше умереть здесь и сейчас, чем продлевать бессмысленные мучения. А за безумцем Панишваром я идти не собираюсь!

Сердце Амрита застучало с удвоенной силой. Он понимал, что Чудамани прав. Они должны воспользоваться шансом. Нельзя сидеть тут вечно. И тем не менее, осознание того, что в их жизни настал решающий момент, заставляло потеть ладони, а тело пробивать на дрожь.

— Собраться у западных ворот Цитадели! Построиться в боевой порядок! — отчеканил Чудамани.

— Да, Ваша Светлость! — Амрит выбежал наружу, дабы передать приказ Верховного жреца воинам.

Поджав губы и игнорируя слабость, Чудамани вышел на улицу, подставляя осунувшееся лицо лучам утреннего солнца.

— Воины готовы, Ваша Светлость, — доложил Амрит.

Верховный жрец перевел взор на стражников. Те выстроились перед воротами Цитадели в четыре одинаковые линии. Бронзовые наконечники копий угрожающе сверкали в свете дня. Бледные и изможденные лица были полны решимости. Решимости покончить с собственными лишениями. Каким бы ни было способом. С каким бы ни было результатом.

— Жрецы, лекарь, тюремщик и трое заключенных остаются здесь, — произнес Чудамани, — если нас ждет успех, то мы вернемся за ними. Если же нет, — тут он тяжко вздохнул, — то для них уже ничто не будет иметь значения.

Легкая тень пробежала по лицу Верховного жреца. Говоря о людях, он вспомнил своего верного старого привратника. Несчастный не выдержал всех этих испытаний и отошел к богам прошлой ночью. Чудамани постарался отогнать от себя печальные мысли.

«Сейчас не время оплакивать мертвых. Нужно подумать о живых».

— Трое заключенных? — переспросил Амрит.

— Да.

— Разве вы забыли?

— Забыл, что?

— Случай с Брасидом.

— Хмм.

— Он разбил себе голову о стену еще в тот день, когда Панишвар затеял это безумие.

Чудамани на секунду прикрыл глаза.

«Нужно собраться… но это так тяжело, когда тебя крутит от голода».

— Начинаем, — наконец, произнес он, поднимая веки. — Нужно спешить.

***

Сегодня Анил вел себя тихо. Девадата это даже удивляло. Обычно бывший лесоруб истошно вопил, заполняя темницу своими безумными криками. Но в этот день в тюрьме стояла тишина, прерываемая лишь вялым потрескиванием пламени факелов.

«Хм. Любопытное изменение».

В обычное время его мало заботили стенания Анила. Он считал, что тот получил по заслугам за то, как варварски относился к дарам богов. Просто внезапная тишина казалась непривычной.

Если бы Девадат мог видеть сквозь стены, то обнаружил бы, что Анил забился в дальний угол камеры. Обхватив голову руками, он тихо дышал сквозь ладони, прижатые к лицу. Лесоруб затих. Словно в ожидании неизбежного. Чего-то, что произойдет уже совсем скоро.

Камера Девадата располагалась прямо напротив стола тюремщика. Тот сидел на своем неизменном табурете, уткнувшись лицом в столешницу, и тяжело дышал. Бывший Верховный жрец подметил, что толстяк сбавил в весе. Оно и неудивительно. В последние дни ни у кого из них во рту не было и сухой крошки. К тому же чутье подсказывало Девадату — тюремщик боится. Боится не только за себя. Ведь его жена осталась в городе. Совсем одна. Пока он вынужден скрываться здесь, в темнице за стенами Цитадели.

«Скрываться от Великолепного змея. Демона, коим они его считают. Несчастные глупцы. Они не понимают, что Богиня-мать дает им шанс на искупление. Протягивает им руку милости. Но они упрямо отвергают ее, бессмысленно цепляясь за остатки прежней жизни. Жизни, которая уходит в небытие».

Внезапно Девадат заметил, как тюремщик вздрогнул. Слегка осунувшееся лицо поднялось над столом и обернулось в сторону узника. Бывший жрец увидел, как пухлая ладонь тянется к связке с ключами, а глаза толстяка закатываются, оставляя видимыми только белки.

Лицо Девадата расплылось в торжествующей ухмылке…

***

— Приготовьтесь, — повелел Чудамани, когда рядом с ним встали его телохранители.

Двое стражников подошли к створкам и начали отпирать ворота. Лязгнул огромный засов, выходя из пазов.

Чудамани заметил, как сильно напряглись лица людей, когда проход перед ними начал медленно открываться. Раздался скрип. Негромкий, но в окружающей Цитадель тишине он прозвучал подобно раскату грома. Верховный жрец, не отрываясь, смотрел на образующийся проход. Его дыхание участилось, а ладони непроизвольно сжимались в кулаки. Наконец, спустя около минуты, ворота были открыты. На внешней стороне створок виднелась засохшая кровь. Верховный жрец почувствовал легкое головокружение. Перед глазами все начало двоиться. Крепко зажмурившись, он вдохнул свежего утреннего воздуха и поднял веки. Зрение пришло в норму.

«Надо поторопиться. Со временем слабость лишь усилится».

— Выходим, — приказал он, — осторожно, не торопясь и сохраняя строй.

Отряд начал движение. Ряды стражников прошли через ворота. За ними двигался Верховный жрец с телохранителями. Воины Мохенджо-Даро покинули Цитадель меньше, чем за минуту и выстроились возле входа.

Перед ними расстилался обзор на город. В лучах восходящего солнца он казался непривычно пустым и заброшенным. Далеко с востока доносились приглушенные крики. В остальном — Мохенджо-Даро утопал в тишине и безмолвии. Таких непривычных для самого себя. Никто не обменивался дружелюбными приветствиями. Рыночную площадь у подножия холма не заполняли возгласы зазывающих торговцев. Не было слышно ни звона молота кузнеца, ни стука колес по мостовой, ни криков погонщика зебу. Только ветер шумел над головами, да в проулках между домов. Водная гладь канала под мостом переливалась в лучах восходящего солнца, но сегодня эти «зайчики» не вносили умиротворения в души людей.

— Богиня-матерь, — прошептал кто-то из воинов, находившихся впереди. У него начались рвотные позывы, однако они так ничем и не закончились. Бедняга не ел уже больше трех дней.

— Что там? — поинтересовался Чудамани.

— Тела, — донесся до него глухой звук голоса Амрита, — их так никто и не убрал.

— Их много? — голос Верховного жреца дрогнул.

— Да, Ваша Светлость. Ими усыпана дорога до самого моста и дальше… на рыночной площади… — Амрит умолк, не в силах продолжать. Он был потрясен представшей картиной.

— Идемте, — взволнованно проговорил Чудамани, — нужно помочь Шанкару. С остальным после разберемся.