Наталия Фейгина - Цветок Фантоса. Романс для княгини
– Вернётся ли? – с сомнением произнёс полковник. – Это может быть воспринято, как бегство.
– Вернётся… – коротко ответил инуктор.
– С поручением, говорите? – Лискин задумался. – Нет, я этого дуэлянта, – далее последовали эпитеты, не слишком подходящие для употребления в приличном обществе, – на гауптвахте запру. Оговорка про обстоятельства чрезвычайной важности как раз для пребывания на гауптвахте придумана.
Дядюшка Лука улыбнулся.
– Не сомневался в вашей мудрости, Дмитрий Александрович, – сказал он, – а теперь я, с вашего позволения, откланяюсь. Пойду вразумлять господина Задольского, хотя надежды на успех немного.
Лепесток 7
– Прошу прощения, Виталион, за поведение моего подопечного, – сказал Павел Алексеевич, входя в залитую солнечным светом залу. На самом деле поведением этим Павел Алексеевич был очень даже доволен. Пожелай он выставить Арсения не в лучшем свете, ему не удалось бы додуматься до безобразия, которое тот только что учудил. – Глядя на него, я радуюсь, что у меня нет собственных детей.
– Как же вам тогда повезло стать опекуном? – удивился юноша.
Павел Алексеевич ждал этого вопроса, и всё же замешкался, всем своим видом выражая нежелание обсуждать эту щекотливую тему.
– М-м-м, видите ли, Виталион, дело в том, – протянул он, – что у господина Вотнова не оказалось близких родственников, готовых взять на себя ответственность за воспитание мальчика…
– Не оказалось родственников или не оказалось желания? – уточнил Виталион.
– Первое, – ответил Павел Алексеевич, пытаясь быть любезным. Разговор явно сворачивал в опасное русло, и протеже княгини внезапно перестал казаться ему наивным юношей.
– Вот как, – сказал Виталион с насмешливым недоверием. – А как же госпожа Вотнова? Неужели у неё тоже не нашлось родственников?
– Насколько я знаю, нет, – отвечал Павел Алексеевич, чувствуя, как почва уходит у него из-под ног. Ему пришлось приложить немало усилий, чтобы родственники Вотновой оставались пока в неведении о случившемся.
– Странно, – заметил Виталион, – ни близких, ни дальних родственников? И в завещании опекун не указан был?
– Увы, – вздохнул Павел Алексеевич, чувствуя себя уверенней. – Григорий Вотанов был человеком молодым и легкомысленным, умирать не собирался. Он составил своё завещание, вступая в права наследования, и после рождения сына не удосужился обновить его. В нём не было оговорки про опекуна, так что барону Горде, городскому голове, пришлось выбирать из местных дворян.
– Вот как, – снова произнёс Виталион, поражая умением вложить в два коротеньких слова богатейшую палитру оттенков сомнения и недоверия.
– Увы, барон счёл меня самой достойной кандидатурой, – снова вздохнул Павел Алексеевич, и это «увы» относилось к той сумме, которую ему пришлось выложить за то, чтобы убедить старого пройдоху в своих достоинствах. – Он уговорил меня позаботиться о мальчике. Сколько раз я потом жалел о своём неосторожном согласии.
– Неужели опекунство столь обременительно? – невинно удивился Виталион, но Павла Алексеевича уже не обманывала эта мнимая наивность.
– О, да. Для начала мне пришлось решать вопрос с гувернёром.
Прежний, узнав о смерти хозяев, покинул Версаново с первой же оказией. Да и остальные слуги разбежались.
– Отчего же? – ещё больше удивился юноша.
– Видите ли, – замялся Павел Алексеевич, – родители моего подопечного погибли в результате несчастного случая. Но по городу поползли слухи, – он снова замялся, подбирая слова, – будто Вотановы стали жертвами Дикой Охоты.
– И что же? – спросил Виталион заинтересованно, подобравшись, как пёс, унюхавший добычу.
– Говорят, что души тех, кто стал жертвами Охотника, не находят покоя, и их тянет к дому. Надо ли говорить, что встреча с неупокоенной душой не сулит живым ничего хорошего.
– Какая глупость, – фыркнул Виталион.
– Конечно, Дикая Охота – пустое суеверие, – согласился Павел Алексеевич. – Но мне с большим трудом удалось найти слуг, согласившихся поселиться в доме, не говоря уже о гувернёре. Потому-то я и решил продать усадьбу и перевезти мальчика в более безопасное место.
– Мудрое решение, – согласился Виталион, – к тому же позволяющее вам избавиться от обременительных опекунских обязанностей.
Но Павел Алексеевич не собирался так просто сдаваться.
– Право, Виталион, обязанности обременительны, но я не спешу от них избавляться, тем более, что покойный Григорий Александрович был моим другом. Разумеется, по закону при продаже усадьбы опекунство может перейти к покупателю, но, – тут Павел Алексеевич сделал многозначительную паузу, – это ведь необязательно. Почему бы нам не договориться и не отметить в договоре, что усадьба продаётся без обременения опекунством?
Виталион оценивающе посмотрел на собеседника, и у Павла Алексеевича появилось ощущение, будто юноша видит его насквозь. Странное и неприятное ощущение, подобное которому он испытывал лишь единожды, при первой встрече с Мадам.
Павел Алексеевич поспешил заполнить паузу, возникшую в разговоре.
– Как я уже говорил, планировка господского дома совершенно обычная. Помимо прихожей, через которую мы только что прошли, и залы, в которой мы сейчас находимся, здесь есть гостиная и столовая. На втором этаже расположены хозяйская спальня, детская, а также гостевые комнаты.
Виталион кивнул, рассматривая стену залы, покрытую разноцветными пятнами.
– Что это, Павел Алексеевич?
– О, это, – Павел Алексеевич усмехнулся, – плоды трудов местных художников. Григорий Алексеевич уверял своих гостей, что на ней изображены сцены охоты на оленя и кабана, по крайней мере, заказывал он именно их.
– Да, пожалуй, – после минутного раздумья согласился Виталион. – Вот это отдалённо напоминает всадника, а эти пятна похожи на собак. Павел Алексеевич снова усмехнулся, стараясь ничем не выдать охватившее его беспокойство. Протеже княгини ни слова не сказал об опекунстве.
– Если вы, Виталион, ходите взглянуть на более серьёзную живопись, – сказал Павел Алексеевич, – нам следует наведаться к мадам Каро. Она специально выписывала из столицы художника. У мадмуазель вообще всё лучшее – живопись, вино…
– Девочки, – подсказал, краснея, Виталион.
– Девочки, – подтвердил Павел Алексеевич. – Думаю, они не уступят столичным, хотя мне сравнивать сложно. Другое дело вы. – Он заговорщицки подмигнул Виталиону. – Почему бы нам не навестить мадам сегодня вечерком?
– Боюсь, что и мне будет сложно сравнить, – ещё сильнее покраснел юноша. – В столице у меня не было надобности посещать подобные заведения и покупать то, что получаю даром. К тому же, Её Сиятельство не одобрила бы моё появление в таком месте.
Павел Алексеевич возликовал, обнаружив слабое место поверенного княгини.
– Почему бы вам не воспользоваться случаем, – предложил он, – раз уж вы вырвались из-под её строгой опеки?
Шальная улыбка бабочкой порхнула на лицо Виталиона.
– Действительно, почему бы нет! – Воскликнул юноша.
Лепесток 8
Павел Алексеевич не преувеличивал достоинства заведения мадам Каро. Там действительно заслуживало превосходной степени в описаниях всё, начиная с самой мадам. Об этом Павел Алексеевич подумал, когда вместе с Виталионом шагнул в дверь, распахнутую перед ними расторопным лакеем. Тот же лакей проводил их в приёмную, где их ждала хозяйка. Взглянув на неё, Павел Алексеевич отметил, что мадам подготовилась к визиту столичного гостя. Платье, оставлявшее обнажёнными плечи, руки и большую часть высокой груди, было дополнено газовой косынкой, слегка прикрывавшей вырез, что придавало ей вид порочно-невинный. Павел Алексеевич, в который раз восхитился умению сочетать несочетаемое и создавать каждый раз неповторимый образ.
Мадам нельзя было назвать идеальной красавицей, поскольку рот её был великоват, и горбинка на носу противоречила любым канонам красоты, но эта же горбинка придавала ей шарм, а неправильность лишь усиливала её привлекательность. Каждая из девушек, сидевших рядом с ней, была хороша по-своему, но мадам затмевала их всех, не прилагая к тому, казалось бы, никаких усилий.
Улыбка вспыхнула на её лице при виде гостей.
– Павел Алексеевич, какой приятный сюрприз! Мы уж думали, вы совсем забыли о нас! – воскликнула она с такой искренней радостью, что Павел Алексеевич поверил бы, не пришли он заранее записку. – Представьте же мне вашего друга!
Но не успел Павел Алексеевич открыть рот, как его молодой спутник взял инициативу в свои руки.
– Виталион Задольский к вашим услугам, мадам, – сказал он, – но вы, чаровница, можете звать меня просто Тали.
При этом юноша непринуждённо коснулся губами руки хозяйки, как того требовали светские приличия, но не остановился на этом, а нежно поцеловал запястье.