Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
– Будем надеяться, что не встретим. Эти твари очень злобные, может, уже
перебили друг друга за сотню лет. На худой конец скормим им Пармена.
– Я против, – Авенир негодующе потряс жезлом, – Пармена нельзя отдавать
этим тварям. Лучше мы его оставим на харчи для одержимого Зуритая. Авось и
подавится.
Заночевали на поле. Пока Корво раскидывал шатер, Авенир окружал стоянку
защитными кольцами. Он ходил по кругу, бормоча вызнанные у Евлампии
бережники. Там, в северных землях воздух был чист и свеж, втянешь полной
грудью – будто ягод с медом горсть почерпнул. В Турмаге же волхву дышалось
трудно, невкусно – на языке оставался привкус золы с кирпичной крошкой. Около
шатра заполыхал, зарезвился веселыми лентами костерок, бородач уже поджарил
похожее на птицу создание.
– Пармен подбил, – рыжий одобрительно кивнул, – хорошо кошаку, ночью
словно днем видит.
– За круг не выходить, – волхв был настороже, всматривался в небо, зыркал по
сторонам, – тут наверняка нечисти тьма и тьмушка. Ежели какая навья привяжется, загонит в лес или озеро, там и до смерти недалеко.
– Да мы и так к смерти на обед идем, – Пармен отер подбородок, смахивая
крошки, – уж лучше на неделю раньше.
– Нелепая смерть – удел глупцов, но смерть в бою добывает славу героям. А
лесов и озер здесь с роду не видали. Добры молодцы, пустите погреться.
Из темноты к путникам вышел невысокий плотно сбитый мужчина. На
загорелой коже волнами кочевали блики пламени, лысая голова блестела от пота.
На одной глазнице черным пятном расплылась кожаная лента, лицо усеяно белыми
полосками шрамов. Торс в безрукавке, та плотно стянута широким поясом с двумя
рядами дыр. Точеные рельефные плечи переходили в массивные руки, под плотной
шкурой перекатывались бугры мышц и нити жил. На левой руке не хватало
мизинца, на правой кисти кожа коробилась, облезала неровными лоскутьями. Из
поясных ножен выглядывает изогнутая ручка. Штанины заправлены в высокие
сапоги с заостренными носками и подпиленным каблуком.
Волхв пристально рассматривал человека. Мысли в голове путались, сердце
застучало мощнее, накачивая кровь, разогревая мышцы.
– Садись, воин. Ужин скудный, но чем богаты…
– Не беда. Боги были милостивы ко мне в этом краю.
Лысый присел, достал из походного мешка освежеванную тушу козленка.
Корво разрезал мясо, принялся насаживать на вертел. Ароматный сок капал на
тлеющие угли, шипел, взвивался тонкими струйками ввысь. Пармен оживился, учуяв запах жареного, подполз ближе к костру. Искоса поглядывал на странника.
Волхв перевел взгляд на огонь, пламя грело лицо, успокаивало, наводило какую-то
приятную истому. Будто спишь, только наяву – мысли текут по своему, неведомому
человеку руслу, перепрыгивают с одного на другое, внезапно появляются и так же
исчезают из головы. Авениру нравилось отдаваться этому бесконтрольному полету, вот только получалось это очень редко.
Бородач пихнул чаровника в бок, протянул зажаренный кусок с лепешкой.
Незнакомец ел аккуратно, челюсти мололи быстро и пока волхв, дуя на пальцы, ел
свой ломоть, тот уже прилег, подпихнув под голову мешок. Единственным глазом
воин пристально смотрел на костер, но Авенир ощущал, что мужчина всех держит
в поле зрения. Лысый зевнул:
– Куда путь держите, мужи?
Корво дожевал свой паек, хмыкнул:
– К смерти в дом, слышал ведь. Только ползать научились и сразу в гору прем.
– С турманским одержимым биться подвизались? Сумасбродное дело! Да и
бойцы из вас никудышные – видно, что самоучки.
Пармен надменно выпятил грудь:
– Побъем! Каменных же побили! Да и у тебя, что ли учиться?
Волхв с бородачом усмехнулись. Путник, пропустив ехидцу мимо ушей,
продолжил:
– Хотя, дурням-то везет. Может и одолеете. Только оборотня в узде держите. За
поганый язык быстро шею ломают.
Цыган умолк. Авенир улыбнулся – опасается парень лезть на путника, и не
зря. Снял обруч, достал из кармана тряпицу. Рука неторопливо натирала лазурит.
Корво подбросил в костер последние ветки, в ночи тихо затрещала сгораемая кора.
Несколько минут все молчали, уставившись в огонь. Волхв поднял голову:
– А какова химера нашего сотрапезника? Да и пеший почему?
Путник встрепенулся, приосанился. Рука ощупала подбородок, словно
проверяя, на месте ли голова. Незнакомец ударил ладонями по коленям, глухо
расхохотался:
– Ну, рекрут, ну удалец! Признал все-таки. А ведь сколько? Два года прошло.
Или три? Я уж счет потерял – каждый день, словно новая жизнь.
Авенир был серьезен:
– Ты не ответил на вопрос, Марх.
Тарсянин достал трубку, забил чашку, примял табак пальцем и закурил.
Синеватый дым щипал глаза, от сладковатой вони хотелось чихать. Воин, щурясь, молвил:
– Хорошая штука. Из настоящего бриара. Отбивались от шайки разбойников, прижал одного сарацина, тот за жизнь отдал эту штуковину. А на вопрос утром
отвечу, может быть, коли не прогоните.
Корво с Парменом переглянулись, посмотрели на волхва. Тот кивнул:
– Будь спокоен. Устав древних велит быть странноприимным. Хоть и не схож
ты с Посланником Высшего.
Глава 30. Марх
Корво со всей силы рубанул в сторону Марха. С удивлением увидел, что
тарсянин увернулся и, улыбаясь, поигрывает кинжалами Пармена. Бородач
рассвирепел и бросился на сабельщика, но бывалый воин, оттолкнувшись от
валуна, перепрыгнул через здоровяка, острием задев кожу на лице. Сапог пнул
мужичину в шею, тот упал на четыре кости, задыхаясь от ярости и устали.
– Я тебя размажу, как таракана! – рыжеволосый раскраснелся, по щеке бежала
темная струйка, густые капли падали на покрытую спекшимся пеплом землю.
Марх рявкнул:
– Увалень! Еще час и будешь стоять на коленях, глотая пыль моих сапог. Ты
называешь себя воином, но не способен умотать старого одноглазого калеку! Как
ты хочешь биться с турмами? Вставай, крестьянин, бери плуг и на поле!
Неподалеку сидели Авенир с Парменом. Унтц-Гаки отправился на охоту – до
полудня его ждать не стоило. Соратники развели огонь и готовили заколотое
цыганом существо. Оно было похоже на крупного ящера, только лап шесть и
хвоста нет. Разделать эту тварь было делом нелегким – приходилось срезать
твердую, с железными прожилками, шкуру. Мясные куски медленно
поджаривались, издавая запах паленой плоти с уксусом. Пармен выздоровел, остался только крупный шрам на шее, да похудел сильно.
– Зачем его так?
Авенир вздохнул:
– Мы – дурни, Марх – умелец. Он очень могучий воин. Может, против обычной
шайки, или бойцов регулярной армии мы и выстоим, но тарсянин знает, что
наемники сметут нас, даже не моргнув. Сначала тебя, потом Корво.
Пармен ухмыльнулся:
– А тебя?
Волхв снял вертел, поставил на огонь свежие куски.
– Потом и меня. Я один из лучших учеников Марха, но слишком неопытен.
Был случай, отправили нас как-то в хуннскую орду…
Корво сжал клинок. Едкий пот заливал глаза, сердце рвалось из груди. Он
пытался восстановить дыхание, но тело требовало воздуха и мужик глотал его, как
дикий пустынный осел. Марх сурово смотрел на гиганта. Сабельщик даже не
вспотел, казался свежим и бодрым, будто только искупался в прохладной реке.
– Сила не в мышцах, толстяк. Чем ты больше, тем легче в тебя попасть. Тебе
надо быть проворнее, намного проворнее, чем мне. Нападай, увалень, сбереги свою
честь!
Великан ощутил взрыв ярости. В голове загудели трубы, руки задрожали от
напряжения. Как обезумевший буйвол, гигант бросился на Марха. Сабельщик
ожидал атаки, и резко уклонился от бородача. Тот пролетел мимо него, тарсянин
успел ударить тупой стороной кинжала в бок и спину.
– Все, тебе хватит.
Но Корво словно не слышал. Глаза застилала пелена, все казалось
окрашенным в розовое. Святич моментально повернулся, задев Марха за руку. Тот
присел и ударил меж ног. Раздался дикий вой, мужчина рухнул, как огромная
глиняная статуя, сжался в ком. Марх возвышался над несчастным, лицо было
каменным.
– Если я говорю, нужно слушать. Потеряешь голову в бою, останешься без нее
навсегда. Пока отдыхай.
Сабельщик поднял руку, помахал соратникам.
– Пармен, твой черед.
Цыган поднялся, сочувствующе взглянул на проползающего в шатер Корво.
Бородач выглядел жалко: лицо и руки в мелких порезах, весь в мыле, идет аки
брюхатая корова, согбен и жалок. Оборотеть тихо взмолился небу – остаться бы с
честью и здоровьем.
Марх сидел на валуне, курил трубку. При виде Пармена и бровью не повел.
Парень смущенно стоял, поддевал сапогом липкую грязь. Наконец, сабельщик
вытряхнул пепел.
– Вчера ты птичку подбил?
Пармен смутился от нелогичного вопроса:
