Вера Камша - Сердце Зверя. Том 3. Синий взгляд Смерти. Полночь
— Зачем сбивать, — подкрутил усы Балинт, — лучше сразу бить. У нас сотни три всадников против, прямо скажем, не лучшей пехоты, грех не использовать.
— На открытой местности это было бы весомо, — согласился Робер, — но поля тут, к сожалению, маловато, а дальше еще меньше. В мелколесье и буераках не разгонишься, а буераки здесь знатные. Будь у меня пара пехотных полков, я был бы спокоен, только с пехотой у нас паршиво: городские стражники, чуть больше роты из солдат гарнизона и рота его высокопреосвященства. Против барсинцев маловато, если дойдет до боя, задавят числом.
— Это если они кураж не растеряли, — задумчиво произнес Блор. — Зимой они свою шкуру, знаете ли, берегли.
— Они ее берегли еще месяц назад, и что с того? Сейчас нам остается принять арьергардный бой и задержать погоню, самое малое, на два дня. Письмо на ближайшую заставу отправлено, но вряд ли кэналлийцы подоспеют раньше, чем семнадцатого, причем туда, куда велел Валме. В других местах мы рискуем найти разве что разъезды, а лишний пяток палашей погоды не сделает.
— Семнадцатого… — задумчиво произнес алат. — А стоит ли ждать? Тут есть где развернуться, а если слегка вернемся, то и подавно. Всех, конечно, не перебьем, но на пятках повиснем. Полдня, а повезет, и целый день выгадаем.
— Только себя берегите, — попросил Робер и понял, что уже согласился, — и… не увлекайтесь. Если вы задержитесь…
— Мои парни брали уставших детей к себе в седла, — резко бросил Балинт, — этого мы не забудем. И не отвлечемся.
— Тогда…
— По коням. — Карой больше не улыбался. — Живите!
Витязи ушли из лагеря первыми под ту же песню об оседланном коне, что саблей рассекла отчаянье на улицах Олларии. Робер слушал затихающее «гейя-гей» и вспоминал Матильду. Вспоминал, пока его не ухватил под руку желающий попрощаться барон.
— Мой милый Эпинэ, — Коко успел побриться и сменить платье, но с пистолетами не расстался, — я был счастлив вас повидать и буду вдвойне счастлив принять вас в своем именьице в Ариго. Уговаривать вас присоединиться к нам с графом Рокслеем полагаю бессмысленным?
— Сударь!
— Вот потому-то я и считаю преждевременным давать Марианне развод. Нет, я не собираюсь прощаться с вами на столь пошлой ноте, хотя в некотором роде она предпочтительна. Вы вспомните пока еще мою супругу и, возможно, — заметьте, я лишь предполагаю, — станете чуть осмотрительней.
— Спасибо, Констанс. Я в самом деле попробую сберечь свою голову для Марианны. Разумеется…
— А вот этого не надо! Оговорки отвратительны, давайте лучше проясним положение Готти. Кто-то из нас должен вернуть животное Валме, по возможности не задев его чувств. Конечно же, я имел в виду Готти. Похоже, я в самом деле непозволительно опростился… Эвро я увожу, а ей было бы приятно иметь своего рыцаря при себе. С другой стороны, Марианна предпочла бы, чтобы Готти защищал вас, и я склоняюсь именно к этому. Что скажете?
— А давайте, — Робер не выдержал и потрепал кудлатый загривок, — он решит сам.
— Это выход. — Барон поправил шляпу. — Но не перекладывайте на других то, что требует вашего решения, слишком часто, для Проэмперадора это неприлично. Итак, я жду вас в своем скромном Капуле.
— Я обязательно приеду, ее…
— Вы обещали, этого довольно. — Барон вытащил из кармана нечто завернутое в платок. — Вы знаете, как Салиган относится к драгоценностям, но это он просил отдать вам, и я, что самое печальное, дал слово. Будет лучше, если вы развернете, когда я буду в пути. Мне не хотелось бы присутствовать при том, что меня не касается.
— Хорошо, — пообещал Робер, и тут же с докладом примчался Дэвид, а дальше были не знавший местности Гедлер, потерявшая шестилетнего сына мать, сцепившиеся в очередной раз возы, разосланные разъезды, тронувшийся наконец караван, первый гонец от Балинта…
Платок Эпинэ развернул почти на закате. Золотая массивная цепь оплавилась, почернела и потеряла большую часть украшавших ее рубинов, но узнать дар благодарных горожан генералу Карвалю было можно, и Робер узнал. Сразу. Нет, он не взвыл, за него это сделал оставшийся с Проэмперадором и войной Готти.
Глава 7. ГРАНИЦА ГАУНАУ И БЕРГМАРК ТАЛИГ. АДРИАНОВА ОБИТЕЛЬ И ОКРЕСТНОСТИ
400 год К. С. 14-й день Летних Молний
1Золотой Договор составляли лучшие законники, но время вывернуло его наизнанку. То, что после Двадцатилетней было на руку победителю, стало подспорьем для его отлежавшихся врагов; то, что некогда по словечку протаскивали разбитые Гайифа с Дриксен, со временем принялось служить потерявшему хвост и уши Талигу, только сейчас в Закат летело всё и вся.
— Мы собрались тут, — Хайнрих взмахнул бревноподобной ручищей, будто призывая в свидетели горный хребет, — чтобы счистить прилипшее к ногам дерьмо. Золотой Договор сдох, и вместе с ним сдохли другие союзы. Я объявляю о разрыве с Дриксен, Гайифой и их прихлебателями. Мое дело — провести Гаунау через Излом, и я сделаю это, кто бы ни висел у меня на загорбке, а навязавшие нам дурные обычаи и пустую веру пустомели могут убираться в задницу! Гаунау — королевство не забывших себя варитов, и да помогут нам наши предки и наши боги, если они еще с нами. До Осеннего Излома остается восемь дней, но мы не можем ждать, к тому же все уже сказано в Излом Летний. Я, хозяин Гаунау по праву рождения, по праву избрания и по праву меча, подтверждаю свой договор не с Талигом, кто видел Талиг? Кто говорил с Талигом? Кто ел с Талигом мясо и пил можжевеловую? Я подтверждаю свой договор с талигойским вождем, и я жду от него того же. Пока Савиньяк держит слово, он может на меня рассчитывать. Порукой тому — слышавший нас полдень, текущая вода и мои предки.
Хайнрих закончил — он сказал ровно то, что хотел. Прямой и бесхитростный варвар… Хитрец, умница, дипломат, успевший утопить в волнах прошлого свежий эйнрехтский труп, прежде чем тот явится, чтобы увести союзника. Не восхищаться Ли не мог, но делал это молча. Дядюшка Гектор племянником гордился бы: маршал и не подумал принять брошенный варитом мяч, он уступал это право умному агму.
Маркграф, если Савиньяк разгадал его верно, лихорадочно подыскивал другую корку для той же начинки. Гаунау и бергеры за одно упоминание об их сходстве разорвали бы любого, но и те, и другие были отродьями разрубленного мечом истории седоземельского спрута.
Вольфганг-Иоганн сдвинул пшеничные брови.
— Золотого Договора больше нет, это так. — Для своей речи бергер предпочел талиг, и это было мудро. — Дриксен развязала войну, Агарис исчез, Гайифа исчезает, но, пока существует Талиг, Горная марка будет ему верна. Мы не вложим меч в ножны, пока дриксы на талигойской земле истребляют марагов, но мы помним, что нынешний год не терпит крови. Проэмперадор Надора заключил мир, я признаю этот договор и присоединяюсь к нему, однако нужно решить, как быть с Каданой и Дриксен.
— Нужно, — согласился Хайнрих, — и мы будем об этом говорить. Если будем говорить вообще.
— Я поклялся кровью, — чуть улыбнулся Лионель, предоставив додумать недостающее варварским мозгам. Некоторые вещи лучше говорить с неохотой, лишь отвечая на заданные в лоб вопросы.
— Регент Талига одобрил перемирие, — напомнил маркграф, и Лионель мысленно подобрался, будто готовясь к прыжку. — Он должен одобрить и мир. Гонец выедет с рассветом.
— Регент Талига слишком далеко на юге, — словно бы с досадой проговорил Савиньяк, — он не видит ни нашей войны, ни наших… обвалов. Его величество Карл ближе, но он пока не может ни воевать, ни заключать и разрывать союзы. Излом не дает времени никому; решать нужно здесь и сейчас, а решив, не юлить и не отступать.
— Мне не перед кем отчитываться, — буркнул Хайнрих именно то, к чему Ли и подводил. — Я снимаю войска с перевалов и выдвигаю их к Каданской границе. Если Джеймс нарушит границу Северного Надора… Тем хуже для Джеймса.
— Дорогой Вольфганг-Иоганн, — совсем тихо, словно не желая говорить при Хайнрихе, напомнил Савиньяк, — армии фок Варзов, по существу, больше нет, вся надежда Марагоны и Проэмперадора Севера на армию моего брата, но очень может быть, что Эмилю придется повернуть к Олларии…
— Каждому своя ноша! — отрезал бергер, и Лионель понял: победа! — Мы не оставим без помощи ни марагов, ни столицу.
Дальше стало совсем просто. Фрида, которая могла бы вмешаться, злилась в Агмштадте, а трое союзников слишком спешили и слишком во многом сходились, чтобы пререкаться из-за мелочей.
2Карой вернулся, когда голова каравана выползала на Старую Королевскую дорогу, которая, по словам Левия, некогда называлась Львиной. Алат не потерял ни единого человека и отнюдь не казался вымотанным.
— Мы делали что могли, — рассказывал витязь, обтирая запыленного, но отнюдь не загнанного коня, — но эти твари, как бракованные гончие, руби не руби, прут вперед. За казной.
