Виталий Гладкий - Посох царя Московии
«Ни хрена себе медок! — подумал ошарашенный Глеб. — Заборист, туды его в качель. Надо бы попридержать свое ретивое… А ведь она ответила мне на поцелуй! Никогда бы не подумал. Славно, славно…»
Главным на празднике (а возможно, и во всей общине) был седобородый старец, которого называли Огневед. Скорее всего, он исполнял роль жреца. Перед тем как приступить к трапезе, старец прочел что-то наподобие молитвы Роду[151]:
Благодарю тебя,
Всевышний Род-Творец!
За то, что провел меня
И тело мое — храм духа моего,
И сподобился ограждению меня
От немощи и порушения.
Укрепив члены мои дневными заботами.
Дух мой укрепив
Правотой справедливой, сподобил
В ясности и тверди пребывать.
Благодарю, что дом мой —
Пристанище тела моего
В чистоте соблюлся…
— Кто вы и как тут оказались? — осторожно спросил Глеб у Добрилы, который после изрядной дозы мёда и впрямь сильно подобрел к незваным гостям и отвязал язык.
— А… — махнул тот рукой. — Самые обычные люди. Я вот, к примеру, институт закончил и полжизни проработал главным механиком на автобазе. Старовойт, — указал он на изрядно поседевшего мужика богатырского вида, — бывший борец вольного стиля, чемпион, пацанов тренировал в спортинтернате. Мой друг Дедослав — вон он, напротив Старовойта, — был большим начальником (пока его не подставили и едва не посадили). А жена его Прекраса — рядом сидит — заведовала швейной мастерской… Ну и так далее.
— Ну а кем тогда был в прошлой жизни Огнеслав? — не унимался Глеб. — Серьезный мужик. Он что тут у вас, начальник?
— Вроде того… Огнеслав в городе был большим человеком. Доктор наук. Книги разные писал. Умный очень. Многое имел — шикарную квартиру в центре, дачу, «мерседес», работу, приличный оклад, по заграницам ездил, но все оставил и ушел в леса. Так-то.
— И чего вам в городе не живется, чего вам не хватает? Извини за такой… м-м… наивный вопрос.
— Не ты один его задаешь… Многие не понимают. До всего нужно сердцем, душой дойти. А вот скажи мне, нравится тебе дышать смрадным дымом от выхлопных газов или пить воду, которая аж белая от хлорки? Любо ли тебе смотреть в телевизор, где с утра до вечера и ночью показывают всякие непотребные кривляние и где голые женские задницы мелькают чаще, чем хлебы пышные? А вкусна ли та пища в пакетиках и вакуумных упаковках, которую ты подогреваешь в микроволновке? Я уже не говорю о ее полезности.
— М-да… В твоих словах много правды. Конечно, хочется, чтобы и воздух был чистым, и еда свежая, и чтобы в зомбоящике людей показывали, а не пародии на них. С этим я согласен. Но ведь можно тогда жить в какой-нибудь деревушке, их сейчас много, выморочных. Я знаю такие места. Дома стоят в целости и сохранности, заходи и живы. Они ничейные.
— Опять ты не то говоришь. По нашим понятиям, человек должен вернутся к своей исконной сущности. Очиститься от всего наносного, что дает цивилизация. Трудиться во благо семьи и общества, вести трезвый образ жизни… медовуху мы не каждый день пьем. Мы не молимся доллару или рублю, а уважаем силу молодецкую и мудрость предков. Мы поклоняемся только природным стихиям. Наши боги — это силы природы: Перун-громовержец, который покровительствует воинам и поддерживает в человеке мужество, Велес — символ мудрости, Лада — богиня любви и богиня весны, Макошь — богиня судьбы и домашнего очага… Мы почитаем каждый камешек и каждое деревце. Наш единоверец никогда не позволит себе сломать ветку без нужды или оставить после себя кучу мусора на поляне. Разве это плохо?
— Нормально. Кто спорит… — Глебу очень хотелось закурить, но никто из пирующих и веселящихся не баловался табаком, поэтому он сдерживал свои порывы.
— Вот, к примеру, что такое водные процедуры? Наши предки вкладывали в умывание священный смысл, а современные люди делают это из чисто гигиенических соображений. В каждой избе возле умывальника — в старину это были ковш и бадейка — висел расшитый рушник, в вышивке которого присутствовало множество священных символов. Умывшись, человек прикладывал к ним лицо, чтобы они его поддержали и наставили на путь истинный. Смывая грязь и пыль, мы очищаемся от наносного, чтобы стать самим собой и восстановить поврежденную городским ритмом жизни энергетику. А еще — скажу тебе по секрету — наши волхвы умеют творить наговоренную воду. Умываясь такой водой, человек получает защиту посредством усиления некоторых свойств его характера…
Благостная картина, скептически думал Глеб. Живи в лесу и радуйся солнечным зайчикам. Супер! «Там чудеса, там леший бродит…»
Что ж, мечтать не вредно и никому не запрещено. Только горькая правда жизнь, а главное, свойства человеческой психики рано или поздно нарушат эту идиллию. На что уж Адам и Ева, первые люди на земле, были идеальными созданиями, но и они согрешили, съели червивое запретное яблочко. За что Бог им дал пинка под зад и выпер из рая.
— Слушай, Добрила, а откуда у вас такая прелесть? — показав на уже пустую братину, наконец задал Глеб вопрос, который мучил его уже два часа и который он боялся задать, предполагая услышать печальный для себя ответ.
— Сами медовуху делаем… ик! — икнул Добрила. — Мед у нас свой, пасеку держим. Чтой-то тара опустела… Цветава! — позвал он свою жену (он уже познакомил ее с Глебом). — Плесни нам чего-нибудь…
Раскрасневшаяся от танцулек и хмельного зелья Цветава, крепкая быстроглазая чернавка в красном сарафане и вышитой сорочке, задорно подмигнула Глебу и пошла исполнять просьбу мужа.
— Я не об этом, — сказал Глеб. — Откуда у вас такая красивая старинная посуда?
— А… Ты вон про что. Это все Огнеслав. Он ведь еще и в археологии кумекает, хоть сам и технарь. Да-а, ума у него — палата… Нашли как-то наши пацаны старинные развалины… здесь, недалече. Скотина разбежалась, так они ее искали и набрели на урочище. А там что-то вроде храма. Но не славянской постройки, как нам объяснил Огнеслав. Будто бы варяги его сложили.
— Откуда это было видно? — быстро спросил Глеб.
— На камнях высечены эти… как их?..
— Руны?
— Точно… — Добрила разлил мёд, который принесла Цветава, выпил и начал грызть орехи.
— Ну и что дальше? — от нетерпения Глеб начал ерзать по земле, пытаясь принять более удобную позу.
— Дальше? А все просто. Пошли, поковырялись немножко, откопали дубовый сундук, окованный медью. Дерево-то почти все в труху превратилось, ткнешь пальцем — и доска насквозь, а медь только зеленью покрылась. Сундук в сухом месте стоял. Там было что-то наподобие подвала. Только камнями завалено. Открыли сундук — мамочки! А там посуда всякая. И все серебро. Вот мы ее и приспособили… Но только по большим праздникам! Огнеслав сказал, что это Род нам добрый знак подает, свою личную посуду подарил… — Совсем захмелевший Добрила вдруг тряхнул головой, словно освобождаясь от наваждения, и произнес каким-то чужим голосом: — Стоп! Чего это я тут наболтал?
— Все нормально, — поспешил успокоить своего собеседника Глеб. — Ты рассказывал о ваших обрядах.
— О! — Добрила указал на угасающий костер. — Тебе и твоей жене нужно очиститься огнем. Вставай, пошли… — Он потянул Глеба за собой; похоже, Добрила уже забыл, о чем только что шла речь.
— Постой! — запротестовал Глеб. — Мы ведь с нею уже прыгали через огонь.
— Эт не то. Нужно босиком походить по горящим угольям.
— Что-о?! — Глеб уперся. — Добрила, это только болгарские нестинары[152] по огню ходят. А я всего лишь простой обыватель, к тому же у меня масса пороков. Я пьяница, люблю баб и хорошо поесть… И потом, мне кажется, что перед этим делом нужно постится, а я вчера колбасу свиную трескал. Не-ет, брат, уволь. Поджарить пятки за здорово живешь у меня нет никакого желания.
— Да ты не боись. Никто тебя силком в круг не потащит. Если твоя душа пожелает, если ты Яриле люб, сам пойдешь. И ничего тебе не будет.
«Надо было еще выпить полбратины… — со страхом думал Глеб, увлекаемый Добрилой к костру. — Тогда мне было бы все равно. Точно в костер бросят, идолища поганые… Господи, спаси! Прости мне мое невольное язычество, не по своей воле я сюда пришел — нечистый попутал…»
Костер разбросали по площадке ровным слоем, и подушка из угольев засверкала в темноте звездной россыпью. Огнеслав и еще двое молодых людей ударили в бубны и запели:
Волочился Ярило по всему свету,
Полю жито родил,
Людям детей плодил.
Где он ступит,
Там жито стеной,
Где он взглянет,
Там колос зацветает…
Мотив подхватил небольшой женский хор, и древняя ритмичная песнь вдруг ударила по мозгам и заставила кровь бежать быстрее, а мысли очистились до полной прозрачности. Ритм постепенно ускорялся, и вот одна из женщин, босая и простоволосая, ступила на горящие уголья и поплыла по огненному кругу как пава. За ней последовала вторая, третья… Вскоре к танцующим присоединились и некоторые мужчины — постарше.
