Елена Крючкова - Дети Ирия. Ладомира
Через несколько дней в домовой церкви была проведена инициация Зельмы. Женщина три дня постилась, молилась вкупе с клириком, своим наставником, внимала его наставлениям. Затем с женщины сняли все одежды, тщательно вымыли и облачили в новую белоснежную рубашку. В таком виде она вошла в церковь и преклонила колени перед алтарём.
Зельма устремила взор на Золотой крест, висевший на каменной выбеленной стене. В какой-то миг ей показалось, что с него струится кровь — кровь её соплеменников венедов. В этом миг она подумала: «Как можно поклоняться кресту? Как можно почитать бога, лик которого не видел никто? Как можно убивать во имя бога?..»
Но у наложницы не было выбора…
К ней приблизился клирик.
— Дочь моя, готова ли ты принять душой Логоса? — спросил он.
— Да, святой отец… — последовал ответ.
— Готова ли ты почитать Логоса, как единого и истинного бога?
— Да, святой отец… — отвечала Зельма, как её учили.
— Готова ли ты навсегда отречься от своих кровавых языческих богов? — снова последовал вопрос.
Хогерфест, стоя подле клирика, внимал каждому вопросу и ответу.
Зельма на миг умолкла… Клирик и ландмейстер напряжённо переглянулись.
Женщина в этот миг подумала: «Отречься от богов своих пращуров — никогда!!! Они не кровавые, а учат любви и созиданию! Лишь во время войн приносились жертвы богу Триглаву из числа пленников! Именем моих богов не совершались военные походы и убийства женщин и детей!»
Но Зельма уверенно ответила то, что от неё хотели слышать:
— Готова!
Хогерфест облегчённо вздохнул: его будущий ребёнок родится от женщины истиной веры. А, если это будет сын, то в случае необходимости бастард сможет унаследовать его имущество, такие случае в Европе не были редкостью. Надо лишь заручиться согласием церкви. А его можно купить, скажем, построить церковь подле Хаммабурга, объявить, что в ней клирики наблюдали проявление Логоса, и потянутся поломники. Церковь же будет богатеть день ото дня.
Клирик ещё долго задавал вопросы Зельме, а затем прочёл ей очередные наставления. После этого он окропил её распущенные волосы водой из золотого сосуда, которую поклонники Логоса считали святой.
Затем клирик поставил сосуд на аналой, который имел форму многостороннего столба, увенчанного многогранной вращающейся пирамидой.
— Открой рот, дочь моя, — повелел он. И пожил Зельме в рот гостию, выпеченную из пресной муки, с начертанным на ней символом Логоса. Зельма послушно прожевала её и проглотила.
После этого клирик помазал её лоб елеем и произнёс:
— Прими Великий Логос в лоно своё Зельму, что предана тебе душой и телом. С этого дня, ты дочь моя, можешь ходить в церковь, исповедаться и принимать участие в религиозных праздниках, почитающих Логоса.
Клирик поднял Зельму с колен и поцеловал её в лоб, затем передал её Хогерфесту. Счастливый ландмейстер обнял наложницу и увлёк в покои, дабы та сменила облачение. После этого в замке состоялся пир: чествовали Зельму, новообращённую в Логоса. За столом сидел Хогерфест, Зельма, клирик и его помощник молодой диакон.
Обитатели замка получили щедрое угощение и выпивку от хозяина. С момента появления в Хаммабурге дикарки, не утихали разговоры среди домашней челяди, перемывавшие ей косточки. Одна только бывшая наложница отмалчивалась, опасаясь, что Хогерфест прогневается на неё и из швейной мастерской сошлёт её на полевые работы.
Зельма часто прогуливалась по обширной территории Хаммабурга, восходила по каменным лестницам на восточную замковую стену, откуда открывался вид на правый берег Альбы. С каждым днём женщина замечала, что на территориях, ещё недавно принадлежавшим славянам, появляются всё новые и новые дозорные башни и укрепления. Тоска щемила грудь Ладомиры, ведь Зельмой она так и не стала, а душа рвалась на родные просторы. Перед глазами постоянно всплывали образы отца, матушки, брата и Лесьяра, Снежаны. В такие минуты ей хотелось рыдать, но она не могла позволить себе такой роскоши и расточала снисходительные улыбки мимо проходившим дозорным саксонцам.
Стоял ноябрь, листва давно опала. В воздухе витал неповторимый аромат зимней свежести. Утренние заморозки прихватывали землю хрустящим инеем. Альбу покрыл ещё тонкий хрупкий лёд, но судоходство по ней прекратилось. Ладомира-Зельма, стоя на замковой стене, с тоской всматривалась вдаль, размышляя о том, что в Велегоше сейчас выпал пушистый снег, дети играют в снежки, катаются на санках, топятся бани…
Она мысленно помолилась матери Сыра-Земли, Живе, попросила Рожаниц ниспослать ей лёгкие роды.
В Хаммабурге приближался священный праздник явления Логоса. В этот день почти семь веков назад князь Земомысл прозрел, отрёкся от языческих богов, впустив в душу великого Логоса. В вотчине ландмейстера, как обычно, готовились встретить этот знаменательный день с особой пышностью.
* * *Сирин, после возвращения с поля брани в Радогош, стала свидетелем чудовищного гнева Триглава. Он, подобно Перуну, сотрясавшему свой родовой чертог громом и молниями, ярился и потрясал кулаками в воздухе, топал ногами, бил посуду, пытаясь воззвать к разуму Радегаста, Руевита, Алконоста, Гамаюна, Семаргла и её, Сирина.
Сыны Триглава, Алконост, Гамаюн и Семаргл пытались возразить, Сирин же отмалчивалась, стойко вынеся все нападки главы рода.
В родовом чертоге Перуна также кипели нешуточные страсти. Перун пообещал своим дочерям, Сильнобогу, Яровиту и Прове запереть их каменном мешке и держать впроголодь. На что Додола заметила:
— Бросишь моих дочерей в темницу, и я за ними последую. — Пригрозила она.
Перун снова рассвирепел.
— Такого неуважения к главе рода отродясь не выказывали! — ревел он. — Это что сговор?! Неповиновение?!
На сторону дочерей Перуна, его жены и Прове, встали и другие члены рода. Перун растерялся, ярость его погасла.
Он беспомощно сел за широкий стол, и с понурым видом сказал:
— Я понял, вы меня не чтите… Моё мнение и древние законы Ирия в Радогоше никому не нужны.
Сородичи тревожно переглянулись.
— Срежу золотые усы, заплету длинные волосы в косу, и как простой кузнец уйду к людям. Живите здесь, как хотите. Сами себе законы устанавливайте… А с меня хватит… — обиженно заявил Перун и покинул родовой чертог.
Додола не на шутку обеспокоилась и последовала вслед за мужем. Тот же долго и бесцельно бродил по опустевшему городу. Додола поспешила к Сварогу, своему тестю, и поделилась опасениями:
— Перун надысь собрался из Радогоша уйти! Намерен усы свои золотые обрезать, волосы в косу заплести, простым кузнецом к славянам отправиться!
Сварог задумчиво погладил длинную седую бороду.
— А что? Хороша мысль… — неожиданно для невестки поддержал он своего сына. — И то будет польза. Сколь можно сидеть в Радогоше без дела? А так хоть славянам древние секреты ковки сверхпрочных металлов передадим. Да и механизмы делать научим…
Додола всплеснула руками.
— Великий Род! Сварог! И ты туда же?! Давно ли?! Ты об этом лучше Триглаву скажи!
Сварог усмехнулся в бороду.
— Скажу… Непременно скажу…
Триглав же, подобно, Перуну, ослушавшихся сородичей, запирать в темницу не намеревался. Выплеснув гнев, он поостыл, понимая, что никоим образом не сможет наказать их.
Сирин же, воспользовавшись временной передышкой в чертоге, снова обратилась кукшей и отправилась в Хаммабург, где свила себе гнёздышко на крыше одной из хозяйственных построек. Оттуда она наблюдала за жизнью города и за Ладомирой.
На следующий день Сварог объявил Триглаву о своём намерении покинуть Радогош вместе с Перуном. Триглав от такой новости округлил глаза и открыл рот. Сварог, понимая состояние главы рода, сказал:
— Мы — последние, кто остался в Радогоше. Саксонцы закрепились на правом берегу Альбы и будут копить силы — впереди ещё одна кровавая битва. Коли будем сидеть, сложа руки, — сгинем. Я долго думал над древним законом, запрещающим нам вмешательство в земные дела…
Триглав, несколько оправившись, спросил:
— И что ты надумал, Сварог? Ведь ты до последнего почитал законы Ирия!
— Да… Почитал… Что в них толку-то? — неожиданно ответил он. — Молодёжь наша, рождённая на земле, куда умнее нас…
— Молодёжь слишком горяча! А законы завещаны нам Ирием! — горячился Триглав.
— Ирия больше нет. Мы уже много тысячелетий, как покинули свою прародину. Помнишь, сколько нас было? Сколь детей наших рождались здесь, на земле? И где они теперь? Мы не то, что рожать, сами-то выживаем с трудом! Или ты хочешь, чтобы Радогош превратился в опустошённый Йордгард? — мудро ответил Сварог. — Решено: я ухожу вместе с Перуном. Будем ковать отменные мечи для славян! Тем паче, что от наших колесниц и Рарогов более нет толку! Мы не можем в здешних условиях снова оснастить их огненными стрелами.
