Андрей Посняков - Крест и порох
– Лодку на воду! – увидев врага, встрепенулся немец. – Скорее, скорее! А ты, отче, чары их развеивай! Ты умеешь, тебе не впервой!
Караул в устье реки, понятно, спал, колдовство свое дело сотворило. Будить их, отчитывать времени не было – казаки столкнули лодку вчетвером, прыгнули в нее, положили топоры рядом, у ног, и стали выгребать навстречу врагу.
Лодок у язычников было куда более, нежели ватажников, однако в каждой сидело всего четыре гребца – меква и один чародей, – посему особого страха ратники не испытывали, думая лишь о том, как приблизиться и вцепиться… А вот сир-тя появление врага не понравилось, все они дружно привстали, выставили вперед указательные пальцы, что-то забормотали, и даже Серьга ощутил, как руки его стали словно ватными. А уж остальные казаки и вовсе перестали двигаться.
Однако Матвей, терпя боль от амулета и превозмогая слабость, продолжал гнать лодку на перехват, и дикарям это страшно не нравилось. Они перешли на громкий вой, делая малопонятные жесты, некоторые даже встали на ноги. Голова казака закружилась, тело стало наполняться огнем…
– Во Иордане крещающуся тебе, Господи! – неожиданно появился из камышей отец Амвросий, бредя по колено в воде со вскинутым крестом. – Троическое явися поклонение, родителев бо глас свидетельствоваше тебе! Возлюбленного тя сына именуя и дух в виде голубине, извествоваше словесе утверждение! Являйся, Христе Боже, и мир просвещай!!! – Священник осенил себя размашистым знамением и решительно погрузил крест в воду.
На миг казаку показалось, что вода вокруг креста даже забурлила, – и тотчас боль исчезла, дышать стало легко и свободно, а обездвиженные товарищи, громко выругавшись, резко ударили веслами.
Между тем на колдовских лодках творилось невероятное. Менквы, сбросившие с себя чародейское одурение, зарычали, закрутились, бросая весла. На одной лодке они сразу вцепились в колдуна, на другой затеяли драку между собой, из третьей попытались выйти – и она перевернулась. Сир-тя пришлось забыть про врага, восстанавливая власть над зверолюдьми, – этих мгновений казакам вполне хватило, чтобы доплыть до каравана.
– Гуляй, православные! – С веселым кличем Матвей прыгнул на борт передней лодки, держа в одной руке топор, в другой саблю. Менквы, уже снова одуревшие от чародейской воли, повернулись к нему, и тут же один людоед получил укол под подбородок, другой – обухом под колено. От весла казак прикрылся топором, ударил его хозяйку в горло, подрубил ноги соседки, шагнул через сидушки.
Амулет пронзил грудь острой болью – чародей вскинул над головой щит, схватился за палицу. Но Серьга рубанул его из-за головы и пробил топором и щит, и руку под ним, и сам череп колдуна. С облегчением перевел дух, глянул на соседнюю лодку. На ней Ганс Штраубе тоже покончил со своим. На третьей лодке людоеды бодро жрали своего капитана, перевернутую выносило в море течение. Последняя из лодок неосторожно выплыла на мелководье, и ее перехватили очнувшиеся после молитвы караульные – выскочили сзади и всадили сир-тя топор между лопаток. Менквы сразу попрыгали за борт и с воем кинулись к берегу – в холодной воде им явно не понравилось.
Караван перестал существовать.
Три лодки из пяти казаки поймали, отвели к своей стоянке, открыли корзины.
– Так и есть, мясо! – кивнул Ганс Штраубе. – Ну что же, посмотрим, как долго язычники смогут продержать осаду без жратвы.
* * *Вечером в остроге опять готовили ужин, и запахи жаркого расплывались далеко за стены крепости. От этого аромата людоеды приходили в смятение, начинали бродить туда-сюда, выть и пытаться забраться по бревнам. Местами вспыхивали драки – которые, впрочем, быстро заканчивались. Чародеи все еще удерживали своих рабов в узде.
Посматривая с высоты стен на могучих врагов, воевода Егоров все думал – начнут зверолюди жрать друг друга или нет? И способны ли они пить морскую воду?
В остроге и пищи и питья хватало. Лед в подклети был лишь чуть-чуть солоноватым, и талую воду вполне можно было употреблять на кухонные нужды и пить. А вот сколько пресной воды смогли привезти с собой осаждающие? Наверняка ведь рассчитывали подвозить ее от столь близкой реки!
Уже на третий день после прорыва казаков на острове вспыхнула жесточайшая драка – менквы мутузили друг друга дубинами безо всякой жалости, причем вперемешку, всех подряд, не разделяясь на своих и чужих. На месте побоища осталось никак не меньше полусотни туш, есть которые никто даже не попытался. После этого несколько людоедов спустили на воду одну из лодок, стали торопливо грести. Какую хитрость они придумали, чтобы заделать пробоины, издалека было не видно, однако водой лодка наполнилась только на полпути к реке. Менквы продолжали грести, хотя мучились совершенно напрасно. Их уже заметили сторожащие на берегу казаки и вышли встречать…
До вечера зверолюди, слегка успокоившись, просто бродили под стенами, а в сумерках начали выть, долго и протяжно, словно волки в зимнюю лунную ночь. Около полудня кто-то из них не выдержал, вошел в воду, поплыл к далекому берегу. Потом так же поступил второй, третий – и вскоре в море бросились уже все уцелевшие менквы.
Атаман невольно поежился. Море было холодным, он бы в такой воде и четверти часа не продержался. До берега же было очень, очень далеко. Волны, сумерки, вой ветра, плеск. Отплывая все дальше на глубину, мохнатые головы терялись на фоне темной воды, и дальнейшая судьба осадной армии колдунов сир-тя так и осталась неизвестной.
Поутру казаки распахнули ворота, выбросили на насыпь помост, вышли наружу.
– И вот понимаешь, Митаюки, что воздух и в крепости, и снаружи одинаковый, – глубоко вдохнула шедшая рядом Устинья, – а ведь все равно свежее кажется!
Юная шаманка кивнула, хотя ничего такого и не чувствовала, поспешила на берег, помахала руками казакам на берегу. Те вскорости спустили лодку на воду, переплыли пролив, и девушка смогла наконец-то обнять своего мужа.
Покидав трупы менквов в воду, казаки устроили пирушку, на которой тут же возник вопрос: что делать дальше?
– Коли армию колдовскую разгромили, други, – горячо убеждал всех Кондрат Чугреев, – то земли окрестные, стало быть, беззащитными остались! Надобно изгоном по ним идти, капища все разорять, кресты на их место ставить, язычников в православие крестить! Вон, гляньте на знахарку Матвееву, по-русски балакает дай бог каждому, не у всякого запорожца так язык подвешен! Она и слово божие переведет! Переведешь?
Юная шаманка не ответила, млея, словно кошка, под теплым бочком своего казака, с куском жареного мяса в одной руке и корцом талой воды в другой.
– Так они давно беззащитные, Кондрат, – согласился Михайло Ослоп и широким жестом разрешил: – Хочешь в той чаще гуляй, а хочешь в этой. Лесов тут много!
– Ну так и пойду! Коли сиднем сидеть, деревни и капища не искать, так точно с пустыми руками останемся!
– На что вам капища? – тихо ответила Митаюки, опустив веки. – У вас все едино струга нету, чтобы идола золотого вывезти.
Вокруг костра мгновенно возникла мертвая тишина. Спустя некоторое время Кондрат рявкнул:
– Да разбуди ты свою бабу, Серьга! Нечто не слышал, что она там пробормотала?! Эй, знахарка! Ты во сне о капищах балакаешь али мне отвечаешь?
– Как я тебе отвечу? – приоткрыла глаза юная шаманка и потерлась щекой о кафтан Серьги. – Ты вольный казак, я при Матвее половинкой. Меня вы ни в дозор не пошлете, ни долю в добыче не отмерите. Что с меня за спрос?
– В какой дозор? – теперь уже спросил воевода.
– Разговорила я шамана из деревни приречной, когда в христианство его окрестили, – ответила Митаюки. – Обмолвился он, что ниже брода по второй притоке до селения большого добраться можно.
– Чего же ты молчала?!
– Да кто из вас бабу слушать станет?
– Матвей! – поднял взгляд на казака Егоров.
– Сперва к сече готовились, опосля я раненый лежал, – напомнил казак. – Не до разговоров было.
– Подожди, друже! – положил руку на плечо атамана Ганс Штраубе. – Клянусь святой Бригитой, но девица нам на что-то намекает, однако недоговаривает. Ты, милая, не мудри, ты прямо скажи. Мы тут люди бесхитростные, бабьи уловки не понимаем.
– Я никому, кроме мужа, не доверяю. Ставьте его сотником, пусть он набегом командует. Тогда в дозор пойду, путь в селение разведаю.
– Эко ты загнула! – покачал головой немец. – А сама в сотники не хочешь?
– А чего, Матвей казак справный! – тут же вступился за товарища Силантий Андреев. – Чего ему в сотниках недельку не походить?
– Это верно, справный! – согласились и Семенко Волк, и Михайло, и сам Кондрат Чугреев. – Чего ему в сотниках не походить?
– Умная девочка, – признал Штраубе. – Высоко взлетишь. Но мы ведь, знамо, не против. Матвей Серьга в ватаге старшим на струге уже сидел, и никто на сие не жаловался. Сама ты что ради его должности сотворить собралась?
