Андрей Посняков - Крест и порох
– Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя! Творца неба и земли, видимых же всем и невидимых! И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго! – внезапно разорвал тишину пронзительный от надрывности баритон.
– Маннинд хант! – Сир-тя плавно провел одной рукой и указал ею вперед.
– Иже от Отца рожденнаго прежде всех век! Света от Света, Бога от Бога истинна, рождена, несотворена, единосущна Отцу, Имже вся быша! – наступал вперед, вскинув тяжелый нагрудный крест, отец Амвросий. – Нашего ради спасения сошедшаго с небес и воплотившегося от Духа Свята и Марии Девы, и вочеловечшася!
– Хадась! Хадась! Хадась! – закричал колдун, и рука его, направленная на священника, задрожала от напряжения, вытянутый палец начал краснеть.
– Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате! И страдавша, и погребенна! – подошел почти вплотную к язычнику отец Амвросий. – И воскресшаго в третий день по Святым Писанием! И возшедшаго на небеса! И седяща… А-а-а, пропади ты пропадом!
Перехваченный за цепочку крест сверкнул в воздухе золотым полукругом и врезался чародею в висок. Тот всплеснул руками и повалился к ногам священника.
Тотчас мир вокруг наполнился шумом и движением, криками, стонами.
– Прости меня, Господи, опять твое распятие осквернил, – широко перекрестился отец Амвросий, повесил крест обратно на шею, а затем, наклонившись, сорвал звезду с груди поверженного чародея: – Не помогут вам бесы ваши безбожные, нехристи!
– Так держать, клянусь святой Бригитой! – весело отозвался Ганс Штраубе, ощущая, как душу захлестывает веселый азарт, рванул из ножен саблю, левой рукой вытаскивая из-за пояса топор.
Оказавшиеся перед ним дикари отдыхали рядом с грудой оружия, а потому успели расхватать щиты и копья, а уж потом ринулись толпой в атаку.
– Строй, жалкие оборванцы, строй держать надо! – Приняв первое копье на скрещенные топорище и саблю, немец поднял древко вверх, пнул ногой нижний край щита, а когда верхний качнулся вперед – тут же резко опустил за него и топор, и клинок, откачнулся от другого копья, попятился, одним взмахом поставленной вертикально сабли смахнул влево сразу три пики. Тут же шагнул вдоль них вперед, пугнул врага вскинутым сверкающим клинком, и под его прикрытием рубанул понизу топором, которому ивовое плетение – что платок для кинжала. Скользнул дальше, за уже убитого падающего врага.
Дикари попытались развернуться, смешались – Штраубе присел, вовсе исчезая из их вида, откачнулся назад, с силой ударил саблей плашмя сквозь щит, приметившись через просвет в редком плетении. Вскочил, встретил клинком древко, резанул вдоль него. Воин, спасая пальцы, отпустил древко, и прикрыться от топора ему оказалось нечем.
– Эх вы, мямли! Вот супротив шведских копейщиков – это была драка! Я три раза чуть душу богу не отдал! Шевелись, лентяи! Друг друга прикрывайте!
Немец крутился, отшатываясь от дальних выпадов, подныривая под ближние, бил топором прямо сквозь щиты или цеплял им верхний край, оттягивая и коля туда саблей. Несколько раз Штраубе все же нарывался, пропуская то удар палицей по плечу, то укол наконечником в грудь, и даже лишился шлема – но толстый войлок поддоспешника смягчил удары, и скорее всего на теле от попаданий не останется даже шрама, обойдется синяками.
– Дружнее, несчастные!
Внезапно земля затряслась, дикари прыснули в стороны, и вместо них Ганс Штраубе увидел перед собой распахнутую пасть несущегося на него монстра.
– Satansbraten! – только и успел выдохнуть немец, инстинктивно метнув в эту пасть свой топор.
Чудище дернулось, замедлило шаг, мотнуло головой.
– Помоги, святая Бригита! – Выгаданного мгновения хватило только на то, чтобы подхватить с земли дикарское копье и выставить перед собой, словно встречая атаку латной конницы: острие вверх, конец древка – в землю.
Пасть метнулась к сотнику, и наконечник вошел точно в основание языка, углубившись на пару локтей… До конца Штраубе не досмотрел, поспешно откатился вбок.
Двуногий монстр заорал от боли чуть ли не человеческим голосом, задрал голову, замотал ею, пытаясь вытряхнуть оружие, шарахнулся в сторону, врезавшись в своего собрата с такой силой, что опрокинул на деревья, закрутился. Многопудовый длинный хвост скользнул направо, налево – с легкостью снося чумы и людей, разбивая кувшины и разбрасывая корзины, заколотил по земле.
– Святая Бригита!!! – кинулся наутек сотник и не остановился, пока не спрятался за толстым, прочным деревом. Все остальные люди поступили точно так же. Битва кончилась: монстр, воя от боли, метался по прогалине, круша все на своем пути – затаптывая лапами, разбрасывая хвостом, сминая тушей, ломая и дробя…
В этом кошмаре спокойствие сохранили только лучники, выпустив несколько стрел в снизившегося дракона. Попали, нет – осталось непонятно, но чародей поспешил улететь на безопасное удаление. А вместе с этим скрылся и здоровый ящер, не без труда выбравшийся из лиственных зарослей. Раненый метался довольно долго, пока, наконец, не ломанулся через реку и не рухнул уже вдалеке, за чащобой.
Оставшиеся люди с облегчением перевели дух. Азарт схватки затих, и казаки не стали препятствовать своим врагам отступить к броду. Лишней крови никто не искал – и без того всем было ясно, за кем останется поле брани. Без чародеев и зверей сир-тя против бледнокожих иноземцев не устоять.
– Несчастные безбожники, так и сгинули без молитвы и покаяния, – озабоченно перекрестился священник над оставшимся после буйства раненого монстра кровавым месивом, и казаки взялись за топоры.
Собственно, вылазка была устроена только ради леса – для возведения острога изрядно не хватало материала. Да и еще планы кое-какие имелись. Так что стучать топорам над окраинными лесами и стучать…
Срубая дерево за деревом, воины катили и катили их в реку – внизу товарищи выловят, – работая с полной отдачей сил целых три дня. А затем, не дожидаясь мести колдунов, казаки сели на плот и помахали гостеприимному берегу рукой…
Глава 8
Конец зимы 1583 г. П-ов Ямал
Самое большое удивление Митаюки-нэ испытала, когда увидела, что казаки закладывают бревнами и засыпают щебнем ворота нового острога. Однако вскоре выяснилось, что ворота все-таки будут, но не вровень с землей, а на высоте вторых чумов. Или, как говорят русские, второго жилья. Весь двор до этого уровня русские застелили бревнами, а первоначальный превратился в просторные помещения для хранения припасов. Юной шаманке пришлось выучить новое слово: «подклеть».
Не меньшее изумление у нее вызвало и то, какое сокровище казаки принялись таскать в получившееся хранилище в первую очередь: морской лед, ломаемый на близких пока еще белых полях!
Так девушка сир-тя впервые в жизни услышала название «ледник».
Теперь в острог можно было попасть только с насыпи по жердяному настилу, на ночь убираемому во двор; над толстыми, монументальными бревенчато-галечными стенами выросли три башни, частично восстановленные из бревен, отбуксированных от старого острога; рядом с крепостью стояла воскресшая церковь, стены срубов были частью законопачены, частью зашиты кожами, и ватажники, наконец, начали отходить от строительного зуда.
– Дозволь слово молвить, атаман, – как-то вечером, во время обычного для казаков общего ужина поднял руку Кондрат Чугреев. – Неспокойно у меня на душе как-то. Мы здесь крепко сидим, а золото наше невесть где без присмотра валяется. Бери кто хочешь. Не пора ли сюда перевезти?
– Это у тебя в кошеле неспокойно, а не на душе! – моментально ответил Семенко Волк, и казаки расхохотались.
– А в твоем спокойно? – набычился бородач.
– Да нет, все верно, – согласился Иван Егоров, обнимая свою Настю. – И перевези, никто не против. Где идол закопан, вам всем ведомо.
– Так это… – зачесал в затылке Кондрат. – А на чем? Ношва этакую тяжесть не вынесет!
– Так ведь ты перевезти брался, ты и ответь!
Средь казаков опять пробежал смешок, но уже не столь бодрый.
Кормчий почесал в затылке, сказал:
– Струг делать надобно! В нашем деле лодчонкой не обойтись.
– Кто умеет? – громко спросил атаман.
Ответом ему была хмурая тишина. Одно дело – сколотить ношву, больше похожую на большой сундук без крышки. И совсем другое – сшить из досок десятисаженный корабль с хитро изогнутыми бортами, с днищем, острым носом и плавной кормой.
– Коли влажный тес брать, то он гнется и форму новую по месту принимает, – неуверенно высказался Коська Сиверов. – Я видел, как липу для лотков гнули.
– Влажный гнется, сухой набухает, проолифенный ведет… – резко отозвался молодой и горячий Ондрейко Усов. – У опытных мастеров и то доски порой так гуляют, что щели в палец толщиной. Такие, что никакой паклей не забьешь. А коли без опыта делать, так из оных щелей вообще вся обшивка окажется! Вспомни, каковые челноки у мастеров получаются и какие мы вырубили! У них борт в палец и в одиночку перенести можно, а мы чурбак неподъемный состряпали, лишь бы на воде держался. Так то долбленка! А тут струг…
