Анна Сеничева - Перстень Рыболова
– Пустое. Я тебе всегда рад, сам знаешь…
VIII
Паломник отужинал и вышел на крыльцо поглядеть на вечерний лес. Сгарди остался в доме. Они долго сидели с мельником за столом, беседовали, и скоро разговор сам собой повернулся на Паломника.
– Кто таков будет, и откуда взялся, не ведаю. Жил, как птица небесная, чем бог пошлет. Болтают, на той стороне бывал, – Йохар кивнул в сторону реки. – И даже подолгу там живал, как свой. Я, признаться, думаю, оттуда он и родом, больно уж с нашим братом, лицом несхож. С людьми, то есть, – мельник неловко кашлянул. – Ко мне батраком нанимался, когда работы невпроворот бывало. Работник справный, лишнего ни разу не взял, молчалив – золото прямо. Дочка моя крепко к нему привязалась. Прямо чудное дело! Смотрит порой на него и глаз не сводит. Я, говорит, отец, оторваться от него не могу – славный! Ей-богу, так и говорила! – Йохар развел руками: – Чудное дело, да… Она, видите ли, сударь, у меня с детства падучей страдала, оттого вроде как блажная. А когда Паломник стал в дом являться, припадки сперва реже стали, а потом и вовсе пропали. Говорил он вроде, что на Салагуре его лекари тамошние кой-чему обучили. Только все равно странно! – мельник набил трубку и закурил.
…Ночевали на сеновале. Арвельд начал уже дремать, когда расслышал сквозь сон голоса. Он, вздрогнув, открыл глаза: у входа сидел, завернувшись в свои лохмотья, Паломник, а рядом с ним сидела мельникова дочка.
– Поздно, пичужка, – говорил Паломник. – Шла бы себе спать. Чего полуночничаешь?
– Скучно. На Салагур идешь?
– Туда. Чего тебе из монастыря принести? Мед в сотах будешь есть?
– Не надо мне ничего. Сам приходи.
– Таких подарков – на грош пучок в базарный день…
– Зря ты так. А гляди, ночь какая видная. Звездами так и сыпет, будто горохом. Чудо!
– Там, откуда я родом, говорят, что это у Первого рыболова карман порвался и мелочь просыпалась.
– Вот бессовестный!
– А кто хоть одну монетку такую подберет, – развеселился Паломник, – у того ввек деньгам переводу не будет. Я найду – тебе отдам. Ты с таким приданым, пичужка, выйдешь замуж за любого принца!
Девочка взяла Паломника за руку и что-то тихо ему сказала.
– Перестань, – изменившимся голосом сказал он.
– А что, неправда?
– Завела разговор на ночь глядя… Иди спать, пичужка.
Сквозь дрему до Арвельда еще долго долетали обрывки беседы, звенящий голосок девочки и скрипучий – Паломника. Потом мальчик крепко уснул.
В лесной чащобе, в двух шагах, вдруг захохотало, заухало, да так мерзко, что Сен-Леви с отвращением передернул плечами. Поганый хохот перекатился в ветвях над головой и стих.
– Ночной пересмешник, – раздался хриплый голос Ламора. – Пустая тварь…
Ламор Кривой перелетал с ветки на ветку, ведя по ночному лесу троих – Сен-Леви и двоих Асфеллотов с его корабля. Вскоре деревья расступились перед ними, открыв ту самую поляну, где пережидали ливень Арвельд с Паломником. На залитой месяцем проплешине давешний покосившийся дом смотрелся глухим столетним стариком, не с добра усевшимся посреди леса.
– Мерзкое место, – тихо молвил Сен-Леви, морщась и оглядывая поляну.
– Так это… – каркнул, словно кашлянул, ворон. – Окоем-то близенько.
За спиной пирата перекатился тревожный шепоток. Сен-Леви сверкнул в темноте зелеными глазами.
– Ок-коем? – прошипел он. – Ты куда нас привел, гаденыш?
Ворон перескочил на пень.
– Как куда привел? По бирючьему следу веду, как обещался. А угрюмец с мальчишкой мимо этого самого места шли, уж я-то его повадки знаю! Поди, от дождя прятались нынче днем. Ежели так, то завтра нагоним.
– Другой путь есть? – мрачно спросил Сен-Леви, глядя в ночь. Близость границ Окоема и Синий пояс, звеневший где-то вблизи, нагоняли на него и двух других Асфеллотов тревогу.
Злорадство скрыть Ламору удалось плохо. Ба, чума Светломорья, однако и на вас управа есть! А вот я вас в Синем поясе искупаю! И ворон хихикнул, не слишком громко, впрочем. Хотя нет… Нет, близок локоток, да не укусишь.
– Другой путь? – переспросил он почтительно. – Здесь весь лес – другой путь. Он идет в город, на Салагур, а туда можно по-всякому добираться, хоть чащей, хоть Синим поясом, хоть другими речонками. Только мы с ними разминемся, а в городе всяко улизнут. Видно, бирюк догадался, кто за ними увязался, вот и крадется себе вдоль Пояса. Хитра лиса… – Ламор искоса глянул на Асфеллотов.
– Хватит! – бросил Сен-Леви. – Есть в этой глуши постоялый двор, странноприимный дом, или что там еще…
– На Каменном погосте, – каркнул ворон.
Пират резким движением схватил его – тот заплескал крыльями, хрипло закаркал.
– Шутки шутить вздумал? – прошипел Асфеллот. – На каком еще погосте?!
– Кар-р! Дер-ревня, деревня такая! Каменный погост! – Ламор вырвался из его рук, не переставая пронзительно каркать. «Совсем, видать, проняло с беспокойства, что так-то бросается», – мелькнуло у него. Он пригладил перья и повел своих спутников дальше.
IX
Следующим днем, чуть свет, Арвельд и Паломник распрощались с мельницей и отправились своей дорогой. Сгарди несколько раз оглянулся: Йохар махнул рукой, ушел к себе, а дочка долго еще стояла в дверях в своем цветастом платье и глядела им вслед.
Выше по течению вокруг Синего пояса залегала обширная, топкая местность прозваньем Дряхлая гать. Без нужды идти этими местами не стоило, потому Паломник с Арвельдом пошли околицей Погоста.
Деревенек таких полно на границах Окоема. Десятка по два-три дворов, обнесенных тыном, которые выросли на остатках поселений тех, что сейчас жили за Синим поясом. Оттого встречаются чудные дома, отголоски чужих наречий, что некогда тут звучали, диковинные верования и обычаи. Народ незлобивый, спокойный и ко всякому привык. А среди поселян рождаются порой сероглазые дети с огненной гривой и даром предвиденья, каким был Элезис Лакосский, принц Светломорья.
В деревне пропели петухи. Слышался сонный говор, дребезжала цепь колодца, топили печи. Солнце блестело на тесовых крышах.
У самого тына, где начиналось деревенское кладбище, притаился маленький человечек, сухонький и сморщенный, с длиннющим носом, напоминавшим вороний клюв. Человечек был крив, возрасту неопределенного. Арвельд задержался у колодца, умываясь, а Паломник ждал у резных столбов тына. Вдруг из-за одного раздался хрипловатый надтреснутый голос:
– Гляди-ка ты, кто идет! – Паломник, вздрогнув, обернулся. – Вот уж кого не чаял тут увидеть! Куда путь держишь, а?
– Иду далеко, отсель не видать, – недружелюбно ответил тот. – И тебя не спрашиваю, чего тут расселся, у людей на дороге-то.
– Хороша дорога через кладбище! – хохотнул носатый. – Но мне чего скрывать – пришел старой могилке поклониться, – он прищурил свой единственный глаз.
– Кланяйся да будь здоров, – кивнул Паломник и направился к колодцу.
Обернувшись, он увидал, как человечек проворно перелез через тын, и скрылся в деревенском проулке.
– Плохо дело, – буркнул Паломник.
– Кто это был? – спросил Арвельд. – Голос будто знакомый.
– Ворона помнишь? Ламор Кривой. Он и есть.
– Шутишь, – недоверчиво сказал Сгарди. – Погоди… Неужели оборотень?
– Вроде того. Окоем ведь, тут всякие попадаются, – Паломник досадливо сморщил лягушачье лицо. – Таки выследил, прощелыга!
– Как думаешь, он один?
– Одному ему тут делать нечего. Его на Погосте знают и не любят. Гоняли не раз. Вот что, Арвельд… – начал Паломник решительно, но, не договорив, нахмурился.
– Через болота? – спросил Сгарди. Тот кивнул в ответ. – А Ламор тем путем не пойдет, как думаешь?
– Что же он, совсем без царя в голове, – проворчал Паломник. Арвельду эти слова отчего-то сильно не понравились.
– Странное дело, будто сам воздух топкий, – говорил Сгарди немного погодя, когда они продирались сквозь заросли папоротников. Из-под ног прыснули лягушки, скакнули в мох.
– А тут не только реку заболотило, сами границы Окоема размыло. Тем и опасно – с пути собьешься, до скончания века плутать будешь между землями.
– Потому и не суются?
– Гм… И поэтому тоже.
В лицо дохнуло сыростью и гнилью, но не лесной, а будто из погреба. Паломник развел ветви колючего куста, на котором качались прошлогодние ягоды – багрово-черные, волчьи – и Дряхлая гать предстала во всей красе. Сколько хватало глаз, расстилалась вокруг слепая трясина. Болото курилось густым туманом, точно на Дряхлую гать село облако. Черные острия-вершины елей торчали из белесых волн. С ветвей лоскутьями свисал серый мох.
– Слушай меня, Арвельд, – отрывисто говорил Паломник. – Как в туман войдем, что бы ни случилось, не оборачивайся. Про себя всех святых поминай, которые при жизни странствовали. В стоячую воду не смотри – хорошего не увидишь. Как почувствуешь, что голову вниз тянет, изо всех сил напрягись и на небо глянь. Мигом полегчает, особенно если синий кусочек явится. Когда мимо самой гати пойдем, брось в болото что-нибудь – пуговицу, лоскут, что не жалко!
