Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
пятью костями.
Лицо гвельта оставалось беспристрастным, но искорки под кожей стали
сиять ярче, в синих глазах тумана приуменьшилось. Ишгар принялся умащивать
карликового духа:
– Там, на земном уровне, можно найти соперника в игре, а ты не зря столько
тренировался. Время там течет по-иному, ты сможешь вернуться, когда
пожелаешь – даже раньше, чем мы начнем беседу.
Киримету молчал. Многие столетия он играл лишь тремя кубиками. Без двух
оставшихся невозможно было выкинуть идеальные комбинации тау-кверто и
моун-тау. Для гвельта лишь игра имела какой-то смысл, вызывала интерес. Без
полного комплекта он не мог возрасти дальше, победить самого себя, открыть
запечатанные способности, оставить натуру гвельта и переродиться в ином
обличье.
В темной цитадели сияние размышлявшего стража заглушило тусклые огни
факелов. Исходивший свет подпитывал змея и тот, воспользовавшись минутной
прелестью фиолетового существа, разбил замок темницы.
***
Ветер бил в лицо, сбивал дыхание, норовил метнуть песком в глаза.
Странники мчались по жаркой Герее, каменистой пустыне, после которой
начинались земли Турмаги. Из растрескавшейся земли вылезли кусты турлука, на
пригорках грустно склонились ветки саксаула. Авенир прижался к спине муравита, укрыл рукавом лицо. Прищуренные глаза искали зацепку, след, пытались угадать
направление. Едва заметный шрам на щеке, память о встрече с соглядатаями в
Глинтлее, нитью белел на загоревшем обветренном лице. Справа раздался храп -
ахалкетинец Корво с пеной у рта упорно противостоял разбушевавшейся стихии.
Волхв махнул рукой, крикнул, следя, чтобы не глотнуть песка:
– Привал!
Под хлесткими ударами ветра путники разбили скит. Коня укрыли попоной, свалили на бок. Животное заржало, не желая мириться с унижением. Корво
хлопнул по мощному торсу:
– Вот как оно бывает. Животное, а держиться по сцерски.
Муравиту буря была нипочем, порыв ветра даже не шелохнул существо.
Подернутые пленкой глаза наблюдали за происходящим и, когда волхв с
рыжеволосым коренастым мужчиной устроились на привал, Унтц-гаки привычно
зарылся в песок, оставив на поверхности чувствительные антенки. Больше года он
жил среди верхнего мира, наблюдая и удивляясь этому странному творению. На его
родине, в Тиг-зенг-ирни мало кто возвращался с поверхности – их или убивали или
держали как безвольных выносливых ишаков. Здесь действовали другие законы. В
подземном царстве не ощущался закон гравитации – ты мог идти куда угодно –
вверх, вниз, при этом огибая дорожки других муравитов с помощью
чувствительных рецепторов, мог слышать вибрацию камней и глины, измерять
глубину по температуре. Наверху же существовал один уровень, по которому
ходили, бегали, прыгали и топали все подряд. Иногда из поверхности торчали
деревья, целые леса – но в них, увы, нельзя было свободно передвигаться –
гравитация верхнего мира неизбежно стягивала на землю. Исключение составляли
птицы и насекомые, которые легко летали по воздуху. Один раз Унтц-гаки издалека
видел водный уровень – тогда изучить его не удалось.
Муравит потерялся. Связь с колонией оборвалась и с того времени, он начал
учиться. Учился мыслить, думать, принимать решения. Наверное, поэтому многие
не возвращались с поверхности. Нет привычного голоса царицы, велящего что-то
делать. Без приказов его собратья умирали от голода и падальщиков, отчаянно
посылая сигналы опасности, но не получая приказа искать еду, защищаться или
атаковать. Он выжил и нашел братьев… Унтц дернул шипом на брюшке. Пусть
соратники принимают его за животное, с маленьким головным пузырем. Ему пока
есть чему учиться.
Буря не стихала. Авенир укрепил колья шатра, обошел привал и с шумом
ввалился обратно. Корво развязал заплечный мешок, протянул волхву вяленого
мяса, да лепешку с сыром. Коню дал морковь с хлебом. Животное аккуратно
приняло подарок и благодарно зашлепало губами.
Авенир откусил кусок. Челюсти старательно сжимались, перемалывая
вкусную, но твердую пищу, во рту теплыми струйками расходился аромат
козлятины. За шатром гудел ветер, в натянутую ткань бил песок и волхв ощущал
приятное умиротворение и безопасность.
– Почему бы тебе не усмирить бурю своей магией?
Корво уже умял паек и блуждал взором по рыжей ткани. Рыжеволосый за
время странствия раздобрел, мышцы налились силой, под кожей перекатывались
тугие трубки. Уже больше походит на богатыря, хоть в торсе и широко, но жирок
уберется. В этом бочонке пороха на армию.
– Против стихии нужно много сил. И то, не знаешь, каким боком вылезет.
Нельзя применять волшебство по пустякам.
– Как это? Я думал, чем чаще используешь силу, тем сильнее становишься?
Как на войне – в битвах закаляется характер и оттачивается мастерство. Так и маг –
чем чаще использует силу, тем могущественнее.
Авенир почесал затылок.
– Как бы проще объяснить, не знаю. У чародеев наоборот. Одни используют
силу стихий. Течет природная энергия, а они от этой реки ложбинку прокапывают
и вот – ручеек для себя. Но их сила невелика, хоть и постоянна. Это разные
ведьмаки, волхвы, прорицатели. Их мало. Других можно сравнить с озером –
скапливают силы и потом выплескивают. Хранят во всяких жезлах, амулетах, кольцах. Многие колдуны, акудники, чаровники укрываются в горах и сотни лет
набирают силы. Вот только часто забывают, зачем. Если такой колдун выходит в
земной мир – он поистине могущественен, пока не истратится. Если в горе
помирает, магическая энергия обращается в золотую или другую жилу – зависит от
магии. Только копать далеко. Есть еще способ – быть проводником, но это уже
другое…
Корво задумался. Акудник взглянул на бородача. Пальцы поглаживают рыжую
поросль на лице, нос морщится, иногда из скривившегося рта раздается глухое
бормотание.
– А вот еще… Чего ты в Веллоэнс собрался? Ладно я – без имени, без племени, без молодости. Зачем квест этот? Тебя принудил кто, или стяжание зовет? Опасное
путешествие ведь. Через Турмагу бы проскользнуть, а там – горы, за горами –
Вторая Земля – кто знает чего в ней?
Волхв вздохнул. Молча лежал на тюфяке, закинув руки за голову, глаза
смотрели в купол шатра. Ветер понемногу стихал, темнело. Опять раздался вздох.
В надвигающейся темноте Корво показалось, что по щеке Авенира скатилась слеза, оставила мокрую дорожку. Резко выдохнув, юноша поднялся.
– Пойду, осмотрюсь. Слышал, трава здесь редкая растет, ночью вылезает -
может, разживусь. Да и покумекать, куда утром идти, пока звезды видно.
От дневного жара не осталось и следа. Над головой черное угрюмое небо, пугливо мерцают звезды. Нир шел, не замечая ветра, предоставив ногам выбирать
путь. Иногда шумно вздыхал, мысли беспорядочно блуждали, хотелось зарыться в
песок и исчезнуть. Иногда нога спотыкалась о вылезшую из песка ветку, выводя
все тело из транса, заставляя судорожно восстанавливать равновесие, а потом опять
– шаги и вздохи.
Прошел час, другой. Юноше надоело идти, ноги гудели, не привычно после
твердых дорог брести по вязкому песку. Авенир согнул колени, откинулся на спину.
Перед глазами чернела пустота, холодная и неприветливая.
Упиваться ниоткуда взявшимся горем помешала травинка. Колеблемая ветром, она щекотала лицо волхва, мешала пребывать в забытии, обращала на себя
внимание и заставляла быть в этом непонятном мире. Душевная горечь сменилась
гневом.
– Да что же это? Даже в пустыне не останешься с собой наедине.
– Это плохо?
Нир резко вскочил, обернулся. В трех шагах от него на поваленном дереве
сидел некто в балахоне. Наклонившись, он что-то чертил тонкой золотой тростью
на песке. Запястья мужчины замотаны тряпицами. Юноша встал. В голосе
незнакомца чувствовалась власть и мир, на душе стало необычайно спокойно.
– Кто ты и откуда? Как твое имя?
Авенир отметил, что голос его стал тоньше, а слова будто вязли в
сгустившемся воздухе. Кроме этого юноша был уверен, что вокруг на пару верст
был лишь песок – ни травинки, ни бревна, ни души.
– Я отшельник, всеми пренебрегаемый. Я – забытый царь. Я – источник живой
воды, питающий вселенную. Меня не принимают, потому что мой лик отражает
внутренность смотрящего, обнажая его душу. Если хочешь, я – это истина, которую
ты ищешь и, в то же время, не хочешь обрести.
Незнакомец перестал чертить знаки и распрямился. Видом походит на могучее
дерево, измученное жаждой и дикими ветрами, но не сдавшееся, цепляющееся за
