Смерть придёт на лёгких крыльях - Сешт Анна

Тюрьмой ей стала одна из кладовых храма, с единственным окошком под потолком, откуда днем лился скудный свет. Сюда никому не позволено было приходить – еду и воду оставляли на пороге. Но Рамсес все же сумел найти ее, добиться возможности увидеться. И теперь не собирался уходить до самого конца.

Они сидели друг напротив друга, и единственный светильник разгонял мрак между ними. Царевич сжимал ее руку в своей ладони, поглаживая большим пальцем. И в эти мгновения казалось, будто, кроме них и черного пса, в мире живых больше никого не осталось.

Ее отяжелевшему от скорби сердцу были подарены последние мгновения радости. Сколько раз она в тайне мечтала оказаться подле него вот так, наедине? Ее мысль едва ли уходила дальше, даже в самых смелых желаниях. А теперь она любовалась им и не могла насмотреться. Огонь обрисовывал мистические тени на его прекрасном лице. От отца он унаследовал орлиный нос и высокие скулы, но мягкие губы и ярко зеленые глаза были от красавицы-матери.

– Я верю тебе, Шепсет, слышишь? – повторил Рамсес, сжав ее руку в своей. – И я знаю, что отец верил тебе. Он любил тебя так сильно, что даже хотел подарить тебе титул царской дочери.

Внутри стало сладко и больно. Об этом Владыка упоминал совсем недавно, но кто мог предположить, как все обернется… Шепсет колебалась. Если она расскажет царевичу то, что увидела, – он может отвернуться от нее. Да и смела ли она лишать его матери, когда он только что лишился отца? Перед каким выбором она поставит его, сообщив о видении?

Боги, если бы ей было даровано еще хоть немного времени во всем разобраться, восстановить справедливость – настоящую справедливость… Но думать так было слишком самонадеянно. Она была никем. А в убийство Владыки были вовлечены люди слишком влиятельные, чтобы у нее хватило сил бросить им вызов. Если верить видению – а у Шепсет не было причин не доверять таким своим видениям, потому что у Тех не было причин лгать – удар нанесла Тия. Но сколько было тех, кто помог ей? Командир стражи Пасаи, заменивший неподкупных телохранителей какими-то своими людьми. Возможно, чародей Сенедж, так легко – слишком легко! – подставивший Шепсет, за которую прежде сам же и ходатайствовал. И кто знает, сколько было других – тех, кто тщательно сплел эту сеть нить за нитью?..

– Прошу тебя, будь осторожен. Это удар для всей династии, а ты сейчас самая близкая цель. Недоброжелатели могут скрываться совсем рядом. Одному человеку было бы не под силу совершить такое, ты ведь понимаешь.

Царевич серьезно кивнул.

– Я много думал об этом и теперь еще тщательнее буду наблюдать за окружением. Все находятся под подозрением, пока клубок заговора не расплетен. Нити могут тянуться к землям чехену. Тем, кому не удалось победить отца на поле боя, могли изыскать другой способ отомстить. Но как могут рэмеч помогать им?

– Смотря что им было за эту помощь обещано, – мрачно ответила Шепсет и закусила губу. Хоть о чем-то она могла и должна была предупредить его. – Приглядись к командиру стражи. И к придворному чародею.

– Так и сделаю… Благодарю тебя, что заботишься обо мне, даже когда тебе самой забота куда нужнее.

Шепсет облизнула пересохшие губы. О многом она не могла решиться сказать Рамсесу, во многом не смела признаться, но, по крайней мере, хоть что-то она не должна была унести с собой в Дуат.

– Я боюсь за тебя… и так благодарна тебе, что ты со мной, – тихо проговорила жрица, глядя ему в глаза.

Внутри звучали совсем иные слова, которые даже теперь, на пороге смерти, было боязно облечь в форму.

– Разве я мог бы иначе? – Рамсес тепло улыбнулся, но его взгляд остался печальным. – Послушай меня, Шепсет… В эти два дня я не раз уже думал о том, чтобы помочь тебе сбежать, но за нами пристально следят, и наказание будет жестоким.

Все свое влияние я употребил на то, чтобы выпросить для тебя милосердную смерть. Мне невыносима даже мысль о том, что тебя могут истязать! Я прошу тебя, приготовь яд – сама, какой только сочтешь лучшим. Самый быстрый и безболезненный яд. Я добуду все необходимые тебе ингредиенты… и останусь подле тебя до самых последних мгновений.

Жрица вздрогнула. Самой стать себе палачом за преступление, которого не совершала? Умереть с бесконечным чувством вины?..

– Это еще не все, – Рамсес запнулся, опустил взгляд несколько смущенно, но потом продолжал твердо: – Твое тело никто не посмеет осквернить. Я просил о достойном погребении для тебя. Увы, только для тебя, не для тех бедных трех девушек, которых тоже обвинили в причастности… Готовить твое тело для вечности будет сам Павер, старший бальзамировщик отца. И я добился того, что тебя похоронят в моей гробнице – в гробнице царского сына. Ты… никогда больше не будешь одна. Я буду вместе с тобой Там так, как не мог быть при жизни…

Сердце захлебнулось биением. Нежно Рамсес обхватил ее лицо ладонями и едва ощутимо коснулся ее губ своими. И пусть этот поцелуй был слишком кратким, Шепсет хотела пронести его даже за границы смерти.

На следующий день Рамсес принес ей все необходимое. Это был рецепт не от матери, а от Нетакерти, жрицы собачьей Богини. Обычно его использовали не в наказание, а чтобы облегчить страдания, исцелить которые уже невозможно.

Шепсет молилась Инпут о девушках, которые тоже примут этот яд, чтобы Псоглавая проводила и утешила их души. Молилась Инпу, чтобы справедливо взвесил их сердца. Пусть им будет отказано в достойном погребении, но, по крайней мере, их смерть придет на легких крыльях.

Как и ее собственная…

Ей принесли прекрасный наряд из плиссированного льна и украшения, которые подарил ей сам Владыка: ожерелье с аметистами и золотыми бусинами в форме ракушек каури, пару золотых браслетов, на одном из которых был шен [61]с его тронным именем – знак его защиты и покровительства. Служанки помогли ей совершить последнее омовение, расчесали и заплели волосы, втерли в кожу драгоценные ароматные масла. Она словно готовилась к торжественному пиру, а не к уходу в Дуат.

Жрица не хотела умирать. Рэмеч редко боялись смерти, зная о том, что ждет их по Ту Сторону.

А уж Шепсет знала, что там, лучше многих. Но она ведь еще не успела толком пожить, не успела так много, что должна была! Как же это было несправедливо… Только мысль о том, что Рамсес был с ней последние часы жизни и будет после смерти, успокаивала ее. А когда в Дуате она все же встретится с Владыкой, то будет молить его о прощении за то, что на земле сделала для него слишком мало.

Свидетелями ее казни должны были стать бальзамировщик Павер, Тия и комнадир Пасаи, но Рамсес велел всем удалиться. Чужие враждебные взгляды и без того сковывали их, как и предупредил тогда царевич.

Это в самом деле был пир. Рамсес приказал приготовить для нее лучший ужин и принес из царских кладовых кувшин с вином, которое так любил его отец – с тем самым гранатовым вином, которое Шепсет впервые попробовала во дворце. И, словно завтра никогда не наступит, они разговаривали и смеялись, позволив себе хоть ненадолго забыть обо всем. Это была их единственная трапеза наедине. Шепсет наслаждалась каждым мгновением, ловя на себе его восхищенный взгляд, благодарная за эту упоительную радость – такую яркую и такую острую в своей конечности.

Но жестокое время утекало стремительным ручьем, рассыпалось песком сквозь пальцы.

Рамсес сам поднес ей чашу с изысканным вином, опустившись перед ней на одно колено.

– Больно ведь не будет? – тихо спросил он.

Шепсет покачала головой, принимая чашу, наполненную тягучим темным напитком. Постаралась унять дрожь, чтобы не расплескать, и чуть улыбнулась.

– Не будет. Я просто усну самым приятным сном… и больше не проснусь… никогда…

Рамсес судорожно вздохнул, привлек ее к себе, крепко обнимая. Шепсет прижалась щекой к его груди, чувствуя, как бьется его сердце. «Пусь оно бьется так мелодично и размеренно еще много, много лет, когда мое уже смолкнет…»