Андрей Шумеляк - Веллоэнс. Книга первая. Восхождение
людей, угоняют скот и жен. Сцер заперся в своем дворце, не думает о благе
селений. Пришло время встать на защиту Дольснеи, изгнать врагов. Если же и
смерть нам слаще рабской жизни, то чего боятся? Момент хорош. Мы готовимся к
бою – они же забыли о ратном деле! Мы выжили в разрухе, стали выносливы и
живучи – они заплыли жиром и неповоротливы, как свиньи! Мы бьемся за свой дом
– они же лишь падальщики, что жаждут легкой наживы. Пусть узнает джунгарское
рыло кулак честного крестьянина, ощутит силу, что придает нам родная земля!
Собрание заорало. Кто-то бил кулаком в грудь, другие топали и долбили
молодые дубки, так что кора вминалась до самой сердцевины. Авенир внутренне
улыбнулся. Святичи имеют общие корни со Свеберами – как он помнил, жителями
Второй земли, свободолюбивым лесным народом. По преданию раньше многие из
них легко оборачивались медведями, но потеряли эту способность. Дольснейские
мужики силу сохранили. Как и легкую внушаемость громким речам.
– Выступаем через неделю. Запомните, это война – дисциплина нужна пуще
воздуха. Увидите малодушие – секите розгой безжалостно.
Темной ночью никто в каганском стане не ждал нападения. Никто из
захватчиков не увидел, как с плотов в ближайшую чащу высадились ополченцы.
Никто не заметил, как из бревен соорудили осадные башенки и три гигантских
тарана.
Тишь лунной ночи разорвало треском. Гигантские бревна, разогнанные
волшбой Евлампии, Ягоды и Авенира, яростно пробивали хлипкие заборы.
Раздавались дикие крики, рычание, ужасающе выли трубы. Пьяный стражник
выглянув в бойницу, опорожнил кишечник и вмиг отрезвел – среди листвы
деревьев красным, оранжевым и синим горело множество глаз. С неба полетели
пучки запаленных прутков. Шатры вспыхивали, в стане началась паника, обезумевшие от страха воины рубили друг друга. Ворота отворялись, очертя голову
люди бежали, спотыкаясь о колючие изгороди, давя друг друга, поскальзываясь на
свежих трупах.
«Шайтаны! Шайтаны!»
В стан бросились толпы перемазанных сажей, с поставленными из волос
рожками и оголенным торсом крестьян. Каждый держал кнут и острогу – после
вымачивания в приготовленном молодым чаровником зелье прутки становились
крепче железа, отбивали любой меч. В сиянии звезд джунгары принимали их за
шайтанов, даже не пытались сопротивляться – как драться с духами? Шаманы
бормотали заклинания, но вместо огненных струй небо освещалось жиденькими
искрами.
Ополченцы уверенно приближались к каганскому шатру. Около входа Авенир
вскинул руку и сияющий столб взвился в небо:
– Стоять. Я пойду первым. Слово защиты обережет меня от шаманских
ловушек.
Отвел левой рукой барсову шкуру. В голове закружилось, перед глазами
потемнело, рот наполнился кровью. Толпа охнула от вспышки, отпрянула. Кто
поближе схватился за глаза, запахло паленой бородой. Молодой волхв удержал
удар, не позволил цепи молний пойти по людям, но зарево было как от пожара, внутренности жгло. Уняв боль, вошел за полог.
Изнутри разливалось мерцание. Глаза, ничего не видящие после вспышки, постепенно привыкли к полумраку. Шатер устлан медвежьими шкурами, лежат
расшитые золотом шелковые подушки, серебряные блюда, драгоценные камни.
Кагана нет. Раздалось мычание, Авенир подошел и ногой (в обугленном, почти
один пепел, сапоге) скинул парчовое покрывало. На него смотрели испуганные
карие глаза. Человек был худ, смугл, волосы от грязи скатались в уродливые космы, по связанному телу чернели кровоподтеки и ссадины. Лицо было знакомым, волхв
как мог, напряг взволнованную память.
– Тулай, мы бьемся на смерть, а ты отдыхаешь? Что за народ пошел ленивый.
Хунн жалобно смотрел на парня. Акудник и впрямь походил на демона. Черен, от истлевшей одежды вьются тоненькие струйки дыма, воняет гарью и запахом
жженой кожи, глаза от магии горят будто раскаленные угли.
– Ты? Монах Бадучены? Ты прошел огнеградь! Но, как? Она не убила тебя!
– И те, кто снаружи, целы-невредимы, лишь погрело чуток. Подумаешь, плеть
огня – слабоватая у твоих шаманов магия. Отходили ваших янычар, как шальных
детей плеткой. Где хан?
Тулай опустил голову. Дышал медленно, сил не было, видно долго лежал.
Авенир вздохнул – ленивые пошли люди – помог хунну освободиться. Тот долго
потом потягивался, оттирал посиневшие пальцы.
– В день, когда вы ушли, каганом стал Улан. Его поддержали многие знатные
воины. Чыдах сам виноват – он потерял молодую буйность, перестал вести войны.
А хунны не могут долго без войны, его все равно свергли бы. Некоторые
воспротивились и подняли бунт, взяли своих воинов и отделились от стана. Через
три десятка солнц Улан решил идти к джунгарам. – Тулай помедлил, принялся
объяснять. – По сказаниям, у Мардука было три ребенка. Старшего звали Джунг, среднего Хуней, а младшенькая дочка, кликалась Ния. От них пошли джунгары, хунны и нияты. Мы захотели примкнуть к старшим и начать войну за возвращение
мирового господства.
Но, – Тулай замялся, сглотнул – Улан повздорил с их каганом. Тот
распотрошил нашего хана, как курдючную овцу. Они, как обезумевшие волки, почуяв кровь, резали всех. Я же… принес ралисту, тот белый камень, который
бросали в полу. Их шаманы бились не одну луну, но так и не раскрыли свойств
этого булыжника. Мне подарили жизнь, но… оставили в рабстве.
– История интересная, но где главарь этих джунгарских шаек? И ралисту тоже
бы неплохо найти.
Освобожденный сжал челюсти, винил себя за длинный язык:
– Никто не знает. Все считают, что каганатом правит дух самого Джунга.
Послания являются шаманам во время камланий… Иногда огнем на небе пишет.
Бывает, что человека скрутит, а потом слова трупными пятнами проступают. Меня
через тридцать солнц в жертву принесут.
– Хотели принести.
Хунн замотал головой, обреченно поник:
– Принесут. Дух Джунга берет, что хочет. Сдерживает только время, лишь по
некоторым лунам он является. А камень-вестник у сцера Дольснейского в ларце
лежит. Предателя нашли – ненормальный хотел увековечить себя, до сих пор где-то
на колу сидит. Его имя шаманы наши приказали забыть, чтобы не досталось
желанной славы.
– И как имя этого предателя?
Тулай улыбнулся.
– Гизер. О нем каждый знает.
Глава 14. Нежданное повышение
Плита, найденная синеволосым юношей, оказалась настоящим богатством.
Остров – в два десятка километров площадью, после рентгенографического
анализа оказался цепью структурных биокристаллов. За время каникул Диптрен
превратил его в подземную лабораторию. Дабы сохранить в секрете находку, пришлось постелить сверху слой земли в четырнадцать метров, а входы-выходы
сделать подводными. Приехал в «Экостарс», сдал отчеты о практике, в резюме
сослался на хроническую депрессию (у многих, использующих модуляторы, подобный симптом – обыденность) и махнул в лабораторию, дорабатывающую
«Древо». Он мог бы заставить эскалатор перенести его на место в считанные
секунды, но сознательно тянул время. Тайные дела отнимали силы и, хотя рядом с
пластом неведомого металла, он восстанавливался невероятно быстро, давящая
усталость ощущалась постоянно.
Вот и барьер – по виду стена, тупик. Устройство сканирует сетчатку, делает
запись в базе. Занимает десятые доли секунды, человек и не заметит. Если допуска
нет, эскалатор остановится и сообщит о смене направления. Если же допуск есть, барьер исчезает атом за атомом – в юните от движущегося тела. Со стороны
выглядит так, будто человек врастает в стену.
Вот и он, зал совещаний. От лабораторий его отличает непривычная пустота и
скудость агрегатов. Электронная библиотека, несколько стульев (Хеминс не любил
новомодную роскошь, но от магнитных сидушек был в восторге – ножки не
царапали паркет, а на зависшем в пространстве кресле легко передвигаться), да
стол. Лакированный гигань на самом деле – мощнейший в новом, встающем с
колен мире, компьютер, поверхность его по желанию превращается хоть в
сенсорный дисплей, хоть в площадку для голографического проектирования.
Диптрен знал, что у директора был еще один стол – гигантский, из дуба, произведено в еще доколлапсной Италии. Он мирно жил в небольшом кабинете, за
ним герр Кайрат размышлял о работе, жизни, и доступ туда был закрыт всем.
В зале уже работали трое. Хеминс задумчиво рассматривал возникающие на
столе голограммки. Профессор Гринвин изучал последние результаты
исследований, руки бегали по панели, щипали лоб, протирали причудливые
окуляры – дань старому времени. Третьей была молодая девушка, она только
недавно перевелась в этот блок. Изредка он видел ее проходящей по коридору, кивал в знак приветствия. Сейчас на ней не было платка и было странно видеть
