Александр Прозоров - Последняя победа
– Ну, какая из меня чародейка, Ми? – рассмеялась бывшая казачка, беря подругу за руки. – Просто я иногда прошу небеса, и тогда идет дождь или меняется ветер. Я желаю людям добра, и они выздоравливают. Иногда ухожу в черные земли, и тогда там снова начинает расти трава и туда приходят звери. Но это происходит само собой, я не колдую, не ворожу. А это, – она небрежно подбросила пальцем левые косички, – просто для памяти. Вот сие – это важенка просила по весне на поля южные приплыть, это – синий песец звал в чащу за озером, а это – чтобы про дожди на будущей неделе не забыть.
Митаюки-нэ, цокая языком, покачала головой. Белая иноземка даже не понимала, что получать желаемое по простой просьбе, без обрядов, амулетов и жертвоприношений – это и есть высшее мастерство чародея, недостижимое большинству колдунов даже в Верховном Седэе! А амулетам в волосах, которые помогали Ус-нэ вспоминать важные поручения, – им все ведьмы тупо и бездумно подражали, следуя примеру легендарных прародительниц. Казачка стала первой, известной Митаюки-нэ, ведуньей, получающей от них реальную пользу.
– Ты только просишь, Ус-нэ? – осторожно уточнила темная ведьма. – Твои друзья не рассказывают тебе о будущем, о былом, о том, что творится в далеких краях?
– Сказывают, – согласилась белая целительница. – Как погода завтра переменится али какие звери появятся, где какие травы цветут, куда птицы кочуют.
– А на год? Ты можешь проведать, что произойдет через год или два?
– Какая разница? – пожала плечами Устинья. – Год пройдет – все узнаем.
– Да, узнаем, – с облегчением кивнула гостья. Похоже, великий дар ее подруги ограничивался способностью повелевать погодой и жизнью. Большего она не могла, большего ей и не требовалось. Митаюки очень обрадовалась, что не нужно считать казачку своей соперницей, и порывисто ее обняла: – Как же я по тебе соскучилась, Ус-нэ!
– Доброго тебе дня, Митаюки-нэ… Да-а… – наконец решил обратить на себя внимание маленький остяк Маюни. За минувший год чародейка уже забыла, как он выглядит, и сильно удивилась, что паренек почти на голову ниже своей возлюбленной.
– И тебе всего самого хорошего, следопыт, – удерживая руку подруги в своей, кивнула девушка.
– Ты это, Митаюки-нэ, – смущенно понурился остяк. – Ну-у, в общем… Да-а…
– Хорошо, – рассмеялась черная ведьма. – Согласна.
– Прости, это… Да-а… – еще больше смутившись, выдавил следопыт.
– Я не сержусь, Маюни, – кивнула чародейка.
– Ну, что не верил… Что ругал… Что отваживал всех. Да-а… А ты хорошая, выходит. Выходит, ты хорошая, а я глупый, да-а… Сказывал, злая ты, а ты добрая… Да-а…
– Перестань, Маюни, – покачала головой Митаюки. – Ты хороший для Ус-нэ, это главное. А какой ты для меня, то без разницы. Можешь не любить. Главное, чтобы Устинью любил!
– Я люблю, да-а, – расплылся в счастливой улыбке следопыт. – И она меня, да-а… Мы теперь всегда вместе будем!
– Пусть радость придет в твой дом, Маюни! – кивнула черная ведьма. – И не говори опять, что я желаю тебе зла!
– Ты же простила меня, Митаюки-нэ! – обиженно поджал губы остяк.
– Я больше не сержусь, следопыт! – торжественно объявила темная ведьма. – Отныне мы друзья! Ты не позаботишься о моих спутниках, друг Маюни? Они устали и проголодались.
– Да, Митаюки-нэ! – облегченно перевел дух остяк. Необходимость общаться с ведьмой сир-тя его явственно утомляла. – Идите со мной, други, да-а… Много хурьмы у нас, да-а… И рыба есть, и мясо есть. Покушаем, да-а, спать положу.
Мужчины ушли в глубь селения, а Устинья положила ладонь гостье на живот:
– Вижу, у тебя появился сын, Ми?
– Появится, Ус-нэ, – поправила чародейка. – Еще только через полгода.
– Ему нужно хорошо кушать, – кивнула целительница. – А ты, похоже, совсем не ешь рыбы. Пойдем.
Разговоры Устиньи за богато накрытым столом мало чем отличались от бесед с атаманской Настей. О семье и муже, о планах и о том, что без муки, крупы и масла со сметаной – совсем тоскливо.
Хочется иноземкам привычной еды, мучаются, соскучились по родным лакомствам!
Однако целительница, в отличие от воеводской жены, на Русь не рвалась. Мысли ее слишком были заняты разными хлопотами да здешними заботами. Где-то земли пересыхают, где-то леса болеют, где-то рыба голодает. Вовсюда нужно заглянуть, изменить, поправить. Еще детей человеческих здоровыми сохранить, родителей накормить, родники наполнить.
Эти оговорки забавляли чародейку и радовали. Разум правительницы уже прикидывал важность знакомства с шаманкой, способной оживить все вокруг себя. И ведь постепенно, шаг за шагом, она оживит весь убитый колдунами западный берег Ямала!
Чувства же подруги пугались за Ус-нэ, не способную увидеть грядущего. Ведь если пророчество злой Нинэ-пухуця и ее самой сбудется – Устинья сгинет здесь, вместе со спасенными ею землями. Заледенеет, покроется инеем, занесется снегом. Погибнет, но не уйдет.
Неожиданно Ус-нэ встрепенулась, пробежала пальцами по косичкам, притянула и прижала к губам одну из косточек, поднялась:
– Прости, Ми, я ненадолго отлучусь… – и быстро вышла за полог.
«Не иначе, какой-нибудь тритончик в соседнем озере в беду попал, – насмешливо подумала служительница смерти. – Что же, беги, спасай… Блаженная».
Прихватив с собой грушу из выставленных хозяйкой фруктов, чародейка вышла из дома, с интересом крутя головой.
Деревня казачки представляла собой забавную смесь русских домов, привычных Устинье, и местных чумов. Просторные и высокие, как воеводская изба, они, однако, были связаны из жердей и обшиты кожами или циновками и крыты широкими пальмовыми листьями. Оно и понятно – коли морозов под колдовским солнцем не случается, зачем толстые и тяжелые бревенчатые стены рубить? Сойдет и так.
Похоже, целительница, заказывая Маюни новое жилище, истребовала его в привычном размере. Остяк, как смог, исполнил. Опосля сир-тя, прибившиеся к талантливой чародейке, стали ей подражать – и пошло-поехало чумо-рубленое строительство.
Главной площади в привычном ее виде Митаюки не разглядела, равно как и священного дерева или капища. И это тоже понятно – на что людям молельные места, коли у них настоящее воплощение бога на краю деревни живет? Сходи, попроси – и будет тебе дождь, или улов, или жена понесет. Даже коли откажет – так объяснит хотя бы, почему? И ждать понапрасну не придется.
Нет капища – это хорошо, языческим селение можно не называть. Не придется потом своим телохранителям голову морочить, отчего в истинную веру обращать никого не стала. Пожалуй, для пущего спокойствия можно даже крест где-нибудь на окраине вкопать. Ус-нэ возражать не станет, она ведь от своей веры не отрекалась.
Никаких признаков Дома Девичества или Дома Воинов Митаюки тоже не заметила. Хотя бы потому, что в одном месте увидела мужчин, сшивающих челнок – и им помогали трое мальчишек разного возраста, а в другом – женщина перебирала фрукты, а девочки лет десяти-одиннадцати их резали и рассыпали на листья, для засушки. Никто детей из семей не забрал, к учению не приставил.
Судя по всему, в сердце Драконьих болот появилась настоящая русская деревня. Такая же, как в других поселениях казаков – но только без острога.
Неожиданно чародейка увидела сидящего на груде жердей остяка, старательно остругивающего слегу огромным русским косарем.
– Доброго тебе дня еще раз, следопыт! – окликнула его девушка. – Где твой бубен, славный потомок шаманского рода?
– В хижине лежит, да-а, – вздохнул паренек. – На что мне теперь бубен? Не слушают меня больше духи. Ус-нэ мою милую слушают, а от меня отвернулись, да-а…
– Как же так вышло, Маюни? – заинтересовалась чародейка.
– Лесная дева ко мне пришла, Митаюки-нэ, – перестав строгать, поведал остяк. – Сказала мне, не надо спасать русскую, не нужно любить Ус-нэ. Со своего рода надобно жену выбирать, свой род продлевать. Да-а… Я отказался, ее захотел. Она лучше всех, сказал. Да-а… Ус-нэ же в то время уже ушла из тела свого, душа ее на верхнее небо вознеслась. Посмотрели, мыслю, на нее духи и поняли, что нет никого ее лучше. Я звал-звал ее, вернуться молил, отогревал огнем и собой согревал. Смилостивились духи к моей молитве, отпустили Ус-нэ из верхнего мира, отдали ее в мои руки. Вернулась милая моя Ус-нэ, а с духами небесными и земными говорить не разучилась. Видит их по-прежнему, слушает, советуется. И они ее слышат, да-а… А меня нет… – протяжно вздохнул остяк. – Вестимо, наказали меня духи за упрямство, да-а… Так наказали, что коли я Ус-нэ выбрал, то и они тоже. С нею говорят, со мной молчат, да-а… Оглохли духи к моему бубну, не слышат.
– Так она почти умерла? – охнула чародейка. – Вознеслась в верхний мир? Прошла испытание смертью?
Поклонница смерти, исповедующая учение о перерождении перед лицом гибели, о необходимости перешагнуть грань жизни, чтобы потом добиться возвышения, Митаюки-нэ не могла не оценить столь потрясающего подтверждения правоты ненавистной всем, но все равно мудрейшей из мудрых, старой Нинэ-пухуця.
