Игорь Федорцов - Крыса в чужом подвале. Часть 2
Костас остановился и огляделся. Никого. Путь свободен. Он оторвал рукав от рубашки поверженного противника, вытер клинок.
Через сто шагов снова задержка. На этот раз прятались от законников в проёме ворот монастыря. Две декархии конных виглов пронеслись в сторону Жужел. Орлы катепана торопились наводить порядки.
Уже светало, когда Костас и юноша добрались до Красного Сапога. Горячка бегства лишила бывшего пленника последних сил. Он едва держался в седле.
− Мне бы домой, − попросил он тихо.
Костас поглядел на юношу. Уставший до смерти пацан. Перепачканный и побитый.
− Дорогу скажешь? — спросил Костас.
Тот только слабо кивнул в ответ.
6
Восходящее солнце гонит прочь последние ночные тени, липкий туман и холод. На безлюдных улицах появились редкие прохожие. Простужено надрывается молочник: Молоко! Молоко! Хлопают ставни домов, гремят тяжелые засовы, открываются ворота. На ратуше бьют часы. Звенят колокола церквей. Им в насмешку уныло тренькает колокольчик на бочке золотаря. Неподалеку от «Тощего Вилли», заведения, пользующегося дурной славой, в канаве лежит окровавленный труп. По нему шныряют крысы. К ножевой ране прибавилось множество укусов. Глядя на шустрых тварей, к убиенному подбираются бродячие псы. Ходят кругами, принюхиваются, рыкают и грызутся.
Булочник выставил на прилавки лотки с аппетитными рогаликами, поджаристыми с сахаром кренделями, пирожными с воздушным кремом из сливок. Отдельной горкой сладкие пирожки. С изюмом, курагой, медовой патокой. Вездесущие мухи лезут под тряпку, липнут к булкам, увязают во всяком повидле. Покупателей пока нет, но хлопотливые соседки спешат воспользоваться не остывшей после ночной выпечки печью булочника. Не всякий в городе позволит себе такую роскошь как печь. Жилища греют жаровнями, а варят-парят для своих семей по-соседски, у булочника. Кто густой суп-пюре, кто тушеные овощи, кто яичную запеканку сдобренную травами.
Голодная дворняга дежурит у порога мясника. На малейший шум уши барбоса делают стойку, нос дергается. За закрытыми ставнями раздаются удары топора — рубят мясо.
Костас вел коня в поводу, сворачивая согласно указаниям юноши. Три Канавы, Большая Торговая, Старая Кузня…
Пересекли широкую Императорскую. Императорского на ней, грязи поменьше и лавки побогаче. Первая из всех лавка саккулярия. Вывеска резная, на кованном штыре с золоченым наконечником. У лавки серикария, ткача по шелку, часть улицы застелена листвяными досками. Доски тщательно прометены и промыты.
На углу улицы столб. На столбе гербовая бумага. Размытые дождем чернила не прочитать. И только солидная печать магистрата на толстом витом шнуре, предает весомости бывшему указу. Ничья, даже босяцкая рука, не посмела его сорвать.
− Мое имя Этан ди Маггон, − называется юноша, и подчеркивает. — Рейнх Маггон.
Он немного отдохнул. Ровно настолько, чтобы начать разговор. Из вежливости и любопытства. Его очень занимает необычный освободитель. И не внешностью. Внешность, манеры и медлительность скупой речи пустяки! Умение обращаться с оружием, вот что заинтересовало Этана больше всего. До этого он полагал, и отчасти справедливо, славному мечу в умелой руке нет равных на поле брани. Оказалось есть. Пожалуй, в схватке с фонарщиками, сам фрайх Вейн не управился бы лучше. Этану пришло в голову досадливое подозрение. Доведись наставнику выступить вместо его спасителя, фрайху пришлось бы не сладко. А против самого спасителя не продержался бы и трех минут, честно признал Этан. Признание лишь подогрело его интерес к мастерству боя необычным оружием.
Не дождавшись ответа, Этан спросил.
− Могу я узнать ваше имя?
− Для чего?
− Вы спасли мою честь и спасли мою жизнь. Я вам обязан.
Этану показалась, освободитель согласен с ним. Дескать, точно — спас. И честь и жизнь. Но это только показалось.
− Здесь направо,− подсказал юноша.
У лавки с вывеской оружейника, они свернули в улицу. Поперек натянута цепь. В сторожке, в аккурат под погасшим фонарем, свесив голову на грудь и засунув руки в рукава, дремлет карнах. Поскольку на посту, дремлет чутко. В один глаз.
− Куда, в такую рань? − вскакивает карнах, едва не роняя алебарду. С удивлением таращится на Костаса, затем на седока и с трудом признает грязного, чумазого юношу.
− Кир Этан!? — удивляется он и вытягивается в струнку. — Как же так…
− Пропусти нас, Фалер, − просит Этан.
Карнах еще некоторое время лупает заспанными глазами, затем кидается к барабану и бешено крутит ручку, ослабляя цепь.
− Сейчас… сейчас. Как же так? Кир Этан? Как же вы так? — бормочет Фалер. Ему неудобно, но все-таки умудряется повернуть голову, еще раз удивленно поглядеть на юношу.
Минутка задержки, путь свободен и их пропускают дальше.
− До следующего перекрестка, − подсказывает Этан.
По левую сторону каменная ограда из красного камня. По ограде вьется хмель. Отцветающие шишки густо свисают с каждой плети. За широкими воротами видна песчаная дорожка, ведущая к дому с башенками под глазурованной черепицей. За голубыми стеклами кружева штор. Дом похож на карету, приостановившуюся на миг. Сейчас солнце коснется его крыши и легкая конструкция устремится в глубину строгого сада, к озеру, любоваться своим отражением в чистых утренних водах и капельках прибрежной росы.
− Здесь живет вестарх Дамасо ди Топпе, − юноша тяжко вздыхает.
Конечно не по вестарху. И не по его вздорной кривляки-дочери. Вестарх женат вторым браком и молоденькая Гелла сводит с ума половину мужчин города. Среди вещей отнятых у Этана мерзкими клефтами, была книга, а в ней засушенный цветок, оброненной супругой вестарха на прогулке. Юноша искренне полагал, обронен не случайно, а исключительно в знак хорошего к нему расположения.
Справа встают тяжелые колонны портика. Портик полукругом отступает от улицы, оставляя место для небольшой площади с фонтаном. Сам портик примыкает к дому. Статуи, эркеры, стрельчатые окна. Старина. Те, кто живут в доме белая кость империи.
− Севаст Фармюр, − пояснят Этан. — Его сыновья погибли, спасая императора.
Так говорят. На самом деле старший умер в походной палатке, захлебнувшись собственной блевотиной. В злопамятную ночь неуемно заливал страх вином. Младший, сложил голову, пытаясь вырваться из окружения, бросив на произвол судьбы брата, преданную в его командование сотню, боевых товарищей, словом всех и императора в том числе. Тогда мало кто уцелел. Оруженосец старшего сына и слуга младшего не посмели сказать правду о последних минутах славных сыновей севаста. Им и так вчинили в вину, они остались живы, а их киры погибли.
Больше всего Костаса поразил маленький аккуратный птичий домишко. Именно так он и подумал − птичий! Изящными пропорциями и легкой крышей он напоминал скворечник. В таком доме должно приятно жить, проводя время в житейских заботах, каждодневных и привычных хлопотах, получая простые радости. А если доведется печалиться, то только тучке закрывшей солнце и затенившей садик-кроху.
Костас не удержался оглянутся на дом. Цветущая гортензия махала вслед своими ветками в кипени розовых цветов. Как воздушный поцелуй ветер принес запах цветов. Сладкий с горчинкой.
− Вы очень хорошо бились…, − Этан помедлил с определением оружия. Больше всего оно напоминало ему протазан. −… протазаном. Вы не могли бы дать мне несколько уроков?
− Нет, − отказал Костас.
− Я заплачу вам двойную цену мэтра Хорхе в школе мечного боя, − пообещал Этан с надеждой. Он уже видел завистливо вытянутые лица приятелей, когда он продемонстрирует им новое умение.
− Вопрос не в деньгах.
− Вы спешите?
− Опаздываю.
Костасу не нужен разговор. Неприятная непонятная слабость, постепенно охватывающая его, не располагала к беседам. Он обманул Этана желая прекратить его расспросы и уговоры.
Улиц уткнулась в круглую мощеную площадь. В центре постамент. На нем бронзовая хоругвь Создателя. Мера за веру! — взывает к Вседержителю буквенная вязь.
− Нам сюда, − Этан показывает на скромный дом, за глухой оградой из каменных блоков. На углу башенка-часовня. В окнах второго этажа свет, на третьем, на звоннице, встречающий рассвет карнах. При виде всадника он надсадно дует в свисток и что-то кричит вниз. Костас терпеливо ждет, пока откроют. В зарешеченном окошке воротной калитки мелькает встревоженное лицо прислуги.
− Святые небеса!
Вскрик предваряет звон замка, скрежет тяжелого засова, тягучий скрип распахивающихся воротин. Сразу за воротами их встречает высокий подтянутый мужчина облаченный в легкую бригандину. Жидкие пепельные волосы перехвачены кожаной повязкой. В этот час, как и обычно, фрайх Марк ди Вейн проводил фехтовальные поединки с торквесами. Клякса от чернил на плече (учебное ранение) говорит, ему попался способный ученик.
