Марк Даниэль Лахлан - Песнь валькирии
— Убирайся от огня, парень. Мясо надо проверять часто, но не все время, как ты это делаешь.
Он пнул мальчишку, пытаясь отпихнуть его от огня. Ноги пленника были связаны, и он тяжело упал на зад. Роберт, раззадорившись, продолжал пинать его в живот.
— Ты убьешь мальчишку, — сказал Луис. Рука его, опухшая и почерневшая от кровоподтека, нестерпимо болела. Он сглотнул и постарался не обращать на это внимания.
— Ты прав, я так сделаю, — сказал Жируа. — В конце концов, за этим мы сюда и пришли.
Его норвежский был примитивен и груб для рыцаря — одного из тех, кто не унаследовал, а скорее заслужил свой титул при Гастингсе. «Через поколение, — подумал Луис, — его дети будут говорить, как придворные. А что будет через десять поколений? Может, даже настоящий королевский двор?»
— Ну, по крайней мере не раньше, чем он приготовит ужин. А еще починит дыру на моей куртке.
— Если б ты был хоть наполовину мужчиной, то за это сделал бы дыру в нем самом.
Луис улыбнулся. Наполовину мужчиной… Были времена, когда он не был мужчиной даже наполовину.
Он коснулся волчьего камня.
— С чем это ты все время забавляешься?
Луис не ответил. Тот факт, что он заплатил хорошую цену, чтобы его взяли с собой, вынуждал его быть готовым предложить еще большую, дабы ему напомнили, что он все еще здесь.
— Как по мне, то это какая-то бесовская штука. Волк — символ северян, да еще тех, кто знает о Боге не больше, чем… — Он на мгновение умолк, подыскивая подходящее сравнение. — Дьявол.
— Я думал, дьявол должен хорошо знать Бога, — сказал Луис. Он не расставался со студенческой привычкой думать, что заявление — это приглашение к обсуждению. Но среди воинов обычно было не так.
— Зачем мы взяли с собой этого умника? — подал голос один из воинов. Луис не позаботился запомнить, как его зовут.
— Просто дайте этому мальчишке приготовить еду. — Он держал руку ладонью вверх.
— Может, тебе за это взяться? Убийством ты себе добычи не заработал.
— Я уговаривался ехать с вами, а не присоединяться к вам, — сказал Луис. — Разве я брал добычу?
— Что ты здесь делаешь, чужестранец?
Луис не ответил.
— Может, нам тебя освободить от уговора?
— Его лучше освободите.
Вероятно, пробил его час. В этом обществе ему вряд ли удастся привезти молодую женщину в Лондон целой и невредимой. Лондон был его целью. Там проявился источник, и его воды питали город, помогая ему разрастаться. Там он погрузится в воду, чтобы понять, что с ней делать.
— Завтра я уйду, — сказал Луис.
Он размышлял, как ему выжить, даже если он сумеет найти эту женщину. Он принадлежал к норманнам, во всяком случае, сто лет назад он им был, но вряд ли это поможет, наткнись он на другие банды воинов, промышляющие на этой земле. Особенно если у него будет что-то, что они захотят, а они непременно захотят молодую женщину и заберут ее, а его убьют. Если их будет достаточно. А если он отпустит волка в себе, то он сам будет опасен для женщины.
— Не так-то это просто. Когда вернемся в Лондон, ты должен мне заплатить.
— Тебе заплатят.
— У нас есть только твое слово.
— Мой отец был северянин с Ледяной Земли, викинг слова. Если мы даем слово, то держим его. Тебе заплатят.
— Клятва твоего северянина ничего не стоит. Сколько раз платили им серебром люди из этой и нашей страны, чтобы они ушли, — и все напрасно, следующим летом они возвращались снова.
Луис не стал возражать, что откупиться от одной банды викингов не имело никакого значения для совершенно другой, которая приходила позже.
— Тогда что ты хочешь? — спросил Луис.
Жируа пожал плечами:
— Оставь нам какой-нибудь залог.
— У меня нет ничего, кроме моего меча, с которым я не расстанусь.
— Эта кривая железка мне не нужна, — сказал Жируа. — Может, имей ты прямой меч, как у мужчины, то и боевого духа в тебе было бы больше. — Он немного поколебался. — Дай мне этот камень, что висит у тебя на шее. Для тебя он дорог, как я вижу.
Луис снова коснулся камня. Это был его якорь спасения, нить Ариадны, связывающая его с нормальной жизнью, с разумом и смыслом, а не только с инстинктами и страстями.
— Попроси что-нибудь другое, Роберт.
— Не называй меня Робертом. Для тебя я господин. Я требую камень. Дай его мне.
Сломанной рукой Луис коснулся подвески на шее.
— Я не могу его снять. Почему бы тебе не взять самому?
Жируа понял его вызов.
— Филосе, забери у чужестранца камень.
Филосе, бледный нормандец, получивший свои шрамы при Гастингсе, подскочил к Луису сзади с ножом. Он рассек бечевку, схватил камень и поднес его к огню. Голыш был обвязан необычным тройным узлом, служившим обрамлением. Филосе перебросил камень Жируа, и тот, поймав, внимательно рассмотрел его.
— Поганский?
Лицо Луиса было бесстрастно, хотя в голову ударил сонм запахов, цветов и звуков, будто волк внутри него, проснувшись, приоткрыл один глаз.
— Да, — продолжал Жируа. — Я понял, что ты язычник, в ту минуту, как увидел тебя с этой намотанной на голову тряпкой, как будто ты боялся, что у тебя выпадут мозги. Не выпали, так ведь?
Луис все еще молчал.
— Ну, теперь у нас есть то, что ты захочешь вернуть, поэтому я могу отпустить тебя. Я даже разрешу тебе взять с собой этого маленького ублюдка. Когда я получу плату, можешь забрать себе свой камень. Прикажи ему подавать жаркое!
Жируа сделал большой глоток из меха с вином, и Луис жестом приказал мальчику подавать мясо. Оно подгорело, но не настолько, чтобы его нельзя было есть. Воины, казалось, были довольны тем, что Жируа удалось отобрать камень, и прекратили издеваться над Луисом. А он поглаживал сломанную руку и смотрел, как они пьют. Верховая езда окончена. Придется идти пешком, и мальчик должен будет идти вместе с ним. Кому же выпадет жребий умереть? Тому, кто будет на страже. Если башмаки у него еще крепкие, то только ему. А если они уже износились, то смерть ждет и воина с подходящими мальчику башмаками.
Воины пили и ели то, что было приготовлено. Ужин был обильный, потому что большую часть зимы запасы здесь не трогали. Люди убегали в спешке и не успели уничтожить продукты, которые не могли унести с собой. Воины много пили, но Луис только хлебнул немного эля. Черный дым и красный огонь — Луис любил это сочетание. Тепло очага радовало его сердце, хотя он провел большую часть жизни на востоке, где полгода не нужно было поддерживать огонь ночью.
Он вспомнил Беатрис, как они приехали во дворец в Константинополе и восторгались горячими ваннами, подогретыми плитами пола. Представил, каково это было — жить, как римлянин.
Воины спали вповалку, большинство были пьяны. Мальчик предусмотрительно занял место в отсеке для скота, отделенном от них только низкой перегородкой. Теперь животных тут не было, но их вонь и экскременты остались.
Луис позволил себе задремать. Он убьет Жируа и дозорного. Когда дом заполнили храп и зловоние испускаемых газов, он встал, будто по нужде. Затем осторожно открыл дверь и быстро закрыл ее. Ледяной сквозняк мог разбудить спящих, а ему не хотелось убивать их всех. Он был уверен, что всех ему не одолеть. Норманны — это не печенеги, они знали, что если проигрываешь битву лицом к врагу, то, повернувшись к нему спиной, ситуацию не исправишь. Им не хватало чутья, чтобы понять, кто он такой, и остерегаться его.
Человек снаружи топтался вокруг догорающего костра.
— Пришел сменить меня, чужестранец?
В мгновение ока Луис прыгнул на него и здоровой рукой нанес удар в горло. Ноздри его наполнил запах смерти, сладко коричный, сочный запах почек с луком, аромат убийства. Он положил тело на землю — нежно, как мать кладет ребенка в колыбель. Башмаки норманна были нужного размера, он не сомневался в этом. Сбившиеся в кучу кони забеспокоились. Убийство, конечно, придаст волку сил. Он посмотрел на свою жертву — глаза дозорного были широко открыты, будто он удивлялся, что мертв. Луис понимал, что он все еще был человеком. Но пройдет четыре или пять дней, и трупы начнут казаться ему пищей. Луис не мог идти по этой мертвой земле без камня.
Он вернулся в дом. Жируа спал, втиснувшись между двумя воинами. Луис подошел к нему, ступая легко, как олень. Он думал убить его и оставить мертвым среди спящих, чтобы они усвоили урок, который не надо повторять. Однако отказался от своего плана. Нет. Удержись от ненужного убийства. Сохрани в себе человека и отвергни волка. Луис просунул руку в просторную куртку и достал камень. Он не стал надевать его сразу. Сейчас ему важнее была ловкость, которой он обладал без него.
Он разбудил мальчишку, прикорнувшего в коровнике, зажав ему рот рукой, чтобы тот не кричал. Затем перерезал его путы и сунул ему в руки башмаки. Мальчик взял их и надел на ноги. Он, очевидно, понимал, что в обществе норманнов ему долго не протянуть.
