Майкл Муркок - Завтрак на руинах
Старик объяснил женщине:
— Это ковринский провожатый. Его послал Песоцкий. Сам Песоцкий не смог прийти, потому что он под колпаком. Если бы он пошел встречать Коврина, то отдал бы его тепленького в руки наших «друзей»… Ладно, Таня. Налей-ка мальчику супа. — Он взял Коврина за плечо. — Ну-с, Андрей Васильевич, расскажите нам, батенька, обо всем, что стряслось в Петербурге. Ваш бедный брат… я уже слышал об этом…
Гул из подполья стал громче. Комната дрожала, как при землетрясении. Карл жадно поглощал вкусный суп, наклонясь над миской на дальнем конце длинной скамьи. Суп был с мясом и овощами. На другом конце скамьи Коврин со стариком о чем-то тихо разговаривали. Казалось, они совершенно забыли о своих мисках, в которых остывал суп. Из-за «подпольного» шума Карл почти не слышал, о чем они говорили. Но по доносящимся до него обрывкам слов он сделал вывод, что разговор крутился главным образом вокруг убийств, пыток и ссылок. Карл сидел и удивлялся: все эти люди, похоже, совершенно не замечали шума.
Женщина, которую звали Таня, предложила ему добавки. Карл не прочь был съесть добавку, но чувствовал себя очень странно. Сытная пища почему-то не ложилась в желудок. Карл чувствовал, что в любой момент его может вырвать. Но он прикладывал все усилия, чтобы удержать пищу в животе. Ведь это означало бы, что ему не нужно будет есть на ночь.
Он набрался смелости и спросил женщину, что это за шум.
— Здесь под вами что, подземка?
Она улыбнулась.
— Это всего лишь печатный станок, — она указала на пачку листовок, лежащих на скамье. — Мы рассказываем английскому народу, что творится в нашей стране, как мы изнываем под игом аристократов и эксплуататорских классов.
— А английский народ хочет об этом знать? — задал Карл циничный вопрос. Его собственный жизненный опыт уже подсказал ему ответ.
И снова она улыбнулась.
— В подавляющей массе нет. Тут у нас есть другие листовки — они несут вашему крестьянству весть о том, что творится в России, в Польше и других местах. Но мы просвещаем не только крестьян. Некоторые из листовок и газет вернутся в те страны…
Старик поднял голову и приложил палец к губам. Он укоризненно покачал головой, глядя на Таню, а затем подмигнул Карлу.
— Меньше знаешь — крепче спишь, молодой человек.
— Мой отец был наборщиком в Польше, — сказал Карл. — Может быть, у вас найдется для него работа? Он говорит на русском, польском и идиш. Он образованный человек.
— Мы не можем много платить, — сказала Таня. — Разве что ваш отец согласится работать ради идеи?
— Не думаю, — сказал Карл. — А это необходимо?
— Да, — внезапно проговорил Коврин. Красные пятна на его скулах стали еще заметнее. — Прекрати задавать вопросы, мальчик. Подожди немного. Я думаю, мне понадобится повидаться с Песоцким.
Карл не стал говорить Коврину, что он понятия не имеет, где найти Песоцкого. Если он отвезет Коврина назад, в Уайтчепл, он наверняка сможет заработать еще. Возможно, это выгорит. Кроме того, вдруг ему удастся познакомить отца с одним из этих людей? Может быть, они сумеют подыскать отцу какую-нибудь работу. Тогда их семья снова станет респектабельной. Карл посмотрел на свою одежку и почувствовал себя грязным и нищим. Мокрая одежда уже почти высохла.
Час спустя шум под полом прекратился. Карл едва это заметил. Он уже почти заснул, склонив голову на руки. Кто-то, казалось, зачитывал нечто вроде списка. Ритм чтения странным образом напоминал ритм работы печатного станка.
— Элизелина Кральченская — тюрьма. Вера Ивановна — Сибирь. Дмитрий Константинович — мертв. Егор Семенович — мертв. Дукмасовы — все трое мертвы. Сестры Лебезятниковы — пять лет тюрьмы. Клиневич — мертв. Кудеяров — мертв. Николаевич — мертв. Первоедов — мертв. Петрович — мертв. А еще я слышал, что они дотянулись до Тарасевича в Лондоне и убили его.
— Да, это так. Бомба. Используя против нас бомбы, они ловко настраивают против нас полицию. Получается, что мы подрываемся на наших собственных бомбах, или я не прав? — Старик засмеялся. — Вот уже несколько месяцев они пытаются отыскать эту явку. В один прекрасный день сюда влетит бомба, а потом газеты разнесут известие об очередном несчастном случае — еще одной кучке нигилистов, которые взорвали сами себя. Мы же вечно возимся с бомбами, это всем известно. Какой же, право, нигилист без бомбы? Ну ладно, а что слышно о Черпанском? Я слышал, он в Германии…
— Они выследили его. Он бежал. Думаю, что сейчас он в Англии. Его жене и детям сказали, что он здесь.
— Да, это так.
Карл заснул. Ему снилась респектабельность. Он, его отец и мать — вся их семья живет в здании Парламента. Но почему-то они по-прежнему продолжают вкалывать на мистера Армфелта…
Коврин потряс его за плечо.
— Просыпайся, мальчик. Ты должен меня отвезти к Песоцкому.
— Сколько? — пробормотал Карл со сна.
Коврин горько улыбнулся.
— Тебе был преподан хороший урок, ведь так?.. И ты быстро научился. — Он положил на стол еще полгинеи.
Карл схватил монету.
— Вы, народ… — начал было Коврин, но осекся. Он пожал плечами и повернулся к старику. — Кэб мы здесь можем поймать?
— Вряд ли. Лучше идти пешком. К тому же так будет безопаснее.
Карл накинул на плечи одеяло и встал. Ему не хотелось уходить из теплого помещения, но в то же время не терпелось показать родителям богатство, которое он добыл. Ноги были словно ватные. Карл вышел из комнаты и встал возле входной двери, ожидая, пока Коврин обменяется несколькими напутственными словами со стариком.
Коврин открыл дверь. Дождь прекратился. Было темно и тихо. Должно быть, уже очень поздно, подумал Карл. Дверь за ними захлопнулась. Карл поежился. Он смутно представлял себе, где они находятся, но примерно знал, где Темза. Оказавшись на набережной, можно будет найти мост, и тогда станет понятно, где они. Карл надеялся, что Коврин не будет слишком сердиться, когда обнаружится, что Карл не сможет его отвести прямо к Песоцкому. Они с Ковриным пошли по холодным пустынным улицам. Некоторые были слабо освещены газовыми фонарями. Из темноты время от времени слышались кошачьи вопли, лай собак, а иногда злобное бормотание, доносящееся из темных домов, мимо которых они проходили. Один или два раза невдалеке простучал колесами по брусчатке кэб. Они с Ковриным пытались остановить кэб, но кэбмен то ли вез пассажиров, то ли просто не хотел останавливаться.
Карл сам удивился, до чего легко ему удалось найти лондонский мост. Пройдя над черным мраком Темзы, Карл приободрился и теперь шел куда более уверенно. Коврин молча шагал рядом.
За следующие полчаса они добрались до Олдгейт. Здесь было светло. Горели лампы возле ночных кафе. К свету, как мотыльки, стягивались пьянчуги, которым не хотелось идти домой, бездомные, разнорабочие, те, что жили случайными заработками, и даже респектабельные джентльмены, которым надоело знакомиться с жизнью городского дна в Степни и в Уайтчепл, и которые теперь пытались поймать здесь кэб. Были здесь и несколько женщин — тощие и на вид больные. В свете, струящемся из окон ночных кафе, их худые, ярко размалеванные лица напоминали Карлу иконы, которые он видел в комнатах русских, живших на том же этаже, что и его семья. Даже потемневшие от грязи шелка и потертый бархат их одежд напоминал одежду святых на иконах. Две женщины бросились было к Карлу и Коврину, что-то призывно крича, но Карл со своим спутником быстро прошли через пятно света на мостовой и исчезли в темноте лабиринта аллей, что тянулись от дома, где жил Карл.
Карл теперь думал лишь об одном: поскорее попасть домой. Он понимал, что отсутствовал дольше, чем рассчитывал. Карлу не хотелось, чтобы родители беспокоились о нем.
Они миновали темный и затихший паб. Теперь Коврин настороженно шел за Карлом. Карл подошел к двери дома, где он жил. Родители наверняка спят уже, а может быть, все еще работают. Семья Карла снимала комнату над цехом.
Коврин прошептал:
— Песоцкий что, здесь живет? Ты можешь теперь идти.
— Я здесь живу. Песоцкий сказал, что сам найдет меня здесь, — наконец нашел в себе смелость ответить Карл. Признавшись, он почувствовал облегчение. — Понимаете, Песоцкий должен мне пять шиллингов. Он сказал, что придет сюда и заплатит. Возможно, он ждет нас внутри.
Коврин выругался и толкнул Карла в сторону от света, сочащегося из-за двери. Карл сморщился от боли, когда рука русского сильно сжала его плечо возле шеи.
— Все будет хорошо, — промямлил Карл. — Песоцкий придет. Все будет хорошо.
Хватка Коврина ослабла. Русский глубоко вздохнул, поднес руку к носу и почесал нос, насвистывая сквозь зубы какую-то мелодию и размышляя над тем, что Карл ему сказал. Карл толкнул ручку двери, и они оказались в узком коридоре. В коридоре была темнота — хоть глаз выколи.
