Трудовые будни барышни-попаданки 4 (СИ) - Дэвлин Джейд

Я спланировала обеденную залу так, чтобы гости могли беседовать и развлекаться, минимально надоедая друг другу и отгораживаясь от чужих разговоров. С недавних пор одним из средств развлечения стали книги, отпечатанные с литографическими цветными иллюстрациями. Здесь я обогнала время всего на полшажка, но все же опередила Европу. Пока выпустила лишь две книги — иллюстрированные басни Крылова и атлас с картами основных стран мира. Пока готовили макет, с трудом сдержала искушение избавить карту Африки от белых пятен. Независимые страны появятся там через сто лет с лишком, а дарить Англии и Франции еще не завоеванные ими колонии не хотелось.

Конечно же, большинство гостей не прельстились книгами, а занимались обычным салонным развлечением — светской болтовней. Ее сегодняшней генеральной темой стал подарок имениннице.

— Для барышни в ее годах к такой странной забаве необходимо пристроить длинную галерею.

— Для защиты от дождей, Ангелина Петровна?

— Что вы, Варвара Сергеевна, дождь — ладно. А если ветер поднимется? Вы представили судьбу платья барышни? Простите, но получится колокольчик наоборот. И добро бы гуляла с горничной и компаньонками, а если рядом будут мальчики-ровесники и даже дворовые мальчишки?

Вот они о чем волнуются. Между прочим, Лизонька, как примерная героиня дня, оставила забавы и чинно сидела в зале, за особым детским столиком, в окружении таких же юных гостей. Инструктор Павлуша ушел в механическую лабораторию, а самокат смирно стоял при дверях, дожидаясь своего часа.

Я продолжила обход зала, задерживаясь и возле гостей, прибывших на пароходе со своими коммерческими интересами или увидевших во мне последнюю надежду. И возле гостей, пожаловавших в экипажах, знакомых и родни. Останавливалась, беседовала, иногда принимала решения.

Улыбнулась, проходя мимо графини Энгельгардт. Эта своенравная вдовушка была известна всему светскому свету, в первую очередь — отменным злоязычием. Не щадила никого; мне по первому времени доставалось тоже: что-то вроде — и она не Салтыкова, и муж не настоящий Орлов, и выскочили чертики из непонятной табакерки.

Однако, кроме злого языка, у человека во рту есть зубы, и они портятся от неумеренного потребления сладкого. Пропавшие зубы следует удалять. Вот только пожилая графиня, едва услышав и про хирурга-стоматолога, и про обычного цирюльника, становилась маленькой боязливой девочкой. Постоянно пила аптечные лекарства и отвары от знахарок, а несколько умельцев в прямом смысле слова заговаривать зубы толкались локтями у нее в приемной — конкурировали.

Увы, проблему это не решало. И как-то раз графиня обратилась ко мне через своего дворецкого.

— Эмма Марковна, это верно, что вы знаете оператора, способного провести манипуляцию с зубами без боли?

Я ответила, что знаю. Неделю спустя госпожа Энгельгардт решительно, хоть и не без боязни, погрузилась в наркоз, а когда проснулась, четыре самых одиозных зуба были удалены. Прежде она была простой злоязычницей, теперь — весьма шепелявой, но ко мне, конечно же, подобрела.

Вот и опять, увидев меня, улыбнулась в ответ, показав оставшиеся зубы. И тут обернулась ее собеседница.

— Эмма Марковна, здравствуйте! Есть ли в мире справедливость⁈

«Если и есть, то не для всех», — хотела я ответить какой-нибудь банальностью, но зачем?

А вот просто пройти, увы, не пройдешь. Вера Ивановна Салтыкова все же родня. Придется остановиться и выслушать.

— Мой супруг служит верой и правдой, все по одному департаменту. И уже седьмой год без повышения! Были нарекания, но по выводам комиссии Сержа признали невиновным. Как же так можно человека держать в немилости?

Я вздохнула, ища слова утешения. Да надо ли утешать? Люди богатые, знатные. Но без чинов ты никто. Ох как прав великий князь, спросив Павлушу, в каком чине он будет выпущен из моей школы.

— Вера Ивановна, ш чего вам горевать, — сказала графиня Энгельгардт. — Шлышала я, один чиновник вот таким манером к государю подольштился: пишьмо передал, а там не прошто прошение — штих:

Вшемилостивый император,

Аз коллежшкий региштратор.

Повели, чтоб твоя тварь

Был коллежшкий шекретарь.

Алекшандр Павлович улыбнуться ижволили и режолюцию вынешли: «Быть по шему».

— Что вы, Анна Федоровна, — скорее горестно, чем сердито возразила осторожная Вера Ивановна. — Как же моему Сержу себя тварью назвать? Он и так в грусти от начальственной немилости…

Я было обрадовалась, что графиня Энгельгардт замкнула на себя докучную гостью. Но тут раздался грохот и звон.

Глава 12

Что грохнуло, я поняла сразу, едва взглянув на дверь. Самоката там не было. Похоже, кто-то из юных гостей проявил самостоятельность, себе на беду.

Размер беды следовало оценить, и как можно скорее. Этим занялась едва ли не половина гостей и вся прислуга — поспешили к дверям. Так что на месте происшествия я оказалась не первой, и пришлось раздвигать толпу.

Предположение подтвердилось: высокое зеркало, встречавшее гостей на площадке между первым и вторым этажом, превратилось в кучу осколков, среди которых валялся самокат и сидел мальчишка, ровесник Лизоньки. Зрители оставались зрителями, кроме одной дамы, объятой не столько страхом за ребенка, сколько гневом.

— Да как ты посмел баловать, когда за столом сидеть положено⁈ Стекло дорогое разбил, одежду попортил, сам окровавился!

— Простите, маменька, — лепетал плачущий мальчик, — меня дядя подучил! Сказал: «Тебе кататься не давали, а сейчас можешь. Съезжай по ступенькам, только тормозиться не забывай».

Мгновенно, за одну секунду, я реконструировала ситуацию. Когда возвращались от пруда, этот мальчик — вспомнила имя: Феденька Апраксин, боковая ветвь знаменитого рода, — так вот, Феденька глядел жадными глазами на самокат, но не решался попросить покататься, робкий паренек по воспитанию. Когда же самокат остался без присмотра, решил им воспользоваться. И, похоже, не сам решил — подсказал некий дядя.

Этот детектив был важней для меня, чем для бедного Федюши, пытавшегося отвести педагогическую грозу. Но в такой ситуации увлечься следствием было бы аморально.

— Лизавета Николаевна, — вот ведь счастье, и имя матери вспомнила, — Федя уже наказан — и напугался, и поранился. Слава богу, ребенок жив-здоров, только слегка поцарапан. Давайте-ка займемся сейчас его лечением. Зеркало — это вещь, нам ребенок дороже, верно?

Я говорила уверенно и спокойно, так как едва ли не с первого взгляда поняла: хотя детская курточка порезана, а на лбу, руках и щеках кровь, ни одной глубокой или опасной раны мальчик не получил.

Лизавета Николаевна перестала бранить сынишку, зато осыпала меня извинениями, переводя вину на себя: как она недоглядела, как плохо воспитала сына, что он посмел отойти от матери не спросясь.

А я еле подавила печальный вздох. Пароходы, железная дорога, миксеры, операции под наркозом… Все это изобрести не так и трудно. Труднее изменить отношение к людям. Даже не к крепостным, не к дворовым Глашкам и Гришкам. Хотя бы к собственным детям. Чтобы думали не о том, какой урон нанес ребенок-гость богатой хозяйке, а о состоянии самого ребенка, если не психологическом, то хотя бы физическом.

Слышала я, как в недавние времена богатый вельможа позвал родню, и равную ему, и бедную. Взрослые обедали, дети гуляли в саду, и было им приказано ничего не трогать. Один мальчик нарвал букет, видимо маменьке. Дядя увидел и спокойно сказал: «Помнишь мой запрет? Сорвал цветы — так теперь их съешь». Кто-то из гостей предположил, что могут быть и ядовитые, но когда такие резоны влияли на самодуров? Несчастному ребенку пришлось съесть каждый цветок, хоть его и вытошнило, а потом он долго болел. И те, кто пересказывал эту мерзкую историю, хозяина одобряли: так и надо, раз обещал — не переменяй слово.

И как, кому такие нравы исправлять? Мне, кому еще. Лишний раз показать этим людям, что ребенок важнее зеркала.