Eldar Morgot - Звезда Даугрема
Брат Кондрат шумно выдохнул воздух, но ничего и не сказал. Зезва заметил слабую улыбку на губах инока-гиганта. Ну вот, подумал Ныряльщик, не бывать тебе настоятелем, раз такие взгляды разделяешь. Хотя, Андриа стал…
— Судя по всему, — проговорил отец Гулверд, скрещивая на груди худые руки, — Виссарий явится, чтобы заручиться поддержкой настоятеля Кеманского храма. Если Ламира все же сменит гнев на милость (а все идет к этому), то старцам Рощи очень важно заложить первый камень мира именно здесь, в храме, одинаково святом для мзумцев и душевников.
Зезва кашлянул. Брат Кондрат осенил себя знаком Дейлы, а Каспер хмуро отвернулся к окну.
— Гамгеон Антан отдал приказ о направлении сюда гарнизона, святые отцы.
Гулверд вытаращил на Ныряльщика глаза. Отец Андриа ничем не выдал волнения, но его голос заметно дрожал, когда он обратился к Зезве.
— Как такое могло случиться, сын мой?! — рубцы на лице слепого налились кровью. — Антан лично обещал, что территория храма не будет осквернена оружием… Вы не в счет, дети мои, три железки не прогневят Ормаза, но целый гарнизон! В округе несколько душевных и рменских сел…
— Но в основном здесь живут мзумцы, — возразил Зезва, — и им необходима защита.
— От кого, юноша? — воскликнул Андриа, приподнимаясь.
— Ваше высокопреподобие, — вмешался брат Кондрат, — сюда идут джуджи.
Наступила тишина. Отец Андриа медленно опустился на стул, извлек из кармана батистовый платок и вытер лоб. За окном лениво гавкнула собака.
— Гамгеон Антан, — пояснил Зезва, — полностью осознает всю хрупкость ситуации вокруг Кеманского храма. Поэтому было решено отправить сюда сто джуджей из экспедиционного корпуса Принципата Джув.
— Под чьей командой? — спросил Гулверд задумчиво.
— Командиром поставили Геронтия Огрызка, младшего брата Самария Огрызка.
— Надо же, — пробормотал отец Андриа. — Мне доводилось встречаться с этим Самарием. Джуджа честный и благородный, хоть и не дурак покутить и девок потискать… Но Геронтия не знаю.
— Поверьте, святой отец, — почтительно сказал брат Кондрат, — Геронтий — просто копия старшего брата, разве что не такой толстый.
— Когда они будут в Кеманах?
— Скоро, ваше высокопреподобие. Если этот снежок не превратится в метель, то к вечеру, — Зезва прикрыл рот ладонью, зевая. — Прошу прощения, вроде выспался, а нет же…
— Где расквартируем джуджей? — казалось, к отцу Андриа снова вернулось душевное спокойствие. — За стенами монастыря или пусть селятся в деревне?
— Не волнуйтесь, отче. Брат Кондрат уже разговаривал с братом Севдином. Устроим карлов по-королевски.
— Ну, — с улыбкой кивнул настоятель, — раз в дело вступил наш славный Севдин, гостям остается только позавидовать.
Отец Гулверд взглянул на Зезву, чуть прищурившись. Ныряльщик поднял голову, но худой монах поспешно отвернулся. Во дворе взвыла собака, и Гулверд вздрогнул. Теперь уже Зезва Ныряльщик пристально смотрел на него, барабаня пальцами по шероховатому столу.
* * *Джуджи не прибыли к вечеру. Поднялась жуткая метель, и отец Севдин, сидя с братом Кондратом за кружкой пива в трапезной, предположил, что, верно, командир Геронтий разбил лагерь поблизости, мудро решив, что негоже шастать ночью по горам, да еще в такую, спаси Ормаз, погоду. Отец Кондрат подверг эти резоны решительному сомнению, заметив, что намного разумнее было идти уже к Кеманам, а не ночевать в снегах, когда до деревни рукой подать. Так они и спорили, толкаясь и оглашая пустую трапезную громогласными отрыжками.
Зезва открыл глаза, вскочил и схватился за меч. Вытащил наполовину из ножен. Нет, показалось. Лезвие темное. Приснилось, что ли? Наверное. Он почесал щеку. Курвова могила, и впрямь пора побриться, а то чесаться стало. Аинэ вот… Ныряльщик нахмурился, потянулся к огниву и зажег свечку. Призрачный мечущийся огонек освятил небольшую комнату и Каспера, который сидел на своей кровати и смотрел на Зезву.
— Дуб мне в зад, Победитель! Ты в своем уме?! Хочешь, чтобы я тебя спросонья пырнул?
Каспер молча прижал палец к губам.
— Курвин корень, что ты…
Зезва замер. Он услышал.
— Воет, — прошептал Каспер.
Где-то выла собака. Вой был странным, с рычанием и, казалось, пес скребется лапами в дверь, в тщетных попытках открыть.
— Да псина это бесится, — предположил Зезва, зачем-то придвигая к себе ножны. — В каждом селе собаки на луну глотки дерут, так что же, не спать теперь?
— Было бы на что выть, — возразил Каспер, натягивая сапоги. — Новолуние, к твоему сведению.
— Ты куда это?
— Хочу выйти в коридор, а то здесь не слышно.
— Дуб тебя дери, — разозлился Зезва, — ну, воет собака, а ты…
Ныряльщик не договорил, потому что меч в его коленях дернулся и завибрировал. Зезва широко раскрыл глаза и поспешно вытащил лезвие. Сталь несколько раз мигнула голубым светом и снова померкла.
— Курвова могила, — выдохнул Зезва, — значит, не приснилось.
Собака взвыла с новой силой. Вой перешел в яростное утробное рычание, затем опять зазвенел на высоких нотах.
— Больше на волка смахивает, — шепнул Каспер, облизывая губы. — Может, стая рядом с монастырем, а? Как думаешь?
— Ничего я не думаю! — проворчал в ответ Зезва, подкрадываясь к дверям.
— Сапоги, — сказал Каспер.
— Э?
— Ты босиком в бой собрался или как?
— Какой еще бой? — возмутился Ныряльщик, но сапоги натянул. Подумал немного и накинул плащ. — Пошли, мой внимательный друг, посмотрим, что там воет по ночам.
Они выбрались в темный коридор и медленно двинулись по скрипучему полу к мерцающему вдали тусклому факелу. Деревянный настил нещадно скрипел, и Зезва морщился. Поглядывая на решительное лицо Каспера, Ныряльщик обдумывал, как бы побыстрее вернуться спать, не задев при этом самолюбие юноши. Понятно ведь, собака воет. Ну, или голодный волк к самим стенам храма подкрался с голодухи.
Меч завибрировал, и Зезва замер, вцепившись в плечо Каспера. Вой раздался с новой силой.
— А эры рассказывают, — дрогнувшим голосом проговорил Каспер, — что водится возле Кеман гызмаал! Вот и вопит по ночам, жертвы ищет!
— Гелкац, что ли? — недоверчиво спросил Зезва, наблюдая, как медленно тускнеет лезвие меча Вааджа. — Сказки это все, Победитель. Эрские россказни!
— Почему же тогда меч сверкает?
— Не сверкает уже!
Каспер рассерженно двинулся дальше по коридору. Проходя мимо прикрытого ставнями окна, почти возле ведущей вниз лестницы, он выхватил факел из крепления в стене как раз сверху статуи Дейлы и стал медленно спускаться на первый этаж. Зезва мгновение поколебался, затем двинулся следом. Когда его голова скрылась в пролете, из-за статуи выдвинулась закутанная в плащ фигура. Некоторое время она прислушивалась к скрипу ступенек, затем метнулась по коридору в сторону комнаты Зезвы и Каспера.
В трапезной посапывали брат Кондрат и отец Севдин. Инок из Орешника нежно обнимал исполинских размеров кувшин, а дядя Аинэ громогласно храпел, подложив под голову целый ворох зелени из кадки с овощами. Проходя мимо, Зезва не удержался и осторожно заложил за ухо Кондрату веточку сельдерея. Брат Кондрат засопел, но не открыл глаз, лишь еще крепче обхватил кувшин. Каспер даже не оглянулся. Они покинули трапезную, обошли образ Аргунэ, что высился рядом с входом в прихожую и двинулись к дверям, ведущим во двор.
— Стой! — прошептал Зезва, прислушиваясь. — Вот!
— Да… — Каспер прикусил губу.
— Гаси факел, живо!
Со двора отчетливо доносились звуки шагов: кто-то медленно и скрипуче шел по снегу. При этом незнакомец тяжело и натужно дышал. Он был так близко от дверей, что даже метель не могла заглушить шаркающие звуки и хриплое покашливание.
— А может, медведь? — сжал Каспер рукоять отцовского меча.
Зезва не ответил, приложил палец к губам и медленно приоткрыл дверь, которая предательски заскрипела. Ныряльщик выставил вперед по-прежнему темный меч и зажег огниво. Тусклый огонек едва осветил грязный снег перед дверями и тут же погас на ветру. Колючие снежинки стремительно ворвались в прихожую, и Зезва захлопнул дверь.
— Ну, что там?
— Медведь на двух ногах не ходит, — сказал Ныряльщик, шмыгнув носом. — Только если он не из вертепа…
— Значит, человек? Ты его увидел?
— Нет, только следы.
Новый вой заставил друзей присесть от неожиданности. В этот раз завывание было намного сильнее и яростнее и в то же время более глухое, словно…
— Что вы тут делаете, дети мои?
Яркий свет факела в руках отца Гулверда ослепил Зезву и Каспера. Монах, прищурившись, рассматривал их, широко расставив ноги.
— Прошу извинить, — выдавил из себя Зезва, щурясь. Когда, наконец, перед глазами перестали плавать белые круги, он уставился на сапоги монаха. Чистые. — Просто вой этот странный…
