Михаил Ахманов - Страж фараона
От такой перспективы он побледнел, и Сенмут, истолковав его бледность как признак усталости, кивнул на ложе.
– Спи, брат! Ичи-ка не проходит бесследно ни для дающего, ни для берущего. Спи! В эту ночь я буду стоять на страже вместе с воинами, охраняя твой сон, а завтра мы отправимся в дорогу. Поплывем к острову Неб, и дальше – в Уасет, в столицу! Ты со мной, а это значит, что боги благословляют наш путь.
Палуба качнулась под ногой Сенмута, когда он спрыгнул на берег. Семен устроился в углу, напротив спящего Инени; жрец дышал тихо и ровно, его лицо и обнаженные руки сливались с наступившим сумраком, белая одежда казалась клочком расплывшейся под стеной туманной мглы. Закрыв глаза, Семен думал о своем двойнике, о Сенмене, ваятеле фараона, погибшем от копья кушитов. Или, может быть, от палицы, что дела, в общем, не меняло... Может быть, правы буддисты, верящие в переселение душ, в их бесконечную реинкарнацию, гибель и возрождение в новых живых существах? Может быть, Семен Ратайский и есть тот самый Сенмен, вновь облеченный через столетия плотью и кровью? Может быть, таинственная сила, которую брат называет богом, а он – судьбой, отправила его сюда с какой-то целью?
Если так, все объяснялось разумно, в соответствии с логикой. Когда-то он был Сенменом и умер в битве возле нильских порогов, чтоб возродиться в полях Иалу, то бишь в двадцатом веке; но память сердца влекла его назад с такой необоримой мощью, что ткань времен вдруг треснула и раздалась... Может быть, чуть-чуть помог Осирис? Почему бы и нет? Впрочем, неважно, главное в другом: если его гипотеза верна, то, значит, после цепочки бесчисленных перерождений он возвратился на свое место во времени и пространстве. Туда, где ему надлежит быть.
Подумав об этом, он успокоился и заснул.
* * *
В следующие четыре дня, пока судно неторопливо спускалось вниз по течению, Семен обогатился массой сведений. Во-первых, теперь он знал, что плывет по широким водам Хапи где-то между третьим и вторым порогами, что их корабль скоро покинет немирную страну Иам с ее разбойничьими племенами и окажется в краях хоть и не слишком цивилизованных, зато относительно безопасных. Эти местности за вторым порогом носили странные, ничего не говорившие ему названия – Сатжу, Иртег, Вават; имена то ли поселений и народов, то ли правивших ими вождей, плативших дань и подчинявшихся Великому Дому.
Второй прояснившийся вопрос затрагивал полномочия Сенмута и цели его экспедиции. Оказалось, что обретенный брат, несмотря на молодость, был царским зодчим и вельможей-семером, носившим титул Уста Великого Дома. Это означало, что, исполняя приказы владыки Обеих Земель, он обладал законными правами требовать и получать от хаку-хесепов, правителей провинций-сепов, работников, воинов, повозки, корабли и пропитание. Пожалуй, самой значительной персоной из хаку-хесепов являлся наместник Рамери, хранитель Южных Врат, правивший в кушитских землях за первым порогом. Там добывали золото, медь и самоцветы, но главным богатством все же считался строительный камень, великолепный розовый гранит, вещь совершенно незаменимая, пригодная для обелисков и статуй, а также для облицовки храмов, дворцов и пирамид. Помня об этих богатствах юга, фараоны с древних времен не обделяли хранителей Врат вниманием, посылая на край своей державы то соглядатаев, то ревизоров, или иных чиновников, а временами – целые геологические экспедиции. Над нынешней и начальствовал Сенмут.
Повод для нее был таков. Джехутимесу Первый, дед правящего фараона, добрался со своими армиями до третьего порога и выстроил там цитадель, внушавшую трепет разбойникам-нехеси – иными словами, кушитам из страны Иам. Со временем, однако, этот форпост захирел и превратился в пункт для сбора дани, слоновых бивней, шкур и ароматных смол, а также в место ссылки, куда отправляли проштрафившихся офицеров и солдат. Это было еще одним наказанием, сопровождавшим основное, коим являлось лишение чести, а значит, милости богов, благоволения царя и достойного погребения. Лишенцы, сотни две или три, сохли заживо средь знойных плоскогорий, а вместе с ними страдал безвинный человек – Туати, комендант затерянной в дебрях юга крепости.
Верный способ покончить с таким унизительным положением был хорошо известен и одинаков во все времена: выслужиться перед начальниками. И вот хитроумный Туати донес Великому Дому, а заодно и хранителю Врат, что в подчиненных ему областях нашелся превосходный камень – нефер-неферу, из наилучших лучший, каким подобает украшать лишь храмы Амона и царские усыпальницы. Письмо из дальних пределов повергли к стопам казначея Нехси, третьего из государственных мужей Та-Кем, и тот послал с проверкой на юг Сенмута, царского зодчего.
Как выяснила беспристрастная ревизия, камень в землях Туати имелся, и очень даже неплохой, но вывезти его к реке казалось делом безнадежным – для этого пришлось бы рыть канал или прокладывать дорогу тысяч в двести локтей.
Сенмут выяснил это на третий день, намекнул Туати, что есть места похуже третьего порога, и, покинув его в тоске и печали, отправился в обратный путь, прихватив заодно мешки с благовониями и прочей кушитской данью. Плыли, как обычно, в светлое время, а на ночь приставали к берегу, и на одной из ночевок египтян подкараулили нехеси. Банда оказалась велика; быть бы путникам в полях Иалу, если б не Семен с его кувалдой. Ее, кстати, не позабыли, бережно упрятав в сундук из розового дерева, принадлежавший Сенмуту. Железо в стране Та-Кем считалось великой ценностью, а кроме того, этот увесистый молот в глазах египтян был предметом священным, доставленным прямо из царства Осириса.
Спустя несколько дней Семен уже мог различать физиономии, говор, имена спутников Сенмута. Сперва все они, кроме бледнокожего рыжего ливийца, казались Семену одинаково смуглыми, кареглазыми, темноволосыми, но острый глаз художника быстро подметил различия в оттенках кожи, телосложении и возрасте. Не все из них являлись солдатами; самый юный – тот, что прислуживал Инени, а заодно и Семену – был учеником жреца. Этот симпатичный темноглазый парень, будущий зодчий и писец, откликавшийся на имя Пуэмра, проходил сейчас курс наук по выживанию: дрался с дикими кушитами, греб, ворочая тяжелое весло, разжигал костры, готовил пищу и даже стоял у руля.
Последнее случалось нечасто, так как Мерира, мастер паруса и корабельщик, предпочитал не выпускать из рук рулевое весло.
Этот Мерира с самого начала заинтересовал Семена. На вид кормчему было за пятьдесят. Тощий и жилистый, лицо его в профиль напоминало топор с острым выступом носа посередине лезвия. Родился Мерира в Хетуарете, одном из городов Дельты, и плавал по Реке и морским просторам не меньше трех десятков лет. Шрамы на теле кормчего показывали, что он свел знакомство не только с парусами, но с копьем и секирой. Был корабельщик угрюм, ворчлив, себе на уме, и к каждым трем словам добавлял еще три – или проклятие, или площадную брань, а то и богохульство. Семену он нравился чрезвычайно; если закрыть глаза и слушать Мериру, казалось, будто вернулся домой, в славный город Питер, и трешься у пивного ларька плечом к плечу с братьями-пролетариями.
У одного из раненых, мужчины внушительного роста и атлетического сложения, кожа отливала цветом кофе, губы выглядели слишком пухлыми для роме, а нос – более широким и плосковатым. Звали его Ако, и был он маджаем, то есть наемником из Куша, но не из дикой страны Иам, а из мест восточней первого порога. В ночной схватке ему проткнули голень дротиком, но Ако не унывал и активно лечился пивом.
Другим наемником был ливиец Техенна, отличавшийся от египтян белой кожей, огромными сине-зелеными глазами и гривой огненных волос. Этот сын песков и зноя родился в никому не ведомом оазисе Уит-Мехе в Западной пустыне, что-то не поделил с вождем, то ли козу, то ли жену. По этой уважительной причине Техенне собирались отсечь конечности, а остальное скормить шакалам. Но парень он был прыткий, и знакомству с шакалами предпочел казенный хлеб на нильских берегах.
Эти трое, Мерира, Ако и Техенна, были людьми Сенмута, служившими ему уже не первый год. Шестеро остальных, а также все погибшие при нападении нехеси являлись воинами, корабельщиками и гребцами из подчиненных наместнику Рамери отрядов и обитали в неведомом Семену городе Неб. У него было еще одно название, очень поэтичное – Город, стоящий среди струй, – но с чем оно связано, оставалось пока для Семена загадкой.
Все чаще он размышлял над тем, что понимает слова, но не смысл сказанного.
“Сегодня двенадцатый день мехира, – сказал Сенмут, – а в месяце атис берег будет затоплен...” И еще сказал: “Инени боялся, что магия ичи-ка тебя убьет или сделает безумцем...”
Ичи-ка – “забрать душу” в дословном переводе... И что это значило? О какой магии шла речь? Каким временам года принадлежали месяц мехир и месяц атис? Была ли сейчас весна или осень, тянулось ли лето или наступала зима? В языке роме не имелось таких слов, и времен года – поразительно! – было не четыре, а только три: Половодье, Всходы и Засуха.
