Роберт Харрис - Фатерланд
– Хватит, Марш.
– К шестьдесят третьему процесс начал набирать скорость. В мае умирает Клопфер. В декабре повесился Хоффманн. В марте этого года от заложенной в машину бомбы погибает Критцингер. Теперь Булер по-настоящему испуган. Критцингер – это спусковой крючок. Он первая жертва из группы. – Марш взял записную книжку Булера. – Вот тут, видите, крестик, поставленный против даты гибели Критцингера. Но дни проходят, ничего не происходит, возможно, они в безопасности. Потом, девятого апреля, – ещё один крестик! Старый сослуживец Булера по генерал-губернаторству Шенгарт, поскользнувшись, попадает под колеса подземки на станции «Цоо». В Шваненвердере паника! Но уже поздно…
– Я же сказал: хватит!
– Мне не давал покоя один вопрос: почему в первые девять лет всего восемь смертей, а в последние полгода целых шесть? Зачем такая спешка? Зачем этот страшный риск после долгого терпения? Но, с другой стороны, мы, полицейские, редко поднимаем глаза от земли, чтобы бросить взгляд на более широкую картину, не так ли? Все должно было завершиться к прошлому вторнику, к объявлению о визите наших дорогих новых друзей, американцев. И тут возникает вопрос…
– Дайте сюда! – Кребс вырвал из рук Марша обе записные книжки, услышав в коридоре голос Глобуса…
– Делал ли все это Гейдрих по своей инициативе или же выполнял приказы свыше? Возможно, приказы того же лица, которое не оставило своей подписи ни на одном из документов?..
Кребс открыл печку и запихнул туда бумаги. Мгновение они тлели на углях, затем, когда в двери уже поворачивался ключ, вспыхнули ярким пламенем.
5
– Кульмхоф! – кричал он в лицо Глобусу, когда боль становилась невыносимой. – Бельзец! Треблинка!
– Понемножку продвигаемся, – ухмылялся Глобус, глядя на помощников.
– Майданек! Собибор! Аушвиц-Биркенау!
Он как бы защищался этими названиями от ударов.
– Что прикажете делать? Зачахнуть и помереть? – Глобус, усевшись на корточки, схватил Марша за уши и повернул лицом, к себе. – Это всего лишь названия, Марш. Там ничего больше нет, ни камня. Никто никогда этому не поверит. Вот что я тебе скажу: не все ваши этому поверят. – Глобус плюнул, в лицо Марша полетела грязно-желтая харкотина. – Вот как отнесется к этому мир.
Он оттолкнул Марша, ударившегося головой о каменный пол.
– Еще раз. Где девка?
6
Время ползло, как пес с переломленным хребтом. Марша трясло. Зубы стучали, как заводная игрушка.
До него здесь побывало множество других узников. Вместо надгробных камней они использовали стены камеры, выскребая ногтями свои имена: «И.Ф.Г. 22.2.57». «Катя», «Х.К. Май 44». Кто-то не продвинулся дальше половины буквы «Е» – не хватило либо времени, либо сил. И все же это стремление написать…
Все надписи, заметил Марш, были не выше, чем в метре от пола.
От боли в руке его лихорадило. Он бредил. Собака грызла его пальцы. Закрыв глаза, он пытался сообразить, который час. Когда он последний раз спросил Кребса, было – сколько? – почти шесть. Потом они, пожалуй, проговорили ещё полчаса. Потом была вторая встреча с Глобусом – ей не было конца. Теперь это время, проведенное в одиночке, то на свету, то в темноте, то в забытьи, то в мучениях от грызущей боли.
Щеке было жарко от пола, казалось, гладкий камень плавился.
Ему снился отец. Это был сон его детства: напряженная фигура на фотографии оживала, махала рукой с палубы выходящего из гавани корабля, махала, превращаясь в еле заметную черточку и исчезая вдали. Ему снился бегущий на месте Йост, торжественно читающий нараспев: «Вы в человеке выкармливаете зверя, чтобы зверь этот рос…» Снилась Шарли.
По чаще всего ему снилось, что он снова в спальне Пили в тот ужасный момент, когда понял, что наделал мальчик, движимый душевной добротой – добротой! – когда руки тянулись к двери, а ноги оказались в капкане, когда с треском разлетелось окно и в плечи вцепились грубые пальцы…
Его разбудил надзиратель:
– Встать!
Он лежал, свернувшись калачиком на левом боку, как младенец во чреве матери, – на теле ни единого живого места, суставы не разогнуть. Надзиратель разбудил пса, и Марша стало тошнить. Блевать было нечем, но желудок по старой памяти выворачивало. Камера умчалась вдаль и снова стремительно вернулась. Его поставили на ноги. Тюремщик помахивал наручниками. Рядом стоял Кребс – слава Богу, не Глобус.
Кребс с отвращением поглядел на него и сказал надзирателю:
– Оставьте их лучше спереди.
Кисти рук сковали впереди, на голову нахлобучили фуражку и, толкая в спину, погнали по коридору, потом по ступеням на свежий воздух.
Ночь холодная, но ясная. На небе звезды. В лунном свете серебрились здания и машины. Кребс втолкнул его на заднее сиденье «мерседеса» и уселся рядом. Кивнул шоферу:
– «Колумбия-хаус». Заприте дверцы.
Когда рядом с ним щелкнула кнопка дверцы, Марш облегченно расслабился.
– Не тешьте себя надеждами, – бросил Кребс. – Вам ещё предстоит снова встретиться с обергруппенфюрером. В «Колумбии» поновее техника, только и всего.
Они выехали из ворот. Со стороны казалось, что в машине два офицера СС и их шофер. Часовой отдал честь.
«Колумбия-хаус» находилась в трех километрах к югу от Принц-Альбрехтштрассе. Потемневшие правительственные здания вскоре уступили место запущенным административным корпусам и заколоченным складским помещениям. В пятьдесят девятом район близ тюрьмы был выделен под реконструкцию, и местами бульдозеры Шпеера уже произвели опустошения. Но деньги кончились ещё до того, как на месте порушенного начали что-то строить. Теперь заросшие бурьяном участки бесхозной земли в голубоватом свете выглядели как уголки старых полей сражений. В темных переулках между ними обосновались многолюдные колонии восточноевропейских рабочих.
Марш сидел, вытянув ноги и откинувшись головой на кожаную спинку сиденья, когда Кребс, наклонившись к нему, вдруг заорал:
– Твою мать! – и обратился к шоферу: – Он обоссался. Останови!
Водитель, выругавшись, резко затормозил.
– Открой дверцы!
Кребс вышел, обошел кругом и рывком вытащил Марша из машины.
– Живее! Не возиться же с тобой всю ночь! – Потом в сторону водителя: – Минуту. Не глуши мотор.
И, толкая, погнал спотыкавшегося о камни Марша по тропинке, приведшей к заброшенной церкви. Войдя внутрь, разомкнул наручники.
– Везучий вы человек, Марш.
– Не понимаю…
– У вас оказался добрый дядюшка, – пояснил Кребс.
«Тук, тук, тук, – раздалось в темноте, – тук, тук, тук».
– Надо было, мой мальчик, сразу прийти ко мне, – говорил Артур Небе. – Тогда бы не пришлось переносить эти мучения. – Кончиками пальцев он коснулся его щеки. В глубокой темноте Марш не мог разглядеть лица, видел только бледные очертания.
– Берите мой пистолет, – Кребс вложил «люгер» в левую руку Марша. – Берите же! Вы меня подловили. Захватили оружие. Поняли?
Неужели ему снится? Но пистолет – вещь, весьма осязаемая…
Небе продолжал говорить тихо, настойчиво:
– Ах, Марш, Марш. Кребс пришел ко мне вечером – страшно потрясенный! – и рассказал мне, что с тобой случилось. Мы все, конечно, подозревали, но у нас не было доказательств. Теперь ты должен предать это огласке. Ради всех нас. Нужно остановить этих ублюдков…
– Извините меня, – вмешался Кребс, – у нас нет времени. – И указал направление: – Туда, Марш. Видите? Там машина.
В дальнем конце тропинки Марш разглядел под разбитым уличным фонарем низкий силуэт автомобиля и услышал звук работающего мотора.
– Что это значит?
Он перевел взгляд с одного на другого.
– Ступайте к машине и садитесь. Времени не осталось. Считаю до десяти, потом стану звать на помощь.
– Не подведи нас, Марш. – Небе потрепал его по щеке. – Твой дядюшка стар, но надеется дожить до того момента, когда этих негодяев повесят. Давай. Доставай документы. Предай их огласке. Мы рискуем всем, давая тебе этот шанс. Так воспользуйся им. Ступай.
Кребс начал:
– Итак, я считаю. Раз, два, три…
Поколебавшись, Марш двинулся шагом, потом, прихрамывая, побежал. Дверца машины раскрылась. Ой оглянулся. Небе уже исчез в темноте. Кребс, сложив ладони у рта, начал кричать.
Марш повернулся и с трудом двинулся к ожидающему автомобилю, откуда звал его знакомый голос: «Зави! Зави!»
Часть седьмая. День Фюрера
Железная дорога на Кракау идет на северо-восток мимо Аушвица (348 километров от Вены), промышленного городка с 12.000 жителей, бывшей столицы пястовских воеводств Аушвиц и Затор (гостиница «Затор», 20 номеров). Отсюда на Кракау (69 километров, три часа езды) через Скавину идет железнодорожная ветка...
Путеводитель по генерал-губернаторству, 1943 год.1
Полуночный звон колоколов приветствовал новый день. Мимо, сверкая фарами и настойчиво сигналя, с шумом проносились машины. Над Берлином, как поезда на станции, перекликались заводские гудки.
