Телепортация - Довнар Ежи
– А Вы не могли бы нам теперь рассказать про себя, а заодно и представиться тем, кто Вас не знает? Ведь у пана Мнишека, как известно, было две дочери – задала очередной вопрос Ханна.
– Я, если кто не знает, – гордо добавила голограмма женщины, подчеркнув последнее слово, – Марианна Мнишек, младшая дочь владельца этого замка и его жены Ядвиги Тарло, а также… царица российская. Кстати, – да будет вам это известно – первая женщина, коронованная в России до Екатерины I, и жаль, что не последняя, будь моя воля. Но моя воля, к сожалению, дальше этого замка не rozpowszechnjalas (не распространялась). Здесь в 1605 году в местном костёле состоялось моё заочное обручение с царём российским. Дьяк Афанасий Иванович Власьев изображал персону жениха-царя Григория Отрепьева, который год назад выехал отсюда в Москву занимать свой царский престол. И именно отсюда везли вместе с ним письма русинов, которые желали видеть на престоле сына Ивана Грозного, соединяя, таким образом, в своих мыслях корону Литвы и Польши с короной России. Через год в сопровождении огромной свиты и пятитысячного войска я въехала в Москву, чтобы занять рядом с ним престол царицы. В моей свите были конюхи, кухмистеры, пивничие, кухары, гардеробянки, предводимые фрауциммер (домоправительница). Были также итальянские симфонисты, немецкие и венгерские драгуны, украинские казаки. Кстати, вчера исполнилось – ни много, ни мало – трёхсотвосьмидесятилетие моего помазания на царство. Прошу не забывать об этой дате! Будучи в заточении, я часто вспоминала, как меня готовили к помазанию: умащенная пахучими олейками (маслами) и слойками (прожилки), одетая в платье из среброглавого аксамита (серебристый бархат), украшенная ланьцухом с клейнотом (цепь с драгоценными камнями) и перстнями, и монистами, и поручами я шла давать присягу. И началось новое царствие на Московщизне. А в том, что оно так скоро завершилось, виноваты мы сами, поляки: бряцали саблями и не снимали шляпы в церквях, кричали направо-налево «psia wiara, psia jelita» (собячья вера, собачья кишка), обращались к населению как к быдлу, – вот и закончилось всё это в результате посполитым рушеньем (народное ополчение). А разговоры какие вели между собой? Только и было слышно: о винах из кремлёвских подвалов, о красивых женщинах-москальках, о новых нарядах для вечерних балов, да о majatkach (недвижимости), которые каждый получит из рук этого балвохвальца. Вот и получили… Но вернёмся, давайте, обратно, в самборский замок или на то место, где он стоял когда-то. Это место помнит много чего. Через год после моего отъезда из этих мест отправился в сторону Царства Московского Иван Болотников, тот самый предводитель народного восстания, который после освобождения из турецкого плена жил в Германии и в Польше. А, будучи в Италии, сбрил ордынскую чупрыну, принял католичество и был возведён в чин генерала. В России его принимали, как и Хлопка, и Разина, и Пугачёва одинаково, как бандита с большой дороги, хотя его дорога начиналась здесь, в Самборе. В 1704 году в этот город вошли войска Карла XII после взятия штурмом города Львова, в котором через три года был подписан договор между Польшей и Россией о совместной борьбе с войсками того же шведского короля. Договор с российской стороны подписывал царь Пётр I. Его карета увязла в грязи на центральной площади, и он отдал приказ покрыть площадь деревянной брусчаткой, выделив для этой цели деньги из собственной казны. На этом месте…
– Прошу прощения, всё верно – прервал её монах – в бывшем здесь когда-то замке, который называли «на Блиху», гремели балы, сюда приглашалась бывшая московская знать, и происходило опознавание «законного» наследника московского престола, здесь формировались отряды добровольцев для похода на Москву. А вот про отца Вашего, пани Марианна, ходили недобрые слухи о том, что он поставлял королю Сигизмунду Августу – после его умопомрачительного романа с принцессой Барбарой – соблазнительного поведения дам, а также ворожей для восстановления его ослабевающей сексуальной энергии посредством магических заклинаний и снадобий. А в ночь смерти короля он, якобы, вместе с его духовником иезуитом Голыньским опустошил королевскую казну. И всё это сошло ему с рук, и только потому, что его старшая дочь и ваша родная сестра Уршула была женой могущественного Константы Вишневецкого, галицкого воеводы, у сына которого мне довелось впоследствии служить. Ну, а на московском престоле Вы были ровно десять дней и после убийства вашего мужа Лжедмитрия I бежали в срочном порядке от разъярённой толпы москвичей, и вам чудом удалось избежать четвертования. Говорят, от поимки Вы сбежали, спрятавшись под юбками своей гофмейстерины? Может быть это человеческая фантазия, а может быть, правда? Что Вы на это ответите? Кстати, знаете ли Вы о том, что в памяти людской тех же русских Вы остались как взбалмошный, непомерно самолюбивый и жестокий персонаж российско-польских отношений?
– Позвольте с Вами не согласиться – перебил его спокойный голос симпатичного мужчины лет пятидесяти пяти – в Польско-Литовском королевстве, где мне довелось проживать, да и позже в Австро-Венгерской монархии, имя Марианны Мнишек очень даже почиталось, и расценивалось как имя героини польского народа. Тогдашний венчанный поэт Клеменс Ясьницки воспел её в одной из своих поэм. Хотя, прошу прощения, не с того начал. Разрешите представиться, Ежи-Франц Кульчицкий, герой обороны Вены, благодаря которому – извините за нескромность – король Ян Собеский отстоял её у турок, и, таким образом, спас Европу от мусульманского нашествия, которого так боятся сегодня и ещё долго будут бояться в будущем.
– Если мне не изменяет память, – дополнил говорившего монах Зайне – Вашим именем назвали в Вене одну из улиц и даже воздвигли памятник в вашу честь. Вы, кажется, первым завезли в Европу кофе, открыли первую кофейню в той же Вене, а потом и во Львове, и стали одним из первых непризнанных классиков рекламы. Не так ли? Вы лично пропагандировали кофе, разнося его по улицам в турецких одеждах, и изобрели, говорят, рогалик, который имеет, как известно, серповидную форму, чтобы венцы, съедая его, как бы глумились над турками, и запивали рогалик их же напитком. И, наверно, поэтому так ароматно запахло здесь с вашим появлением.
– Да, эти данные про меня соответствуют действительности. Когда король предложил мне в награду всё, что я пожелаю, я попросил у него не золото, не замок, а всего лишь триста мешков кофе, изъятых у пленных турок. Ян Собеский удивился, что я прошу за столь блистательную акцию по спасению города так мало, но просьбу мою выполнил. Правда, в придачу я получил в собственность дом в одном из районов Вены, где открыл первую в Европе кофейню «Под голубой бутылкой». На втором этаже этого дома жила моя семья, в которой все разговаривали по-итальянски, потому что по тогдашним правилам домашний строй надо было ставить po wlosku (на итальянский манер) и оглашать дом итальянской или немецкой речью. А кофейню я решил устроить по-европейски современно и по-восточному пышно, чтобы никоим образом она не напоминала наш украинский шинок или польскую карчму. Помните, как та выглядела? При входе обязательно закапывалась верёвка, снятая с шеи повешенного, чтобы все грехи мужиков он взял на себя, а стены смазывались муравьиным настоем, чтобы клиенты, покидая шинок, приходили, как муравьи, в него снова и снова. Над дверью висела вывеска «bibe citra ebrietatem» (не пей сверх нормы), однако лилась рекой выстоянка, приносились цедры гданьского пива и начиналось веселье. А кто не пьёт, тому вдогонку «a chto nie wypije, tego we dwa kija», а кто не поёт, тому «spiewak do partezow, a gnojek do gnoju», и начинают выплясывать скочного под сольный spiew (пение) забредшего сюда из костёла rybalta (певчего). А потом садятся за застольный дружбант (карточная игра). Кто-то кричит «wzdawaj flusa!» и понеслось: Zwunki! Serca! Zludzi! Winy! (буби, черви, крести, пики). И кто-то начинает обязательно мохлевать, и появляется, тут как тут, pacholek (солдат), и все затихают и прячут карты, и только одна падает на пол рубашкой вверх, на которой можно прочитать «фабрикант Бартош – картовник»… У меня ничего подобного не было. Всё-таки я жил в Европе, а не на barbazynskim wschodzie (варварском востоке). Единственное, что я позаимствовал отсюда, так это специальный фонарик над кровлей, который здесь, у нас в Прикарпатье, называют куриным стопом: есть присловие, что с каждым поворотом солнца день прибывает на куриный шаг. Так ли это или нет – не знаю, не проверял… Ну, а потом… Потом я стал личным переводчиком австрийского императора с турецкого языка и получил должность «Цесарского придворного курьера» в Турции. Но всё-таки основным моим занятием оставалось приготовление кофейного напитка. Поэтому угощайтесь, господа. Кто хочет, с сахаром, а кто хочет по-венски, с молоком или со сливками.
