Сын Сталина - Орлов Борис Львович
Сталин заинтересованно повернулся. Все с тем же независимым видом Белов продолжал:
– Ни в коем случае, просто констатирую факт. У вас – дочки, товарищ Микоян. Кстати, средняя – вполне ничего себе.
Светлана хихикнула. Алеша Микоян действительно был красавчиком: тоненький, с большими глазами, черными кудрями и удивительно белой кожей. Она ещё не поняла, что имеет в виду Саша, но Артём и Красный все поняли прекрасно и синхронно усмехнулись. А Василий ещё и решил добавить масла в огонь, гордо выдав:
– Подрасту – позову средненькую… – тут он замялся на секунду, но быстро нашёлся: – Алёну замуж.
Чем заслужил одобрительную улыбку Александра.
– У меня – сыновья! – закричал Микоян, наливаясь кровью. – Сыновья!
– Я к ним в штаны не лазил, – спокойно отрезал Сашка, – а воспитаны как девчонки. Светлана, когда её обижают, ищет защиты у своих братьев, а у ваших дочек братьев нет – они к отцу и побежали.
– Что у вас произошло? – спросил Сталин уже совсем другим тоном.
Белов пожал плечами:
– Дайде, если у Анастаса Ивановича действительно сыновья, то они расскажут сами, а если дочки, то нам очень стыдно, и мы едем домой.
Еще через четверть часа, после допроса, учиненного Микояном-старшим, «микоянчики», хлюпая носами, признали, что получили по заслугам, и праздник продолжался. Сталин улыбался в усы: Белов явно оказывал на его детей положительное влияние.
Следующая ёлка, на которой оказались дети Сталина, была в семье Гальских. Отец Нины – крупный инженер в Наркомате путей сообщения, узнав о том, что среди приглашенных будут дети Самого, устроил праздник с таким размахом, словно собирался затмить кремлевский новогодний банкет. В огромной шестикомнатной квартире Гальских был устроен настоящий пир с кучей домашних и покупных вкусностей, а в зале – танцы под редкую ещё в СССР радиолу. Ну, а кроме того – игры в фанты и загадки, в «лишний стул» и «кошки-мышки», в чехарду и «гоп-доп». [11]
Сашка с удовольствием съел кусок заливной курицы, до которой и в той, другой жизни, был большим охотником, проигнорировал жареную пахучую осетрину, которую никогда не любил, съел пару пирожных – эклер и корзиночку и отошел в сторону: ему было откровенно скучно. Попробовал было поговорить с Александром Николаевичем Гальским о тепловозах и перспективах их использования на советских железных дорогах, но быстро понял, что никакого разговора не выйдет: собеседник не принимал его всерьез, одновременно пытаясь лебезить перед приемным сыном ВЕЛИКОГО СТАЛИНА. В результате товарищ Гальский то цитировал Ленина, то нёс такую ахинею, что уши просто сворачивались в трубочку.
Белов уселся на диван и принялся следить за танцующими. Рядом с ним тут же устроилась Светлана и немедленно принялась обсуждать всех присутствующих девчонок с ехидной злостью будущей конкурентки. Сашка рассеянно слушал её едкие комментарии, изредка поражаясь тому, насколько точно Светлана подмечала недостатки той или иной его одноклассницы. Точно так же взрослые женщины шипят за спиной своих подруг, стараясь выиграть в вековечной борьбе самок за альфа-самца.
Внезапно к нему подошла Нина Гальская, лёгким движением головы откинула за спину косу и взяла Александра за руку:
– Саша, а ты умеешь танцевать вальс?
Белов вдруг с удивлением ощутил, как у него краснеют уши, но тут же восстановил контроль над организмом и, доверительно понизив голос, сообщил:
– На три такта – ничего себе, а на четыре не люблю – больно медленно выходит. [12]
– Пойдемте, Саша… – Нина неожиданно перешла на «вы», отчаянно покраснела и потянула его за собой. – У нас как раз вальс на три счета.
Они мерно двигались по залу под музыку «Весеннего вальса», и девушка все сильнее и сильнее откидывалась назад, налегая спиной на руку Сашки, заставляя юношу крепче прижимать ее к себе. От этого где-то внутри сладко замирало, а в животе разливался приятный щекочущий холодок.
«Если бы спрятаться с ней… где-нибудь… чтобы не видели… – принялась мечтать младшая половина слегка дымящегося от гормонального шторма сознания, – и вот так её прижать… и поцеловать… и даже… вдруг… можно будет… нет, а вдруг? Вдруг она разрешит… потрогать… а?..»
«На! – коротко рявкнул сам на себя отставной полковник. – Ты что? Идиот? Светка тебе этого никогда не простит! И что это ты там трогать собрался, а? Там, милок, прежде чем трогать, ещё долго и вдумчиво искать надо – бюстишко-то пока между первым и нулевым размерами! Трогальщик нашелся!»
Танец окончился, и хотя Ниночка горела желанием продолжить, Александр твёрдо отказался. А чтобы смягчить отказ, на голубом глазу соврал, что по Ниночке уже давно сохнет Василий, и он никогда не перейдет дорогу своему названому брату и настоящему другу.
Несколько успокоенная Нина кинулась приглашать Красного, а Сашка вернулся к Светлане и следующий танец они танцевали вместе. И следующий – тоже. Потом Белов тихо и очень убедительно объяснил Светлане, что он просто обязан потанцевать с каждой своей одноклассницей, и начал приглашать прямо по алфавиту. Одновременно он любовался счастливой физиономией Красного, который просто-таки цвёл и пах в объятиях Ниночки Гальской.
Третья ёлка была для одного Белова – коминтерновцы пригласили его на вполне взрослый банкет, устроенный в здании секретариата ИККИ. Здесь всё было именно так, как привык в свое время полковник Ладыгин: хорошая еда, хотя и без особенных выкрутасов, много выпивки, много музыки и веселая раскрепощённая атмосфера боевых друзей.
– Юнак, а ты что ж не танцуешь? – поинтересовался Христо Боев, наливая Сашке лёгкого красного вина. – Или пока ещё к женщинам?..
Тут он осекся, испугавшись, что ненароком зацепил что-то, что может обидеть его молодого-старого товарища. Но Белов совершенно не обиделся. Впившись молодыми зубами в кусок истекающего соком мяса, он покачал головой:
– Так ведь, Христо, с кем же мне тут танцевать? Тут же самая юная молодка лет на пять меня старше будет. Нахрена ей с малолеткой-то вязаться?
Боев с секунду молчал, переводя услышанное на понятный язык, потом широко улыбнулся:
– Товарищ Саша, ты совсем глупый? Да если здешние момичетата [13] узнают, КТО их приглашает на танец – очередь будет до самой Волхонки стоять! – он ухмыльнулся ещё шире. – А если тебе придёт в голову сообщить, что с одной из них ты переспишь – они прямо здесь раздеваться начнут. На скорость!
Младшую половину моментально кинуло сперва в жар, потом – в холод. А старшая половина с улыбкой поинтересовалась:
– И от кого же это они могут узнать? Христо, ты мне по дружбе не расскажешь?
Боев промолчал, лишь стрельнул глазами куда-то в сторону. Белов проследил направление: там стоял веснушчатый Куусинен и что-то негромко растолковывал красивой крепко сбитой девушке лет двадцати пяти. Та недоверчиво повернула голову, неверяще тряхнула коротко стриженными белыми волосами, а потом просто-таки впилась в Сашку жадными глазами. Именно в этот момент музыка прекратилась, танцующие пары разбрелись по местам, а к Белову с Боевым подошел Димитров. Рядом с ним был высокий крепыш с суровым, каменным лицом:
– Товарищ Саша? Разреши представить тебе товарища Пика. [14]
Крепыш пожал тонкую юношескую кисть:
– Вильгельм. Вы – тоже немец, Александер?
– Да. И горжусь этим.
– Это прекрасно, – Пик улыбнулся холодной улыбкой Каменного гостя. – Всегда приятно осознавать, что за нашу родину сражаются не только взрослые, – он кивнул на орден Красной Звезды на груди Белова: – Вы состояли в Юнгфронте?
– Не успел… – Сашка усмехнулся, – нос не дорос.
Последнее он произнес по-русски, и Вильгельм Пик глубоко задумался, пытаясь соотнести членство в коммунистической молодежной организации с размерами Сашкиного носа. Димитров хмыкнул и коротко пояснил значение русской поговорки.
