Артем Рыбаков - Переиграть войну! В «котле» времени
Люк ломится в сени. Зельц останавливается передо мной:
- Товарищ старший лейтенант, Антон, что с вами?
- Да, ногу немного зацепило.
- Я… я сейчас перевяжу вас.
- Не надо. Я уже сам справился. Ты лучше на двор сходи, там мужик какой-то валяется. Вроде, живой был.
Подобрав ППД, я оперся о стену и встал. «Надо посмотреть, кто там такой продвинутый был, что заложников догадался взять…»
С некоторым трудом - адреналин из крови уже улетучился, я дохромал до сеней и, взобравшись по лестнице, вошел в дом.
В большой, когда-то чисто убранной комнате, я увидел Люка, бормочущего что-то успокаивающее молодой девчонке, которая сидела на полу у русской печи, обнимая двух мальчишек лет четырех. На печке я заметил следы от пулевых попаданий. Застреленный мной полицай лежал на полу, вытянувшись во весь рост. Рядом валялся обрез трехлинейки.
«Мда, дядя, желание покуражиться сыграло с тобой злую шутку. Если бы ты не жахнул в печь, желая поторопить Люка, может и был бы у тебя шанс опередить меня. И уж точно, ты бы от окна не отвлекся». - Подумал я, усаживаясь на лавку.
- Сань, слышь, а чего вы пальбу открыли? - задал я Люку, давно волновавший меня вопрос. - И что с рацией твоей?
- А, я сам дурак. Аккумулятор посадил. Видимо забыл ночью выключить. А со стрельбой… Это у Зельца нервы не выдержали. Падлы эти, - кивок в сторону трупа, - дядьку. Ну, что нас молоком по утру угощал - к стене колышками прибили. А он - мужик пожилой уже был, вот у него сердце от боли не выдержало.
Что-то ухнуло у меня в груди.
- За что его так? - просипел я не хуже, чем застреленный мной полицай.
- Это я виновата… - всхлипывая, сказала вдруг девушка. - Дура яааааа….
- Так, гражданочка, давайте без рыданий! - попытался вернуть разговор в конструктивное русло Саша.
- Яааааа, бинты постиралаааа, и на забор по привычке повесилаааа… - захлебываясь проговорила девчонка.
- Дядькоооо Остап увидел, и пошел их снимать, а тууут немцы в деревнююю приехалиии… Вот он и пошел их молокооо… угощааать…
- Так, девонька, плакать позже будешь, а сейчас по порядку рассказывай! - прикрикнул я на нее.
Странно, но подействовало, а может, это немецкий плащ мне солидности придал, но девушка вытерла глаза и продолжила уже более внятно:
- Немцы уехали, но тут как раз этиии гады приехалииии, - и она показала рукой на труп. - А Федька, ко мне давно уже приставал… Еще до войны, когда я к дядьке Остапу на каникулы приезжала.
- С этим понятно… - прервал я ее, а бинты-то откуда?
- Так у нас в сарае лейтенант раненый отлеживался. Танкист он.
«Так вот почему форма серая…» - понял я…
Стукнула входная дверь, и в сенях послышались шаги. «Зельц, скорее всего. Что-то быстро он…» - подумал я.
- Товарищ лейтенант, помогите мне, пожалуйста! - донеслось из «деревенской прихожей».
Люк, не задавая лишних вопросов, встал и вышел в сени. Вскоре они внесли в комнату высокого молодого парня, одетого в замызганную и изорванную серую гимнастерку и темно-серые бриджи. Лицо его «украшала» богатая коллекция синяков и ссадин. Левый глаз заплыл так, что было непонятно видит ли он им вообще. Кисть и предплечье его левой руки были замотаны тряпками, а на черных петлицах действительно красовалось по два «кубаря».
- Давай его на лавку положим, - предложил Люк Дымову.
- Лучше - на пол. - Вмешался я: - На полу просторнее и падать некуда.
- Ты бы, Антон, чем шутить - сбегал бы, да мотоцикл во двор загнал.
- Извини, дорогой… Бегать мне сейчас - ну совершенно не с руки… Точнее - не с ноги.
- Это почему же? - странно, что Люк не заметил, что я хромаю.
- Дядя - пиф-паф, ножка - бо-бо! - жизнерадостно, на сколько смог, пояснил я. - Так что, товарищ лейтенант, сами за транспортом пи… идите. А еще лучше, если шутки отбросить, если ты сбегаешь и пригонишь мой мотоцикл, а я пока танкиста обихожу.
Немного полюбовавшись на удивленную Сашкину физиономию, я отлепился от лавки и похромал к лежавшему на полу танкисту.
- Ну, блин… Партизан хренов. Ты так бодро под окнами скакал, что я и не заметил…
- Не заметил - это хорошо. Но, за моим байком ты, все-таки, сбегай.
Осмотрев руку танкиста и поняв, что имеет место перелом лучевой и локтевой костей, а также сильный ушиб мягких тканей кисти, я перешел к осмотру головы. (Вас, наверное, удивляет, отчего я так спокойно говорю о ранах, и даже диагнозы какие-никакие ставлю. Все очень просто: в ранней юности, я медучилище закончил и даже два года отработал в операционной. Ну, а если добавить к этому, что руками и ногами я размахиваю вот уже четверть века, то уж в чем-чем, а в ушибах я разбираюсь.)
«Так, вроде ничего страшного - поверхностные рассечения. Выглядит страшно - но совершенно неопасно», - думал я, аккуратно ощупывая голову пациента. Попутно я продолжал «опрос местного населения»:
- Гражданочка, а как давно о… командир у вас?
- Две недели, как его дядька… - всхлип, - Остап - еще один всхлип, - за речкой нашел. Товарищ командир без памяти был. Неделю почти в себя не приходил.
«Странно, рана пустяковая, а без памяти… Может, контузило его? Или сотрясение?»
- А вас, девушка, как зовут?
- Лида?
- Вы комсомолка?
- Да, товарищ… - тут она присмотрелась ко мне повнимательней и осеклась.
Ее можно было понять, встреть я фотографию себя нынешнего неделю назад где-нибудь на просторах Интернета, ни за что не определил бы, кто на картинке изображен! Немецкий мотоциклетный плащ, измазанный грязью и кровью, из-под него выглядываю непонятные пятнистые штаны. Немецкую каску я оставил в мотоцикле, а пилотку потерял во время всех этих скачек, поэтому моя голова была украшена прямо-таки колтуном из мокрых и припорошенных уличной пылью волос. Добавим к этому трехдневную небритость и нездоровый блеск глаз - и образ «грозы пионерских лагерей» готов.
- Старший лейтенант… - успокаиваю я Лиду.
- А… Каких войск? - не успокаивается комсомолка.
- Третьей имени взятия Берлина партизанской бригады!
«Ну, вот что ты, дорогой, несешь, а?» - говорит мой внутренний голос, а я, отбив наступление любознательной студентки продолжаю игру в вопросы и ответы. (Вы спросите, а как я догадался, что она - студентка? «Элементарно, Ватсон!» Она же сама сказала, что уже не первый год приезжает к дядьке на каникулы, а барышня - далеко не школьница, лет двадцать на вид.)
- А как лечили командира?
- Дядька Остап руку ему в лубки положил, да эти мрази… - снова кивок в сторону покойника, - их сорвали. Из рожка отваром куриным кормили. Что мы еще сделать то могли?
- Все правильно вы делали, Лида. Не волнуйтесь. Зельц, воды принеси - умоем лейтенанта. А потом на двор сходи - лубки найти надо.
В процессе умывания танкист очнулся. Разлепив неподбитый глаз, он уставился на меня, а потом, зашипев что-то грозное, попытался вскочить. «Прям дите малое», - подумал я, прижимая отощавшую тушку танкиста к полу.
- Спокойно лейтенант… Свои здесь, свои…
- Аа… а кто вы? - тяжело дыша, спросил он.
Ну что ему было ответить? Не правду же…
- Разведка мы, партизанская. Сидеть можешь?
- Да.
В этот момент Дымов как раз разыскал и принес лубки.
- Сержант, давай в охранение, а то сидим тут, как не знаю кто. Лида, это чьи это дети? Ваши?
От подобного предположения комсомолка возмущенно вскинулась, но, видимо, осознав, что сейчас не время и не место для кокетства, ответила:
- Это тети Марьяны сыновья, они в гости к нам часто приходят.
- А кто такая тетя Марьяна? Где живет?
- В том конце деревни…
Уф, одной заботой меньше. Как представил, что придется тащить в лес детей, так чуть не расплакался. Ну, куда бы мы их дели.
- Лида, вам придется тоже перебраться к тетке Марьяне.
- Нет, я с вами к партизанам пойду. Я за ранеными ухаживать могу. И нормы БГТО я в группе лучше всех сдала.
- Все это хорошо, но вам придется остаться! Это не обсуждается!
Комсомолка всхлипнула. «Вот, только женской истерики нам не хватало!»
- Лида, у меня к вам задание, как к комсомолке и сознательной советской девушке… - «со значением» проговорил я.
- Слушаю вас товарищ старший лейтенант! - О, совсем другое дело! Вон как глаза вспыхнули!
- Вы сейчас отведете мальчишек к матери, а потом вернетесь сюда, и мы подробно обговорим ваше задание. Вам понятно? - кивок в ответ. - Так выполняйте, товарищ комсомолка!
Проводив взглядом девушку, уводившую мальчишек, я повернулся к танкисту:
- Как зовут-то тебя, лейтенант?
- Федор Скороспелый.
- На чем катался и в какой части воевал?
- Я из разведбата шестьдесят четвертой стрелковой. Взводом командовал. Мы западнее Козеково контратаковали, там меня и ранило.
- Это на поле севернее шоссе?
- Да, там. А вы откуда знаете?
- Видели мы ваши танки. А ранило тебя как?
- Я к прицелу наклонился, потом удар и очнулся я только здесь, в деревне.
- Ты ведь на тридцатьчетверке ездил, лейтенант?
- Да, А как вы узнали?
