Командор - Волков Алексей Алексеевич
Наташа инстинктивно наглухо застегнула молнию на куртке и присела, стараясь слиться с кустарником. Но почти сразу же, снимая с души камень, прозвучал ставший родным голос:
– Все в порядке, девочки! Это наши, с «Некрасова». Можете выходить.
Пожелание было выполнено без колебаний. Кабанов предстал перед девушками в компании четырех женщин различного возраста, двух детей и пятерых мужчин. Все они были знакомы стюардессам лишь в лицо. Единственным исключением был судовой врач Петрович (все звали его обычно по отчеству). Полноватый и добродушный доктор с седенькой клинообразной бородкой даже сейчас не расстался с большим и тяжелым саквояжем.
Компания спаслась благодаря случаю. Бегали, прятались, один раз налетели на разбойников, но тех было только двое, и Костя, тоже телохранитель, как и Кабанов, застрелил их быстрее, чем они успели причинить какой-либо вред. Теперь вся группа с готовностью присоединилась к Кабанову.
Дальше двинулись целой толпой, но ни Наташа, ни Юленька не уступили почетного места рядом с Сергеем.
Ночь наступила быстро. На небе светила начавшая убывать луна, но деревья росли так густо, что видимости не было почти никакой. Шаги людей поневоле замедлились, а тут еще подъем стал круче. Местами приходилось едва ли не карабкаться, и все порядком вымотались, когда Кабанов остановил свой маленький отряд. Он велел подождать его на месте, а сам в одиночку полез дальше.
А потом были радостные голоса, последние метры подъема, встреча с успевшими обосноваться здесь пассажирами… Было жареное над костром мясо дикой козы, добытой все тем же Кабановым. Был он и сам, уставший и такой родной, и его слова:
– Идите спать, девочки! Боюсь, завтрашний день тоже окажется не из легких. Спокойной ночи!
– А вы?
– Я еще закончу кое-какие дела. – Он внезапно подмигнул Наташе и добавил: – Искусительница!
26
Ярцев. Моряк без корабля
Очнулся я быстро. Я сидел, прислонившись к какому-то шершавому дереву, рядом на корточках пристроился Ширяев, а за ним стояли Вика, Мэри, Марат. Они смотрели на меня с испугом и жалостью.
Гриша осторожно и умело обтер мне ребра влажной тряпкой и, закончив, объявил:
– Счастлив твой бог, Валерка! Аккурат в ребро угодил. На сантиметр ниже или выше – и привет…
Он стянул с себя рубашку и остался в тельняшке, но не нашей, морской, а в такой, какую носят десантники – в бело-голубую полоску. Быстро разрезав рубашку на полосы, Ширяев туго перебинтовал рану.
Я все-таки, ядрен батон, не выдержал и посмотрел на медленно пропитывающуюся кровью материю. Гриша перехватил мой взгляд и успокоил:
– Рана пустяковая. Кровь свернется, и все будет в норме. Одевайся, а я займусь твоими трофеями.
И он, усевшись на корточки, принялся деловито осматривать принесенный мною пистолет, что-то бурча себе под нос, но так тихо, что разобрать слова было невозможно.
– Давай помогу. – Мэри увидела, как я осторожно пытаюсь напялить на себя рваную рубашку, и присела рядом.
Она с материнской заботой помогла мне одеться, но встал я сам, наотрез отказавшись опереться на ее руку.
– Порядок! – Ширяев отстранил вертевшегося рядом сына, встал и с довольным видом сунул пистолет за ремень. – Конечно, не ахти, но трофейному коню в зубы не смотрят.
– А мне дай саблю! – Маратик еле поднял тяжелый для него клинок. – Всех порублю!
– Это не игрушка, – остудил его пыл Гриша, забрал оружие у сына и спросил у меня: – Ты фехтованием, случаем, не занимался?
– Нет. Только бегом. – Я усмехнулся, поняв двусмысленность ответа.
– Вот и я нет. Предлагали в молодости. Да, знать бы, где упадешь… Ладно, держи. Хоть что-то будет. Или махнемся, если хочешь. Я тебе пистолет, а ты мне саблю.
– Я все равно стрелять не умею, – признался я и вытащил ранивший меня нож. – Мне и этого хватит.
– Покажи-ка. – Ширяев взял нож и оценил балансировку. – Ну вот, хоть что-то знакомое…
Почти незаметным стремительным движением он метнул нож в стоявшее метрах в десяти дерево. Нож легко вонзился в ствол сантиметра на три.
– Ну, папка, ты даешь! – восторженно прокомментировал Маратик и поинтересовался: – А мне можно попробовать?
– Потом, когда время будет. И очень тебя прошу: не шуми. С нами женщины, и мы должны их охранять. А теперь, – обратился он к нам, – надо уходить. Местечко здесь хорошее, но как бы сюда дружки покойного не нагрянули.
Возражать ему никто не стал. Вряд ли пираты, обнаружив убитого кореша, в панике повернут назад. Лучше к этому времени оказаться как можно дальше отсюда.
Нож я отдал Ширяеву. Глупо было держать у себя то, чем в совершенстве владеет другой. Поэтому я прицепил к поясу саблю, страстно надеясь, что воспользоваться ею не придется.
Никогда не держал в руках холодного оружия. Разве что в раннем детстве мы с приятелями вовсю размахивали палками, воображая себя то капитанами Тенкешами, то рыцарями, то мушкетерами. Но это было давно – так давно, что уже почти не верилось. Да и в играх своих погибали мы понарошку. Сейчас же все происходило, ядрен батон, всерьез, и забыть об этом не давала саднящая боль в боку. Будь я верующим, то хотя бы надеялся на загробную жизнь. Но в детские годы верить меня не научили, а сейчас я уже вряд ли в кого-то или во что-то поверю. Я верю лишь в то, что можно пощупать, попробовать на зуб, понюхать или ощутить любым доступным образом. Все, что находится за гранью восприятия, не находит дороги к моему сердцу. Вера противоположна разуму. Они, как параллельные прямые, пересечься не могут.
Мы продолжали идти лесом, по-прежнему не удаляясь от берега. Порой за спиной далеко-далеко звучали редкие выстрелы. Ширяев неизменно настораживался, как боевой конь, заслышавший привычные звуки.
Нас пока никто не преследовал. Или преследовал, но не мог догнать. Поэтому и бегство постепенно начинало напоминать обычную прогулку. Отчасти этому способствовало и наше оружие, смахивающее на карнавальное. Справа же от меня шла эстрадная звезда, и поверить в это, блин, было не легче, чем в неспровоцированное жестокое нападение.
– Привал. – Шедший впереди Ширяев снял с плеч сынишку и устало присел на траву.
Женщины переглянулись и по очереди удалились за кусты, а я присел рядом с Гришей.
– Болит? – кивнул на мой бок Ширяев.
– Немного.
Мы закурили, с наслаждением выпуская струи табачного дыма.
– Тебе еще повезло… – Ширяев поерзал, устраиваясь поудобнее. – Я когда дырку в ноге заработал, так врачи сгоряча ампутировать хотели. Ногу, конечно, а не дырку. Знаешь же наших костоломов. Им на человека наплевать. Но ничего, отстоял.
– Ты что, воевал? – Почему-то рассказ о чужом ранении меня успокоил.
– В Чечне. А моим взводом командовал знаешь кто? – и, выдержав паузу, сам же ответил: – Кабанов.
– Сергей? – удивился я. После неудачного суда Линча я испытывал к Кабанову понятную симпатию.
– Он самый. Тогда он еще лейтенантом был. Отличный мужик! Пару раз нас из таких заварух вытаскивал, похлеще нынешней! Будь он сейчас с нами, придумал бы, что делать. Эх, сейчас бы сюда наш взвод, да с оружием – эти морские разбойнички по лесу бы не бегали! Да что взвод, нам хотя бы Кабана найти!
– Кого это ты искать собрался? – подозрительно поинтересовалась вернувшаяся Вика. – Опять за старое?
– Какое старое? Я говорю, надо нам моего командира искать. С ним нигде не пропадешь.
Что-то забрезжило в моем сознании, неопределенно и нечетко. Но раньше, чем я сумел поймать ускользающую мысль, вмешалась Вика:
– Да, он не такой слюнтяй, как ты. Он бы и о еде позаботился, и местечко безопасное нашел. Мыкаемся, как неприкаянные. Ладно мы, а Маратик чем виноват?
– Привал закончен, – вместо ответа объявил Ширяев. Он старательно погасил окурок и поднялся. – Пройдемся еще немножко.
Я еле сдержал улыбку. Как знать, не пожелай Виктория устроить сцену, мы могли бы задержаться здесь. Опасность почти с равным успехом могла подстерегать нас повсюду. А пираты вполне могли удовлетвориться тем, что рассеяли нас по лесу, и не обращать внимания на немногих уцелевших бедолаг. Отсутствие мачты на атаковавшем нас корабле могло объяснить причину их появления в здешних водах. Причину древнюю, блин, как мореплавание: ремонт корабля после шторма. Интересно, а как они вообще ухитрились пережить такое? И зачем нападать на нас, убивать, топить принадлежавший еще достаточно сильному государству лайнер? Ради тренировки? Ну да, шуточки у вас, боцман…