Лебединая Дорога (сборник) - Семёнова Мария Васильевна
Расторопный песок уже начал заполнять внутренности судна. В развороченном трюме гуляла вода – морской Бог Ньёрд уложил в свои сундуки весь груз купца…
По-прежнему не было видно ни души. Но тут слепой снова взял Видгу за плечо, и его пальцы настороженно сжались.
– Здесь кто-то есть.
Его рука указывала вниз, в полузатопленное чрево лодьи. Видга присмотрелся и различил отгороженный закуток. На двери, погружённая в воду, ещё колебалась ржавая бляха замка. Железный страж упрямо караулил брошенное добро.
Мало ли что могло затаиться на покинутом корабле… Но не годится викингу трусить. Видга решительно спустился в трюмный лаз и подобрался к двери. Песчаная отмель уже начала втягивать добычу в свои недра – вода здесь была Видге по грудь.
– Эй! – окликнул он вполголоса, дёрнув замок.
Ни звука.
Хельги слез в трюм следом за Видгой, ощупал дверь и вытянул из-за ремня топор.
– Отойди-ка…
Его удар был точен и силён. Замок громко лязгнул и канул в мутную воду. Видга на всякий случай приготовил нож и рывком распахнул дверь.
Халльгрим хёвдинг уже собирался идти искать сына и брата, когда те сами вышли к кострам.
Хельги нёс на руках человеческое тело, закутанное в плащ.
– Ее зовут Ас-стейнн-ки, – сказал он, опуская свою ношу возле огня. – Это не совсем так, но лучше не выговорить.
Потревоженная голосами, она приподняла веки, чтобы безучастно оглядеть склонённые над ней бородатые лица… Потом её ресницы вздрогнули и опустились опять.
2
Где та страна, в которой пища сама приходит на стол?
Издревле сурова была Норэгр, омытая волнующимся морем, увенчанная горами, прорезанная каменными расщелинами фиордов… Были в ней стремительные реки и клокочущие водопады, были обильные дичью леса, были цветущие горные пастбища и ночные сполохи в провалах зимнего неба.
Только одного не было почти совсем – пахотной земли.
Чтобы собрать урожай, за полями ухаживали, точно за больными детьми. Очищали от камней, унавоживали, сдабривали толчёными ракушками и яичной скорлупой. Но пашня оставалась скудна.
Море, вплотную подступавшее едва не к каждому жилому двору, часто оказывалось щедрее земли. В зелёной морской глубине косяками ходила жирная сельдь. А за сельдью с разинутыми ртами следовали киты. И случалось, что скот дотягивал до новой травы, питаясь рыбьими головами.
Вот и стоял в каждом дворе просторный корабельный сарай. А в сараях дремали на катках дубовые корабли.
И было так.
Однажды выбитые градом поля не отдали обратно даже того, что было посеяно. Разгневанный морской хозяин отогнал от берегов рыбьи стада. Оскудело пастбище, и у коров пропало молоко.
А дети рождались.
Самого первого викинга отправил в море голод.
Кто придумал снарядить корабль и уйти искать страну, где коровы доились сметаной, а треска ловилась и летом и зимой? Сыскался крепкий хозяин, выставил морскую лодью, не боявшуюся бурь. Вооружились и сели в неё отчаянные парни. И пустились вдоль побережья на юг. Брали на берегах скот и зерно. Платили – когда серебром, а когда собственной кровью… И вернулись возмужавшие, украшенные рубцами, пропахшие солью лебединой дороги. Привезли съестные припасы на зиму и украшения подругам. И пленников-трэлей – работать в хозяйстве. Развесили по стенам иссечённые щиты. И мечи, зазубренные в схватках. И поставили у дорог памятные камни в честь друзей, которым возвратиться не довелось.
А потом выросли дети тех, первых. И стали отправляться на добычу не только в голодные, но и в сытые годы. А потом и у них выросли свои дети. И мирных Богов земледелия возглавил одноглазый Один – покровитель воинов и войны… Всё дальше от родных берегов заплывали драконоголовые корабли. Соседи-южане, совсем не трусливые люди, только молились.
Драккары разваливали форштевнями волны. Каждого вождя окружал хирд – крепко сколоченная дружина. За вождя и друг за друга хирдманны стояли насмерть. Таков был их закон, и этот закон приносил им победу. Они высаживались на берег и учиняли такое, что уцелевшие жители долго потом вскрикивали во сне…
И уходили обратно на север. К прекрасной и суровой родной земле. Там ждал теплый длинный дом за оградой в знакомом фиорде. И заботливые матери, и ласковые жёны, и любопытные, восторженно галдящие дети…
Четверо сыновей было у старого Олава кормщика: Бьёрн, Гуннар, Гудрёд и Сигурд. Двое средних ждали на берегу, Бьёрн с Сигурдом – самый старший и самый младший – сопровождали отца. Суровый бородатый Бьёрн сидел на высоком сиденье у рулевого весла. Драконий хвост, венчавший корму, поднимался над его головой. Боевая лодья слушалась его не хуже, чем самого Олава, но разглядел чужака не он. Сигурд, белоголовый крепыш, и Видга сын хёвдинга одновременно вытянули руки:
– Корабль!
Девчонка, найденная на острове, сидела рядом с Хельги на дубовой скамье, третьей спереди по правому борту. Брызги летели щедро, но Хельги дал ей свою куртку, сшитую из промасленной кожи, и кожаную же шапку. Такая одежда не пропускает ни сырости, ни ветра, в ней тепло.
Драккар шёл на вёслах. Полосатый парус хорош в дальнем походе, но в бою, когда враг вот-вот будет настигнут, сподручнее грести.
Хельги молча работал длинным веслом, его руки привычно лежали на отполированной ладонями рукояти, ширококостные, могучие пальцы – что железные прутья… Он назвал её Ас-стейнн-ки. Дома её звали Звениславкой – целых шестнадцать лет, до тех самых пор, покуда не сцапали её вечером в лесу недобрые гости, свои же словене, да не впихнули в мешок, да не свезли в город Ладогу, на торг, да не продали за пригоршню серебра немцам-саксам из далёкой рейнской земли.
Хельги ей сказал:
– Начнется бой – спрячешься под скамью.
Северную речь Звениславка разумела без труда. Зимой приезжал к ним в Кременец свейский гость и жил, хворый, у князя в доме до самой весны. Она с тем гостем под конец объяснялась вовсе свободно, ни у кого так-то не выходило, даже у молодого князя, а уж на что князь умён был да хитёр. Иные ей тогда завидовали: на что тебе, девка, чужеплеменная-то речь, не иначе за море Варяжское с купцами разбежалась? А сама она, глупая, знай только радовалась, что и со свеем по-свейски, и с хазарином по-хазарски, и с булгарином на его языке, и с мерянином, из лесу пришедшим… Кто ж ведал, что оно так повернётся!
Чужак так и не сумел уйти от погони. Пузатый, медлительный, он не мог соперничать с северным кораблём. Тот летел над водой, словно крылатый зверь, учуявший поживу. Скалился на форштевне зубастый дракон. Тридцать два весла размеренно взлетали и падали. Расстояние уменьшалось.
Чужой корабль был немецким.
Звениславка отчётливо видела стоявших у борта… Многие уже надели на себя кожаные брони и круглые шлемы, взяли в руки мечи. Эти люди были опытны и знали: викинги навряд ли станут спрашивать, что новенького слышно.
Потом драккар догнал купца и пошёл рядом, держась на некотором расстоянии. Халльгрим хёвдинг приложил ладони ко рту.
– Я Халльгрим сын Виглафа Ворона из Торсфиорда! – полетел над морем его голос. – А вы кто такие и куда идете?
Голос у него был низкий, навечно охрипший от ветра. Его наверняка слышали на другом корабле, но ответа не последовало. Сын Ворона выждал некоторое время и сказал:
– Я предлагаю вам выбор. Можете сесть в лодку и добираться до берега, если вам повезёт. Или защищайте себя и корабль!
Это был обычай, и обещание оставить жизнь нарушалось редко. Но немцы не поверили. С кормы купца взвилась одинокая стрела. Ветер остановил её на середине пути, и она обессиленно упала в воду. Викинги засмеялись.
Халльгрим кивнул Бьёрну Олавссону, и тот слегка повернул руль. Быстрее заходили в гребных люках сосновые вёсла… Воины, не занятые греблей, разбирали висевшие по борту щиты, надевали железные шлемы и толстые куртки, обшитые железными чешуями. Открыли под палубой дубовый сундук, и длинные мечи поплыли из рук в руки, каждый к своему владельцу.
