Третьего не дано? - Елманов Валерий Иванович
— Благодарствую, отче…
— Ты, ты и ты, — быстро указал Молчанов на тех, кого выбрал и, воровато оглянувшись на все ближе подступающую к крыльцу толпу, которая увеличилась до сотни, метнулся следом за вошедшими внутрь…
Глава 25
Танго со смертью
Все это я узнал только потом, а пока в душе все сильнее подавало голос тягостное предчувствие, что я безнадежно опаздываю.
Оно уже не просто шевелилось, а ворочалось во мне, как потревоженный медведь в берлоге, а значит, дебаты с несговорчивыми караульными надо срочно заканчивать, и если не выходит мирно, то пусть будет… как будет.
Я еще раз все прикинул.
Получалось не ахти.
Яузские ворота были построены хитро, и проход в них вел не по прямой, а зигзагом.
Но и деваться было некуда — казак с каждым моим ответом смотрел на меня все более недоверчиво.
Если так пойдет дальше, то еще чуть-чуть, и мне придется спешиваться, а это уж ни в какие ворота, даже… извилистые Яузские.
Эх, была не была…
— Говоришь, не в те, — протянул я. — Оно верно. Только словцо-то тайное, а потому… Ну-ка, подь сюда. — И поманил казака поближе.
Едва он подошел, как я тут же со всей силы звезданул его носком сапога, метя под подбородок, навскидку метнул нож во второго, ухватившегося за пищаль, и… выручай, Чалый.
Замешательство было недолгим. Вскоре раздались первые выстрелы.
Били на удивление метко — одна пуля вообще прошла в каких-то миллиметрах от моего виска, обдавая жаром, и вроде как легонечко куснула.
Проведя рукой по виску, я увидел на ладони кровь, но немного, а считать царапины, когда на кону жизнь, не стоит, и я ожег Чалого плетью, пытаясь ускорить его ход до предела.
Вообще-то московские улочки, даже относительно широкие, вроде Солянки, по которой я скакал во весь опор, не приспособлены для таких скачек. Приходилось все время орать случайным прохожим: «Пади! Пади!»
Впрочем, орал я недолго, вспомнив, что впереди меня ждут еще одни ворота — на сей раз в Китай-городе. Пришлось даже чуть сбавить ход, выехав на Варварку.
Окинув злым взглядом бывшие хоромы Федора Романова и столь же сурово высящийся по соседству с ним каменный дом на Английском подворье — хоть бы что-нибудь предприняли, заступившись за сына своего усопшего благодетеля Годунова! — я неспешно подъехал к последним на моем пути, если не считать кремлевских, воротам.
Однако тут все прошло на удивление гладко — по всей видимости, из-за отсутствия казаков, — и я практически не потерял ни секунды, а сразу после ворот вновь погнал бедного Чалого вскачь.
Судя по тому, как оборачивался на меня народ, маскировка пошла прахом. Ну и к черту ее — будем плясать от обратного, как я сам советовал Зомме.
В конце концов, если тот же Сутупов и иже с ним выбрали тихое утреннее время для убийства, значит, они опасаются реакции горожан, которая может оказаться и неблагоприятной.
«А мы тогда хрен ему, а не тишину и тайну», — рассудил я и, отъехав от стен Китай-города на полсотни метров, завопил на всю Варварку, только на сей раз уже не «Пади!», но гораздо более тревожное:
— Царя убивают!
— Какого?! — вытаращил глаза мужик, застывший возле забора.
Ну да, с учетом того что вроде как один государь низложен, а второй — в Серпухове, получалось несколько загадочно. Но я не ответил, заорав пуще прежнего:
— Ратуйте, люди добрые! Спасайте государя!
Кстати, подействовало. Спустя минуту, оглянувшись через плечо, я увидел, как за мной во всю прыть несутся не меньше десятка горожан. Трудно сказать, с какой именно целью, но ведь бегут.
Да и не звери они, а значит, скорее всего, бегут защитить.
Ну что ж, хоть какая-то подмога.
И пускай они не полезут вместе со мной в палаты, но погорланят возле них что-нибудь неодобрительное — все польза.
А там как знать: вдруг эти гневные вопли окажутся для убийц царевича той последней каплей, которая заставит их… нет, не отказаться от затеянного — всего-навсего отложить.
Но мне и того довольно.
Я несся и в то же время понимал, что Чалого пуля тоже не миновала — уж больно он жалобно всхрапывал. К тому же конь все чаще припадал на левую заднюю ногу. Оглянувшись, я не заметил на ней крови, но это ничего не значило — просто я ее не увидел.
И я, мысленно попросив у лошади прощения, принялся… нахлестывать ее, стремясь выжать те остатки, которые она в состоянии мне отдать.
Пролетая во весь опор по Варварке, я не замечал никого на своем пути. До сих пор не знаю, сбил ли я какого-то из зазевавшихся горожан или все они в последний момент сумели изловчиться и вынырнуть из-под копыт Чалого.
Мне было не до того.
Перед глазами стояло умоляющее лицо Бориса Федоровича, которому я обещал то, что сейчас стремился выполнить любой ценой.
Тут же, почти рядом с ним, в некоем тумане виднелась… решетка с прильнувшим к ней любопытным черным зрачком, который неотрывно смотрел на меня, словно хотел о чем-то попросить.
Я догадывался о чем, вот только успею ли?!
А рядом с решеткой возникла и заколыхалась все в том же призрачном тумане коренастая фигура царевича.
Опершись левой рукой о стену и полуприсев, он, приняв какую-то нелепую позу, почему-то демонстрировал па то ли из вольты, то ли из бранля.
Только через секунду меня осенило, почему я увидел его именно так.
Дуглас!
Юный шотландец сегодня вместе с убийцами своего ученика.
«Хорош гусь! — зло подумал я. — Или ему любовь окончательно застила мозги?!»
А вот любопытно, как он будет смотреть своей жене в глаза после участия в убийстве ее матери и брата? И о какой чести он сможет потом говорить?!
И интересно, как она воспримет шотландца после случившегося? Неужто потом ей ничего не будет вспоминаться?
Впрочем, князь Владимир тоже вначале убил отца и братьев строптивой невесты, а потом преспокойно поимел ее прямо на пепелище взятого и сожженного им Полоцка, и ничего — жили.
Правда, закончилось плохо — развелся он с нею, но до этого она успела изрядно нарожать ему. Одних сыновей несколько штук [142]. Так что у Дугласа есть неплохой шанс на счастливую семейную жизнь…
Кстати, возможно, уже сейчас он показывает царевичу прощальное па нового танца.
Красивого танца под названием «Танго смерти»…
Мать-царицу Марию Григорьевну первой повели наверх по лестнице, ведущей из трапезной на женскую половину палат. Сопровождали ее двое стрельцов. Следом за ними поднималась бледная как полотно Ксения, а рядом, но на шаг позади, шел князь Рубец-Мосальский.
— Я не понимаю… — озадаченно начал было задержавшийся внизу Квентин, встревоженно оглядываясь на людей, остающихся подле царевича.
— Чего непонятно-то?! — возмутился Голицын. — Сказано, государь жалует тебя царевной, так что поспешай следом за ними, а тут тебе делать неча!
Квентин перевел взгляд на Федора, умоляюще смотревшего на него, и в памяти всплыли вчерашние слова Дубца, который, как назло, куда-то запропал: «Худое умышляют…»
Правда, когда он в первый раз увидел Ксению, то все сразу вылетело у него из головы, но сейчас сызнова вернулось.
Впрочем, боярин ясно сказал, что они пока зачитают царевичу грамотку от Дмитрия Иоанновича, в коей дают повеление Федору Борисовичу отдать в жены свою сестру ему, Квентину, и… может быть, так положено, чтобы его, Дугласа, хотя он и жених, рядом не было?
«Странные обычаи, кои мне неведомы, вот и чудится невесть что, — мелькнула в голове спасительная мысль. — Да тут еще эта досадная неприятность с обезумевшим священником. Вон и мать ее тоже пошла наверх. Наверное, я должен вначале испросить ее благословения, она же старшая теперь, — осенило его, — а уж потом спуститься к царевичу. Они же мне не пояснили, потому что забыли или не подозревали о том, что я не знаю установленного порядка».
