Рик Янси - Кровавый остров
Когда мы прибыли в Венецию, давно уже пробило девять часов вечера. Темные воды каналов сверкали, как бриллиантовые ожерелья, и воздух был влажен от собирающегося дождя. Я узнал в посетителях клуба тех же людей, что и не одну неделю назад, словно они и не уходили, словно время в Венеции застыло.
Может, так оно и было на самом деле. Доктор заказал выпить тому же коротышке-официанту с лицом бассет-хаунда, Бартоломео вышел и уселся за пианино в знакомых черном сюртуке и насквозь пропотевшей белой сорочке; дверь у сцены отворилась, и появилась Вероника Соранцо в вылинявшем алом платье, таком же, как то, что она отдала моему наставнику. Бартоломео энергично играл, Вероника отвратительно пела, а Пеллинор смотрел в восхищении. В конце песни она подошла к нашему столику, поприветствовала его пощечиной по свежевыбритой щеке, обругала bastardo[154] и idiota[155], и Бартоломео рассмеялся со сцены.
– Ты так и не ответила на мою телеграмму, – сказал ей доктор.
– А на сколько моих писем не ответил ты? – парировала она.
– Я думал, что ты умерла.
– Я боялась, что ты жив.
– Имей терпение.
Вероника против воли рассмеялась.
– Чего тебе нужно, Пеллинор? – спросила она. – За каким чудищем ты на сей раз гоняешься?
Он прошептал ей что-то на ухо. Я заметил, как Вероника вспыхнула под толстым слоем грима.
– Но почему, Пеллинор? – спросила она.
– А почему бы и нет? – со смехом парировал Уортроп. – Пока я здесь – и пока ты здесь – но, что самое важное, пока мы оба еще в состоянии!
Монстролог подхватил ее в объятия. Бартоломео понял и начал играть вальс. Клиенты, сидевшие за столиками, пили и не обращали внимания. Бартоломео тоже не смотрел; он был поглощен музыкой. Я был единственный, кто смотрел, как они танцуют в дымном желтом свете, пока снаружи дождь целовал брусчатку Калле де Каноника. Были женщина в красном, и одинокий мужчина, что танцевал с ней, и мальчик, что смотрел на них, как и они, одинок.
Мир велик, и очень просто позабыть, насколько мы малы. Время пожирает нас, как звездная гниль. Монстролог полагал, что эта миссия принесет ему бессмертие: триумф, что переживет его краткий выход на сцену жизни. Он ошибался. Пеллинор Уортроп канет в Лету, его благородный труд не найдет признания, его жертва останется в тени деяний менее значительных людей. Он мог бы купаться в отчаянии, грызть сухие кости горечи и раскаяния.
Вместо этого он приехал в Венецию, и он танцевал.
Мы все охотники. Мы все, каждый из нас, монстрологи. И Пеллинор Уортроп был лучшим из нас, потому что нашел в себе мужество обернуться и взглянуть в лицо самому ужасному чудовищу из всех.
Эпилог
Тем утром, закончив читать десятый томик, я позвонил своему другу: директору учреждения, в котором Уилл Генри завершил свои сто тридцать с лишним лет на Земле.
– У него не хватало пальца на левой руке? – уточнил я и затаил дыхание.
– Ну да, не хватало, указательного, – ответил директор. – Ты что, выяснил, почему?
Я хотел было сказать «да». Затем я подумал, что ответ этот слегка лукав. Как в очень многом в этих дневниках, тут были факты – а рядом были объяснения Уиллом Генри этих фактов, похожие на историю магнификума, приписывавшую косвенные доказательства существования монстра монстру, которого не существовало; феномен, по чести заслуживавший названия Недомыслия Уортропа.
– Он про это писал, – сказал я и сообщил, что только что дочитал десятую тетрадь.
– Еще знаменитости? – осведомился он. Эту особенность дневников он находил наиболее занимательной.
– Президент Мак-Кинли; Артур Конан-Дойль, создатель Шерлока Холмса; и Артюр Рембо.
– Рембо? Никогда о таком не слышал.
– Это был французский поэт того времени. Все еще считается довольно значимым. Я где-то читал, что его работы повлияли на Боба Дилана.
– А что, Боба Дилана Уилл Генри тоже знавал?
Я рассмеялся.
– Ну, дневники я еще не дочитал. Может быть.
– Что-нибудь новенькое про Лили?
Новенькое имелось. Я нашел в обернской газете репортаж о пожаре 1952 года, уничтожившем дом Уилла и Лили. Я также заполучил копию некролога Лили, напечатанного за два года до пожара. Лиллиан Бейтс Генри родилась в городе Нью-Йорк. Она была дочерью Натаниэля Бейтса, видного инвестиционного банкира, и Эмили Бейтс, влиятельной фигуры в суфражистском движении рубежа веков. Лиллиан состояла в советах нескольких благотворительных организаций, посвятив свою жизнь, утверждала статья, служению ближним. Ее пережили племянницы и племянники со стороны брата Реджинальда, а также ее возлюбленный супруг на протяжении тридцати восьми лет, Уильям Дж. Генри.
– Тридцать восемь лет, – проговорил директор. – Это значит, что они должны были пожениться в…
– В тысяча девятьсот двенадцатом, – закончил за него я. – В тысяча девятьсот двенадцатом Уортропу было бы пятьдесят девять лет.
– Уортропу?
– Если этот Уортроп вообще когда-либо жил на свете. Если жил, то к девятьсот двенадцатому он был уже мертв.
– Почему ты так думаешь?
– Уилл пишет, что был постоянным компаньоном Уортропа, пока тот не умер. Не могу представить себе, чтобы они поженились и съехались с Пеллинором Уортропом.
– Но ты что, в самом деле думаешь, что на свете существовал Пеллинор Уортроп? – я различил в его голосе улыбку. Когда я заслышал этот вопрос, слова Уилла Генри всплыли у меня в голове. «Я преследовал того, кого потерял».
– Я начинаю думать, что здесь скрыта какая-то аллегория, – осторожно сказал я. – В самом начале записок Уилл Генри говорит, что Уортроп мертв уже сорок лет как. Если Уортроп «умер» около тысяча девятьсот двенадцатого года, это значит, что Уилл начал свои записки примерно тогда, когда сгорел дом в Оберне, сразу после того, как потерял все – не только единственного спутника жизни, но вообще все, что у него было. Может, эти дневники – какой-то странный способ со всем этим справиться.
– И он сочиняет прошлое, населенное чудовищами, чтобы понять чудовищ своего прошлого?
– Ну, это просто теория. Я же не психиатр.
– Может, пора нам пригласить психиатра.
«К кому? – про себя спросил я. – К Уиллу Генри или ко мне?»
Той ночью я лежал без сна, думая о пожаре – первом, что отнял у Уилла Генри родителей, и втором, что забрал себе все остальное. Огонь разрушает, писал он, но и очищает тоже. Передо мной был человек, потерявший все – не единожды, а дважды, если верить дневникам в этой части. Он, должно быть, задавался вопросом, подобно Джону Кернсу, не молимся ли мы все не тому богу. Быть может, тетради были его попыткой придать смысл бессмысленному, подарить лицо безликому монстру, что таится вечно на волосок за гранью нашего зрения.
Пока я обдумывал эту возможность, мое сердце начало бешено колотиться, и я вдруг испытал сильнейшее желание попросту отвернуться… не дочитывать три оставшиеся тетради… вернуть их все директору и бросить мое расследование, или чем бы вы это ни считали. Тоненький голосок предостерегал, что я спускаюсь к тропе, которой не хочу идти; которой не стоит идти. У меня было чувство, будто что-то спружиненное раскручивается внутри меня, что-то, что было моей глубоко личной частью, и в то же самое время – чем-то совершенно чужеродным, и эти две части перетягивали меня друг у друга с силой, которой хватило бы, чтобы разломить весь мир надвое. Уилл Генри называл это Чудовищем, монстром, и обещал мне, что я пойму, что он имеет в виду.
Он сдержал свое обещание.
Примечания
1
По ее просьбе имя было изменено, чтобы защитить тайну личности.
2
Находка (фр.)
3
Уильям Мак-Кинли был президентом США с 1897 по 1901 год.
4
Лабораторное устройство, создающее из газа и разреженного воздуха горючую смесь.
5
В конце XIX века Ист-Энд – восточная часть Лондона – считался прибежищем бедняков, а также тех, кто был не очень-то в ладах с законом. Именно в относящемся к Ист-Энду квартале Уайтчепел в 1888 году действовал Джек Потрошитель.
6
Зенон Элейский (ок. 490 до н. э. – 430 до н. э.) прославился прежде всего как автор парадоксов, ставивших под вопрос понятия пространства и времени
7
Проксимальная фаланга – та фаланга пальца, которая находится ближе к стопе или ладони.
8
Тифей (греч.)
9
Примерно 7–7,5 м.
10
Здесь: гнездовище магнификума (лат.)
11
Магнификума (лат.)
12
Глубинный слой кожи.
13
Поверхностный слой кожи.
14
Заболевание, характеризующееся повышенной ломкостью костей, т. н. «синдром стеклянного человека».
15
