Первое правило волшебника - Гудкайнд Терри
Ричард шел вперед с мрачной решимостью, касаясь порой пальцами спрятанного под рубахой клыка. Одиночество, самое глубокое, какое он только знал, согнуло ему плечи. Все друзья потеряны для него. Теперь Ричард знал, что его жизнь более не принадлежит ему. Он — Искатель. Ни больше. Ни меньше. Он уже не свободен. Его долг — служение другим. Он орудие, такое же, как и меч, чье предназначение помогать другим. Тем, кто смог бы жить. Жить нормальной жизнью, подобной той, что открылась ему лишь на миг.
Он ничем не отличается от темных тварей в границе. Носитель смерти.
И он отчетливо сознавал, кому ее несет.
Магистр сидел на траве перед спящим мальчиком, распрямив спину и скрестив ноги. Его ладони покоились на коленях. На лице блуждала улыбка.
Он думал о том, что произойдет на границе с Исповедницей Кэлен. Первые утренние лучи проникали в узкие окна над головой. В их свете ярко сияли растущие на клумбах цветы. Рал медленно поднес правую руку к губам, лизнул пальцы и, пригладив брови, аккуратно вернул руку на прежнее место. При мысли о том, что он сделает с Матерью-Исповедницей, его дыхание участилось. Рал восстановил дыхание и вернулся к более насущным проблемам.
Он пошевелил пальцами. Карл открыл глаза.
— Доброе утро, сын мой. Рад тебя видеть, — сказал Рал самым дружелюбным тоном. Улыбка, вызванная другими мыслями, оставалась у него на губах.
Карл моргнул и сощурился от яркого солнечного света.
— Доброе утро, — сказал он, зевая. Потом поднял глаза и добавил: Отец Рал.
— Ты хорошо спал, — уверил мальчика Рал.
— Ты был здесь? Всю ночь?
— Всю ночь. Я ведь обещал. Я не стал бы обманывать тебя, Карл.
Карл улыбнулся.
— Спасибо. — Он опустил глаза. — Мне было очень страшно. Наверное, я вел себя глупо.
— Мне не кажется, что ты вел себя глупо. Я рад, что смог побыть здесь и успокоить тебя.
— А папа говорил, что бояться темноты глупо.
— В темноте водятся такие существа, которые могут на тебя наброситься, — грустно сказал Рал. — Ты умный мальчик, если понимаешь это и остерегаешься их. Твоему отцу было бы лучше тебя послушать и поучиться.
Карл просиял.
— Правда? — Рал кивнул. — Да, именно так я всегда и думал.
— Если ты действительно кого-то любишь, то будешь слушать его.
— Отец всегда говорит, чтобы я помалкивал.
Рал неодобрительно покачал головой.
— Мне странно слышать такое. А я-то думал, они тебя очень любят.
— Любят. По крайней мере, большее время.
— Тебе виднее. Конечно, ты прав.
Светлые волосы Магистра сияли в солнечных лучах. Белое облачение ярко сверкало. Он ждал. Наступила томительная тишина.
— Но мне здорово надоедает, когда они постоянно твердят, что я должен делать, а что — нет.
Рал поднял брови.
— Мне кажется, что ты уже достиг того возраста, когда можешь сам думать и принимать решения. Ты такой умный мальчик, почти мужчина, а они указывают тебе, что делать, — добавил он скорее про себя и покачал головой. Потом, будто не в силах поверить словам Карла, спросил:
— Ты хочешь сказать, что с тобой обращаются как с младенцем?
Карл кивнул, искренне подтверждая сказанное, но потом решил исправить впечатление:
— Но они почти всегда добры ко мне.
Рал слегка кивнул.
— Рад это слышать. У меня отлегло от сердца.
Карл поднял глаза и посмотрел на солнечный луч.
— Но, знаешь, я должен сказать, что мои родители сейчас страшно злятся. Ведь я так надолго пропал.
— Они злятся, когда ты возвращаешься после долгого отсутствия?
— Конечно. Как-то раз я заигрался с другом и вернулся поздно. Мама была прямо как сумасшедшая, а отец отхлестал меня ремнем. Он сказал: это за то, что я причинил им столько беспокойства.
— Ремнем? Отец отхлестал тебя ремнем? — Даркен Рал понуро встал с травы и отвернулся. — Прости, Карл. Я понятия не имел, что все так ужасно.
— Ну, это только потому, что они меня любят, — поспешил добавить Карл. — Так они и сказали. Они любят меня, а я заставил их беспокоиться. Рал все еще стоял к мальчику спиной. Карл насупился. — Тебе не кажется, что это доказывает, как они обо мне заботятся?
Рал лизнул пальцы и погладил губы и брови. Потом он повернулся к мальчику и опять сел на траву, глядя на встревоженное детское лицо.
— Карл, — его голос был так тих, что Карлу пришлось напрячься, чтобы разобрать слова, — у тебя есть собака?
— Конечно! — Мальчик кивнул. — Тинкэ. Она просто замечательная. Я взял ее еще щенком.
— Тинкэ, — ласково повторил Рал. — А Тинкэ когда-нибудь терялась или убегала?
Карл наморщил лоб, пытаясь вспомнить.
— Да, конечно. Раза два. Еще когда была щенком. Но на следующий день она всегда возвращалась.
— Ты беспокоился, когда убегала твоя собака? Когда она пропадала?
— Ну конечно.
— Почему?
— Потому, что я люблю ее.
— Понимаю. А что ты делал, когда она возвращалась?
— Я брал ее на руки и крепко-крепко обнимал.
— Ты не бил Тинкэ ремнем?
— Нет!
— Нет? А почему?
— Потому, что я люблю ее!
— Но ты ведь беспокоился?
— Да.
— Значит, когда Тинкэ возвращалась, ты ее обнимал потому, что любил свою собаку и беспокоился о ней?
— Да.
Рал слегка откинулся назад и внимательно посмотрел на мальчика.
— Понимаю. А если бы ты отхлестал Тинкэ ремнем, когда она вернулась? Как ты думаешь, что бы она сделала?
— Готов поспорить на что угодно, в следующий раз она бы не вернулась. Ей бы не захотелось возвращаться, ведь я мог бы побить ее. Она ушла бы к тем, кто ее любит.
— Понимаю, — многозначительно произнес Рал.
По щекам Карла текли слезы. Он отвел глаза и разрыдался. Наконец Рал протянул руку и погладил мальчика по волосам.
— Прости, Карл. Мне не хотелось тебя расстраивать. Но знай: когда все кончится и ты вернешься домой, если тебе когда-нибудь потребуется убежище, здесь тебя встретят с радостью. Ты замечательный мальчик, замечательный юноша. Для меня будет честью, если ты решишь остаться со мной. Ты и Тинкэ. Я хочу, чтобы ты знал, что я доверяю тебе. Ты сам можешь решить, когда уходить или приходить.
Карл поднял мокрые глаза.
— Спасибо, Отец Рал.
Рал ласково улыбнулся.
— Ну а теперь, как насчет завтрака?
Карл кивнул.
— Чего бы тебе хотелось? У нас найдется все, что пожелаешь.
Карл на минуту задумался. На его лице просияла улыбка.
— Я бы хотел пирога с голубикой. Я люблю его больше всего на свете. — Он опустил глаза. Улыбка потухла. — Но мне никогда не дают его на завтрак.
Лицо Даркена Рала расплылось в усмешке. Он поднялся.
— Ну что ж, значит, пирог с голубикой. Я схожу за ним и сразу же вернусь.
Магистр направился к боковой двери, скрытой лозой. Как только он приблизился, дверь распахнулась, и огромная рука Деммина Насса придержала ее за спиной Рала. Магистр вошел в темную комнату. В котле, подвешенном над огнем в небольшом горне, варилась зловонная каша. Двое охранников молча стояли у дальней стены. Их лица покрылись потом.
— Мой господин, — Деммин склонил голову, — полагаю, мальчик заслужил твое одобрение.
Даркен Рал лизнул кончики пальцев.
— Он отлично справится. — Рал пригладил брови. — Налей-ка мне миску этих помоев. Пусть остынут.
Деммин взял оловянную миску и принялся черпать деревянным половником кашу.
— Если все в порядке, — изрытое оспой лицо исказила злобная гримаса, — тогда я поеду к королеве Милене. Засвидетельствовать твое почтение.
— Отлично. По пути заглянешь к драконихе. Скажешь, что она мне нужна.
Ложка замерла в руке Деммина.
— Она меня не любит.
— Она никого не любит, — спокойно сказал Рал. — Но не волнуйся, Деммин. Она тебя не съест. Она знает, что будет, если вывести меня из терпения.
Деммин снова принялся черпать кашу.
— Дракониха спросит, когда она тебе понадобится.