Терри Пратчетт - Шмяк!
– Смотреть можно куда угодно, главное – не трогать, сержант. За такое вышвыривают из клуба.
– Ты не сказал, что она танцует стриптиз, Шнобби! – возопил Фред.
– Не говори таким тоном, сержант, – обиженно отозвался тот. – Теперь другие времена. Беллочка – танцовщица высокого класса. Она даже ходит в клуб со своим шестом. И никаких шашней на рабочем месте.
– Но… демонстрировать свое тело непристойным образом, Шнобби? Танцевать без лифчика и практически без трусов? Разве так должна вести себя девушка?
Шнобби обдумал этот серьезный метафизический вопрос с разных сторон.
– Э… да, – предположил он.
– А я-то думал, ты по-прежнему встречаешься с Верити Тянитолкай. У нее отличный ларек с морепродуктами, – сказал Колон таким тоном, как будто выступал адвокатом в суде.
– Верити – славная девушка, если застать ее в хорошем настроении, – подтвердил Шнобби.
– То есть в те дни, когда она не велит тебе отвалить и не гоняется за тобой по улице, швыряясь крабами?
– Точно, сержант. Но, к сожалению, от нее всегда пахнет рыбой. И глаза слишком широко расставлены. Трудно встречаться с девушкой, которая не заметит тебя, если ты встанешь прямо перед ней.
– Сомневаюсь, что твоя Беллочка тебя заметит, если ты встанешь прямо перед ней! – взорвался Колон. – В ней почти шесть футов росту, а грудь… короче, она крупная девушка, Шнобби.
Фред Колон растерялся. Шнобби Шноббс – и танцовщица с пышными волосами, широкой улыбкой и… и так далее? Вы только вообразите. Тут у всякого зайдет ум за разум.
Он с усилием продолжал:
– Она мне сказала, Шнобби, что в мае ее выбрали девушкой месяца в журнале «Красотки и купальники». Это ж надо!..
– Ну и что, сержант? И не только в мае, но и в начале июня, – поправил Шнобби. – Для некоторых это единственный способ к ней приблизиться!
– Э… но все-таки я тебя спрашиваю, – барахтался Фред, – разве из девушки, которая показывает свое тело за деньги, получится подходящая жена для стражника? Подумай хорошенько!
Второй раз за пять минут так называемое лицо Шнобби сморщилось в тяжком раздумье.
– Это был вопрос на засыпку, сержант? – наконец поинтересовался он. – Потому как я точно знаю, что у Хэддока в шкафчике пришпилена одна картинка, и он всякий раз, когда открывает дверцу, говорит: «Ого, ну ты посмотри, какие у нее…»
– И вообще, как вы познакомились? – поспешно перебил Колон.
– Что? А. Наши взгляды встретились, когда я засовывал ей за подвязку долговую расписку, – радостно ответил Шнобби.
– Ее случайно не били по голове незадолго до того?
– Вряд ли, сержант.
– Она… ничем не больна? – Фред Колон исследовал все возможности.
– Нет, сержант!
– Ты уверен?
– Она говорит, что, возможно, мы – две половинки одной души, сержант, – мечтательно произнес Шнобби.
Колон застыл с поднятой ногой. Он смотрел в пустоту, и губы у него шевелились.
– Сержант?.. – озадаченно позвал Шнобби.
– Ну да… ну да… – сказал Фред, обращаясь, по большей части, к самому себе. – Да. Понимаю. Каждая половинка – со своим содержимым. Вроде как прошло через фильтр…
Нога опустилась на мостовую.
– Подождите!
Это было скорее блеяние, чем крик, и исходило оно из дверей Королевского музея искусств. Высокая худая фигура подзывала стражников. Те неторопливо подошли.
– Да, сэр? – спросил Колон, притронувшись к шлему.
– У нас кра-ажа! Не-екоторое время-я на-азад…
– Какой-какой зад? – переспросил Шнобби, который больше ничего не разобрал.
– Ох, боги. – Колон предостерегающе положил руку на плечо капрала. – Что-нибудь пропало?
– О, да-а, о, да-а. Строго говоря, потому-то я и ду-умаю, что имела место кра-ажа, – ответил незнакомец. У него был вид озадаченного цыпленка, но Фред Колон впечатлился. Этого человека с трудом можно было понять, с таким аристократизмом он выговаривал слова. Не столько речь, сколько музыкальные зевки.
– Я сэр Рейнольд Сшитт, куратор Музея изящных искусств. Я ше-ел по Длинной га-алере-е, и… воры украли Плута!
Он взглянул на бесстрастные лица двух стражей порядка.
– Методия Плут, – пояснил он. – Картина «Кумская битва». Бесценное произведение искусства.
Колон подтянулся.
– А. Это серьезно. Мы бы хотели посмотреть на нее. Э… то есть на то место, где она раньше висела.
– Да-а, да-а, конечно, – сказал сэр Рейнольд. – Сюда-а, пожа-алуйста. Насколько я знаю, современная стра-ажа способна узнать многое, всего лишь взглянув туда, где находилась пропавшая вещь. Не правда ли?
– Типа, узнать, что вещь пропала? – уточнил Шнобби. – Ну да. У нас это здорово получается.
– Э… да, например, – отозвался сэр Рейнольд. – Пройдемте.
Стражники последовали за ним. Разумеется, они и раньше захаживали в музей, как и большинство горожан, когда не намечалось развлечения получше. В эпоху патриция Ветинари в музее стало меньше современных экспозиций, поскольку его светлость придерживался Определенных Взглядов, но неторопливая прогулка среди старинных гобеленов и пыльных потемневших полотен считалась неплохим способом провести вечер. И потом, всегда приятно посмотреть на изображения полных розовых женщин без одежды.
У Шнобби явно возникла проблема.
– Слушай, сержант, о чем вообще речь? – шепнул он. – Такое ощущение, что он все время зевает. Что такое га… гаре… «га-алере-ея»?
– Просто коридор, Шнобби. Так разговаривают настоящие аристократы.
– Да я его почти не понимаю!
– Потому что это высший класс, Шнобби. Им и не надо, чтоб люди вроде нас с тобой их понимали.
– Здорово подмечено, сержант, – сказал Шнобби. – Я бы не догадался.
– Вы обнаружили пропажу утром, сэр? – спросил Колон, пока они шагали вслед за куратором по галерее, все еще заставленной стремянками и чехлами.
– Да-а, да-а!
– Значит, картину украли ночью?
Сэр Рейнольд помедлил.
– Э… боюсь, де-ело не обяза-ательно обстояло именно так. Мы перестраиваем Длинную га-алере-ею. Картина слишком велика, чтобы ее переносить, разумеется, поэтому месяц назад мы-ы накрыли ее чехлами. Но когда сего-одня утром их сняли, то обнаружили пустую раму! Вот, полюбуйтесь!
Картина Плута занимала – точнее, некогда занимала – раму в десять футов высотой и пятьдесят длиной, которая сама по себе была произведением искусства. Хоть она и осталась на месте, но не обрамляла ничего, кроме неровной пыльной штукатурки.
– Подозреваю, теперь картина находится у какого-нибудь богатого частного коллекционера, – простонал сэр Рейнольд. – Но разве он сможет сохранить ее в тайне? Полотно Плута – одно из самых известных в мире! Каждый цивилизованный человек опознает его в одно мгновение!
– А как оно выглядело? – спросил Фред Колон.
Сэр Рейнольд немедленно снизил планку – естественная реакция при разговоре с анк-морпорскими «лучшими из лучших».
– Я, ве-ероятно, смогу найти репродукцию, – вздохнув, ответил он. – Но оригинал имеет пятьдесят футов длины! Вы что, никогда его не видели?
– Помнится, меня приводили сюда посмотреть на картину, когда я был мальчишкой. Она длинная, это точно. На нее даже толком не посмотришь. Пока доберешься до другого конца, уже забудешь, что случилось в начале.
– Увы! Как ни приско-орбно, вы правы, сержант, – ответил сэр Рейнольд. – А доса-аднее всего то, что целью текущего ремо-онта было выстроить специальный круглый за-ал для картины Плута. Идея художника заключалась в том, чтобы изображение по-олностью окружало зрителя. Чтобы он чу-увствовал себя в центре событий. Прямо в Ку-умской долине! Мастер называл это паноскопическим искусством. Говори-ите что угодно про злободневный интерес, но лишние посетители помогли-и бы осуществить демонстрацию великой картины в тако-ом виде, как, по нашему мнению, мечта-ал сам художник. И теперь такое несчастье!
– Если вы все равно собирались перенести картину, то почему же не сняли ее и не убрали в безопасное место, сэр?
– То есть почему мы ее не скатали? – в ужасе уточнил сэр Рейнольд. – Это нанесло бы шедевру страшный вред! О, ужас, ужас, ужас! Не-ет, на следующей неделе у нас было запланировано осторожное перенесе-ение картины, с величайшей аккуратностью… – Он содрогнулся. – Как только поду-умаю, что кто-то просто вырезал ее из рамы, мне становится дурно…
– Эй, а вот, похоже, и улика, сержант, – сказал Шнобби, который вернулся к привычному занятию – слоняться вокруг и тыкать во все подряд, чтобы проверить, не ценная ли вещь. – Гляньте-ка, кто-то свалил здесь целую кучу вонючего старого барахла.
Он подошел к постаменту, который действительно был завален какими-то тряпками.
– Пожалуйста, не трогайте! – воскликнул сэр Рейнольд, бросаясь к стражнику. – Это же «Не говори мне о понедельниках»! Самая противоречивая рабо-ота Даниэлларины Паутер! Вы ведь ничего не сдвинули с места? – нервно добавил он. – Вещь буква-ально бесценная, и у Паутер вдобавок острый язычок.
