Тоти Мартинес - Энда. Земля легенд
Итуро кивнул и поднял к лицу сжатую в кулак руку. Унмарилун ответил таким же жестом. Этот агрессивный юноша, всегда готовый ввязаться в ссору и легко пустить в ход кулаки, напоминал его самого в этом возрасте. Его также изгнали из родного племени, и он признался вождю, что надеется когда-нибудь вернуться и отомстить за унижения. Унмарилуна такие надежды более чем устраивали – с учетом того, что в его планы входило овладеть богатым и гордым городом Итура, и помощь местного жителя была ему очень кстати. Кроме того, Зира был великолепным бойцом. Унмарилун Эланоа убедился в этом, устроив ему проверку рукопашным боем с одним из своих самых сильных людей. Силача, поначалу задавшего ему хорошую трепку, Зира победил, сломав ему шею. Он был даже лучше Ксенто, хотя вслух Унмарилун этого никогда бы не произнес, чтобы не усугублять ревность и зависть этого бахвала, которого любил, несмотря ни на что. Даже если женщина Баладасте сказала правду и Ксенто действительно хочет занять его место, что с того? Какой юноша не мечтает превзойти отца? Пока же он все равно против него не пойдет, в этом Унмарилун не сомневался, потому что парень еще не оперился.
– А куда поедешь ты? – поинтересовался Ксенто.
– Я наведаюсь в Лиги. Я уже давно обещал нашим родственникам заглянуть к ним в гости и убить всех за причиненное мне зло. Настало время исполнить обещание.
Этой ночью, лежа на тюфяке из старой соломы, он думал о Тале. Он снова начал ощущать боль в большом пальце левой ноги и опасался, что она усилится до такой степени, что не позволит ему лично вести своих всадников в бой. На всякий случай он два дня питался исключительно овощами и фруктами и не прикасался к алкоголю, как посоветовала ему женщина, мысли о которой не шли у него из головы. Куда она, черт возьми, подевалась? Эта женщина была ему под стать. Она единственная стоила того, чтобы он о ней думал. Он не знал, сколько женщин перебывало в его постели, потому что давно сбился со счета. Наверняка его ублюдки были рассеяны по всей Земле Энды, потому что ни одной из его любовниц не удалось удержать его возле себя. Не смогла этого сделать даже мать Ксенто, атур из ближайшей к Башне Айры деревушки, с которой он утешался целую зиму. Узнав, что она родила мальчика, он держал ее под надзором, пока она не отняла младенца от груди, после чего прислал к ней двух воинов, отобравших ребенка у матери. Она могла родить себе еще, а ему достаточно было и одного. Но чувства, которые он испытывал к Тале, были совершенно иными, и не только потому, что она могла вылечить его больную ногу, или потому что была гордой и независимой, а ему всегда нравились такие женщины. Тут было что-то еще, хотя он и не понимал до конца, что именно.
Он спал плохо и поднялся в дурном расположении духа. Дождавшись, пока Ксенто и Зира со своими отрядами разъедутся в разных направлениях, он взял остальных и отправился в свое бывшее селение. Если накануне он различал извилистые тропинки, разбегающиеся во все стороны по этой негостеприимной долине, то сейчас уже в пяти шагах совершенно ничего не было видно. Туман становился все гуще, и они рисковали либо свалиться в пропасть, либо угодить в какую-нибудь котловину и не найти из нее выхода. К тому же начал сеять мелкий дождик, и очень скоро все промокли до костей. Унмарилун выругался и приказал повернуть обратно. Воины так долго отыскивали дорогу, что он начал опасаться того, что они заблудились. И не ошибся. Туман немного рассеялся, и он отчетливо увидел, что хижина, к которой они подъехали, нисколько не напоминает жилище несчастных лесорубов, которых он распорядился убить, глазом не моргнув. Этот дом одиноко возвышался на утесе, окутанный нитями поднимающегося с земли тумана. Кроме того, он был сложен из камня. Приведенный в бешенство неудачей и проклятой погодой, Унмарилун пришпорил лошадь, спеша первым оказаться в укрытии. Чтобы подойти к хижине, ему пришлось оставить лошадь под скалой и по узкой каменистой тропке взобраться наверх. Дверь была приотворена, и, прежде чем войти, он посмотрел вниз. Туман снова начал смыкаться у самых его ног, и в воздухе повисла мертвая тишина. Его охватило дурное предчувствие, но боль в пальце становилась нестерпимой, и он решительно шагнул внутрь, сжимая в руке меч.
– Я тебя ждала.
Унмарилун Эланоа не знал, что произвело на него большее впечатление – то, что внутри хижина походила на пещеру без очага, мебели и домашней утвари, или то, что внезапно он оказался лицом к лицу с женщиной, занимавшей все его мысли. Перед ним стояла Тала – совершенно обнаженная и с распущенными волосами. Насмешливо улыбаясь, она смотрела на него своим странным взглядом. Помещение было освещено, хотя на стенах не было ни факелов, ни свечей, и он замер, не в силах сойти с места при виде самого совершенного существа, которое когда-либо видел. В следующее мгновение они уже занимались любовью прямо на полу, и Унмарилуну то казалось, что он парит над землей, то – что постепенно задыхается, обвитый кольцами гигантской змеи, медленно сдавливающей его в своих объятиях. У него кружилась голова, а сердце колотилось так часто, что, казалось, еще немного, и оно взорвется. Из его горла рвался крик наслаждения и ужаса, но он лишь часто дышал, не в силах высвободиться из сладостного водоворота неведомых прежде ощущений, о существовании которых и не подозревал. Ему хотелось, чтобы это длилось вечно, но вдруг он почувствовал острую боль в основании шеи и потерял сознание. Когда он пришел в себя, во рту было сухо, а все тело ломило. Его внутренности разрывала боль, как будто кто-то вогнал в них острый нож, и он не сразу припомнил, что с ним произошло. Пещера была погружена в сумрак. Он поискал взглядом Талу, но увидел лишь блеск устремленных на него глаз цвета крови раненого дерева. Его начала бить крупная дрожь. Это существо не было Талой. Это было Исаки, создание, которое уже однажды являлось ему в окрестностях Священной Горы. Что он здесь делает? Где его люди? Он не мог пошевелиться, и его сильно тошнило.
– Кто ты? – наконец удалось спросить ему.
– Я все, чем ты хотел бы меня видеть.
Этот голос принадлежал не человеку, и это означало, что он умер.
– Проклятье! – вырвалось у него при мысли, что он умер недостойной для воина смертью – катаясь по полу грязной пещеры и совокупляясь с чудовищем. Теперь он навеки опозорен как воин и мужчина.
Он всегда высмеивал веру в Богиню, в обиталище которой отправляются праведные духи, чтобы заново родиться из ее лона. Он только смеялся, слыша уверения в том, что развратники обречены вечно скитаться по земле. Но, похоже, в этих суевериях все же была доля правды. Доказательство находилось прямо перед ним.
– Я умер? – вслух спросил он.
– Пока еще нет, но в следующий раз, когда мы встретимся, я стану последним, что ты увидишь в своей жизни.
– Я могу уйти?
– Да.
У него продолжала кружиться голова, и ему стоило большого труда подняться на ноги и собрать разбросанную по полу одежду.
– У меня только один вопрос, – уже одевшись, произнес он. – Баладасте знает, кто ты на самом деле?
Пронзительный смех – а может, визг – ввинтился ему в мозг. Этот жуткий звук продолжал звучать у Унмарилуна Эланоа в ушах, пока он с трудом спускался по каменной тропинке. Внизу он увидел своих людей, которые его уже обыскались. Туман рассеялся, и следопыты наконец нашли дорогу к хижине лесорубов. Прежде чем стегнуть лошадь, Унмарилун Эланоа поднял глаза на утес, над которым виднелся узкий вход в пещеру.
Снова оказавшись в хижине лесорубов, вопреки своим изначальным намерениям, он выпил целый кувшин терновой наливки и упал на койку, укрывшись несколькими шкурами в тщетной попытке согреться. Прежде чем уснуть, он пригрозил обезглавить любого, кто посмеет его разбудить. Пусть даже сюда явится проклятый дож вместе со всеми своими варварами и четвероногими тварями. Пропади пропадом он и весь мир! Унмарилун Эланоа хотел одного – спать.
Проснувшись, он испуганно открыл глаза, вспоминая приснившийся ему кошмарный сон. Он видел себя, привязанного за руки и ноги к четырем лошадям, которые волочили его по земле, выворачивая все суставы. Увидев над собой деревянную кровлю хижины, он облегченно вздохнул и провел ладонью по бороде. Его пальцы нащупали странную шишку у основания шеи, и он вскочил на ноги. Прибежавший на его зов цирюльник осмотрел шишку и пришел к выводу, что опухоль наверняка вызвал укус какого-то насекомого или, возможно, змеи. Впрочем, последнее соображение произносить вслух он остерегся, опасаясь реакции своего начальника. Он приложил к ране глиняный пластырь, забинтовал шею и покинул комнату так же стремительно, как и появился.
От тумана не осталось и следа, но насупившееся небо грозило в любую секунду разразиться проливным дождем. Унмарилун, однако, был полон жизни и сил. До встречи с Талой… или Исаки… неважно, кем бы ни было это существо… он начинал все сильнее чувствовать свой возраст. И дело было не только в больной ноге. Доспехи казались ему все более тяжелыми, от верховой езды невыносимо болела спина, и мочился он медленно, как старик. Но сейчас он не только забыл о боли: к нему вернулись былая сила и энергичность. Казалось даже, что его кожа снова обрела гладкость и эластичность молодости. Он умирал с голоду и приказал поджарить себе яичницу из дюжины яиц со свининой, повергнув в изумление своих людей, которые видели, что он изменился, но не понимали, в чем заключается происшедшая с ним перемена. Затем он надел железные латы и объявил, что они снова едут в Лиги.
