Мэйфейрские ведьмы - Райс Энн

На этот вопрос ответить не смог никто, но я и не нуждался в их мнении.

К этому времени, Стефан, мне хотелось лишь одного: поскорее уйти с постоялого двора и повидаться с приходским священником, хотя, как ты знаешь, это всегда наиболее опасное дело. Что, если инквизитор, который пирует на деньги, заработанные на всеобщем безумстве, заподозрит неладное и узнает меня, вспомнив по каким-нибудь прошлым встречам, а уж тем более если он, не приведи Бог, поймет, кто прячется под рясой богатого священника и чем на самом деле я занимаюсь?

Меж тем мои новые приятели с готовностью продолжали поглощать заказанное мною вино и вновь заговорили о несравненной красоте графини, в годы молодости привлекшей к ней внимание многих известных амстердамских художников, которые с удовольствием писали ее портреты. О, об этом я мог бы рассказать им и сам, однако промолчал и через некоторое время, охваченный душевной болью, покинул своих собеседников, заказав для них на прощание еще одну бутылку вина.

Вечер был теплый, окна домов распахнуты, отовсюду слышались разговоры и смех, а на ступенях собора еще толпились запоздалые прихожане, в то время как многие уже поудобнее устраивались у стен, готовясь к предстоящему зрелищу. Однако смотревшее на колокольню высокое зарешеченное окно камеры, в которой содержали Дебору, оставалось темным – оттуда не пробивалось ни единого проблеска света.

Чтобы добраться до ризницы, находившейся с другой стороны громадного собора, мне пришлось буквально перешагивать через сидящих и бурно обсуждающих события людей. Потом я долго стучал дверным молотком, пока наконец какая-то старуха не впустила меня и не позвала пастора. Вышедший навстречу сгорбленный седой священник после радушного приветствия выразил сожаление по поводу своего неведения о присутствии в городе странствующего собрата и настоятельно предложил немедленно покинуть постоялый двор и перебраться под его кров.

Он охотно принял мои объяснения и с легкостью поверил выдуманной истории о том, что будто бы по причине больных рук, не позволявших проводить службы, я получил освобождение от своих обязанностей, равно как и множеству других вымышленных сведений и фактов, которые я был вынужден ему сообщить.

Видимо, мне все же сопутствовала некоторая удача, ибо оказалось, что инквизитор приглашен на великосветский прием, устроенный в замке старой графиней. Туда же стеклась вся местная знать, поэтому нынешним вечером он сюда носа не покажет.

Пастор был явно удручен тем, что его не пригласили в замок. Чувствовалось также, что его гложет обида: все бразды правления забрали судья, палач и прочая церковная шушера, в обилии слетающаяся на такого рода судилища.

Пока священник вел меня через свои тускло освещенные, пропитанные пылью покои, я думал о том, как ему, да и всем остальным обитателям этого городишки повезло: ведь стоило графине, дрогнув под пытками, назвать хоть какие-то имена, и, возможно, добрая половина жителей оказались бы сейчас в тюрьме. Однако она предпочла умереть одна. Такой силы я не мог себе вообразить.

Ты знаешь, Стефан, подобные люди находились всегда, хотя к тем, кто не выдерживал истязаний, мы не испытываем ничего, кроме сострадания.

– Побудьте со мной немного, и я расскажу вам все, что мне известно о ней, – предложил священник.

Питая весьма слабую надежду на то, что горожане могли ошибаться, я немедленно задал старику наиболее важные вопросы. Подавалась ли апелляция местному епископу? Да, но он нашел графиню виновной. А в Парижский парламент? Там отказались разбирать ее дело.

– Вы видели эти документы собственными глазами? Он мрачно кивнул, потом достал из ящика в шкафу и подал мне тот мерзкий памфлет, о котором я недавно слышал, – с отвратительным изображением Сюзанны Мэйфейр, погибающей в языках пламени. Я резко отодвинул это чтиво подальше от себя.

– Неужели графиня действительно столь ужасная ведьма? – спросил я.

– Это было давно известно, – шепотом ответил священник, выгнув дугой брови. – Просто ни у кого не хватало смелости открыть правду. Однако умирающий граф, дабы очистить свою совесть, в конце концов сказал об этом, а старая графиня, прочитав написанную инквизитором «Демонологию», обнаружила там точное описание всех тех странностей, которые она и ее внуки давно уже наблюдали.

Священник глубоко вздохнул и, понизив голос до шепота, продолжил:

– Расскажу вам еще одну ужасную тайну. У графа была любовница, одна знатная и влиятельная особа, имя которой нельзя упоминать в связи с этим процессом. Но из ее собственных уст мы слышали, что граф боялся своей жены и в ее присутствии прилагал неимоверные усилия, стараясь не думать о любовнице, ибо графиня могла читать мысли.

– Такому совету могли бы последовать многие женатые мужчины, – раздраженно возразил я. – Но что это доказывает? Ничего.

– Как же вы не понимаете? Ведь именно по этой причине графиня и отравила мужа. Она была уверена, что останется безнаказанной, ибо все сочтут его смерть следствием падения с лошади.

Я ничего не сказал в ответ.

– Но все догадываются, кто эта особа, – лукаво продолжал священник. – Завтра, когда соберется толпа, следите, куда обратятся все взоры, и вы увидите на зрительских скамьях возле тюрьмы графиню Шамийяр из Каркасона. Однако прошу учесть: я вам не говорил, что это именно она.

Я опять промолчал, все глубже погружаясь в состояние безысходности.

– Вы не можете себе представить, какую власть имеет дьявол над этой ведьмой, – продолжал старик.

– Умоляю вас, расскажите, – попросил я.

– Даже после жестокой пытки на дыбе, после испанского сапога, искалечившего ее ноги, после прикладывания к пяткам раскаленного железа она не созналась ни в чем, а только повторяла в муках имя матери и еще выкрикнула: «Роэлант! Роэлант!», а затем: «Петир!» – конечно же, то были имена ее бесов, ибо среди здешних знакомых графини нет никого, кто носил бы такие имена. И что вы думаете? Бесы тут же пришли ей на помощь, ввергли ее в забытье и таким образом избавили от боли.

Я был более не в состоянии слушать.

– Могу ли я встретиться с ней? – спросил я священника. – Мне очень важно своими глазами увидеть эту женщину и, если будет позволено, расспросить ее.

Достав большую толстую книгу ученых наблюдений, написанную по-латыни, которую, по моему твердому убеждению, старик вряд ли смог бы прочесть, я хвастливо заговорил о процессах над ведьмами, свидетелем которых был в Бромберге, о тамошней тюрьме для ведьм, где их пытали сотнями, и еще много о чем в том же духе, не забывая при этом приводить различные подробности, которые произвели на священника должное впечатление.

– Я провожу вас к ней, – наконец сказал он. – Но предупреждаю: это крайне опасно. Когда вы ее увидите, то поймете.

– В чем же заключается опасность? – спросил я, спускаясь по лестнице в сопровождении старика, который освещал путь свечой.

– В том, что эта женщина по-прежнему красива. Видите, как сильно любит ее дьявол. Потому-то мы и называем ее невестой дьявола.

По туннелю, проходившему под нефом собора – в древние времена римляне хоронили здесь умерших, – священник провел меня на другую сторону площади, в тюрьму. Мы поднялись по винтовой лестнице на самый последний этаж, где за массивной дверью, которую с трудом смогли открыть сами тюремщики, содержалась Дебора. Подняв свечу, священник указал в дальний угол длинной камеры.

Сквозь решетки сюда проникали лишь тонкие лучики света, но свеча позволила увидеть вполне достаточно: Дебора лежала на охапке сена – обритая наголо, исхудавшая, истерзанная пытками, облаченная в рваное одеяние из грубой ткани, но по-прежнему чистая и сияющая, словно лилия, как о том недавно мне говорили на постоялом дворе. При виде нас узница едва заметно кивнула, не выказав при этом ни малейших эмоций, а затем поочередно окинула обоих внимательным взглядом. В сиянии ее глаз и в выражении лица, лишенного даже бровей, было нечто неземное.

Стефан, такое лицо достойно сияющего нимба. Ты тоже его видел – написанное красками на полотне. Из моего дальнейшего повествования ты поймешь, о чем я.