Антология - Сборщик душ
Уилл кивнул:
– Пойду искать, где сегодня перекантоваться.
Я в последний раз прижалась губами к его губам.
Уилл попятился и так и пошел по улице спиной вперед, глядя на меня и улыбаясь. Я подождала, пока он скроется в темноте.
Когда я открыла дверь, Джимми уже стоял на верху лестницы и весь аж дергался. Густой пот покрывал его лицо и проступал пятнами на белой выходной рубашке, сидевшей наперекосяк: он даже не смог правильно застегнуть пуговицы.
– Ну и где тебя черти носили? Принесла мою дурь?
Я вручила ему два целлофановых пакета – один с коксом, один с героином. От такой дозы любой нормальный человек отбросил бы копыта на раз, и я мечтала только об одном – поскорее бы он уже заперся у себя в комнате, закинулся и отчалил.
Но он схватил меня за руку, впившись в кожу своими грязными ногтями:
– Этого мне и до утра не хватит.
Я съежилась, ожидая удара:
– Ты мне дал только двадцатку.
Джимми стиснул мою руку еще крепче и двинулся по коридору, волоча меня за собой:
– Плевать на ту двадцатку! Кастилло мне за тебя еще отсыплет.
Кровь застыла у меня в жилах.
Я слыхала о девушках, которые навсегда пропадали в Треугольнике – в старых домах, которыми заправлял Кастилло. Многие приходили туда за дозой и больше не выходили, но были и другие – такие, как я, которых просто передавали с рук на руки, точно мятую двадцатку.
Значит, уже завтра ночью я буду лежать на грязной постели в одном из этих домов, накачанная наркотой до беспамятства, и каждый подонок, который заглянет туда в поисках дешевого траха, сможет мною попользоваться.
– Джимми, пожалуйста, не надо…
Его кулак врезался в мою челюсть. Боль прострелила голову до виска; я пошатнулась и стала заваливаться на спину.
Джимми подхватил меня за талию, крепко прижав мои руки к бокам:
– Я два года ждал, пока тебе стукнет шестнадцать.
Второй рукой он вытащил что-то из кармана… шприц! И в нем – столько отравы, что я наверняка отключусь или, по крайней мере, перестану сопротивляться. Я задергалась изо всех сил и все-таки высвободила одну руку. Совсем рядом, в паре шагов, стоял стол, на котором Джимми держал свои поделки. Я вцепилась в край этого стола, пытаясь вырваться из захвата.
Стол накренился, и что-то подкатилось мне прямо к пальцам. Я схватила эту штуку, развернулась и ударила. И еще раз, и еще.
Я не остановилась, когда нож в первый раз вошел в тело Джимми. Я не остановилась, когда Джимми отшатнулся и завизжал.
Я не остановилась до тех пор, пока пальцы не разжались сами и нож не выпал из моей окровавленной руки.
Убить человека проще, чем вы думаете. Это очень быстро: всего несколько ударов сердца – и конец.
Не помню, как я схватила свой рюкзак и выбежала из дома. И о том, как я прожила следующие несколько недель, тоже не помню почти ничего. Я пряталась по знакомым, пока не начали задавать вопросы. После этого я стала ночевать на свалке и выбирать объедки из мусорных баков за китайским рестораном.
Каждую ночь, перед тем как заснуть, я вызывала в памяти прекрасное лицо Уилла и клялась себе: «Завтра же я за тобой вернусь!» Но сон преображал его черты, и каждое утро я просыпалась в холодном поту, вспоминая, как таращились на меня мертвые глаза Джимми.
Увидеть Уилла еще хоть раз – это была просто мечта, не больше.
Я не могла вернуться. Даже если меня не арестуют за убийство, то Фрэнсис Кастилло мигом сцапает меня в уплату за долги – Джимми наверняка не расплатился с ним по полной.
Так что обратного пути не было.
Через три месяца я познакомилась с Кейт. Она почти ничего о себе не рассказывала – не считая того, что из дому она ушла в четырнадцать и с тех пор научилась добывать деньги на еду, вместо того чтобы шарить по мусорным бакам. Я тоже стала обчищать машины: у меня обнаружился настоящий талант. Когда мы не промахивались с выбором, выручки хватало даже на комнату в дешевом мотеле.
Но однажды ночью все опять изменилось.
Я снимала шины с дорогущего внедорожника и так увлеклась, что не услышала шагов за спиной.
– Помочь?
Я развернулась рывком, перехватив гаечный ключ поудобнее. Надо мной нависал какой-то небритый здоровяк – парень лет тридцати.
– Знаешь, что в этом деле самое главное? – ткнул он пальцем в шину.
– Что?
– Не попадаться! – Он сунул мне под нос свой значок.
Я бросилась было наутек, но не успела и шагу ступить, как он схватил меня за руку.
– Отпустите меня, пожалуйста! – взмолилась я.
Коп хмыкнул и посмотрел мне в лицо:
– Сколько тебе лет?
– Шестнадцать.
– Где твои родители?
Этот вопрос мне задавали уже раз сто, не меньше. Но отвечать на него так и не стало легче.
– У меня нет родителей.
– На самом деле нет? Или тебе просто не нравятся те, что есть?
Тут я слегка расслабилась – врать было ни к чему:
– Моя мать сторчалась. Я выросла под опекой.
Он слегка ослабил хватку, но моей руки так и не отпустил:
– У преступников и копов есть кое-что общее. И те, и другие делят мир на белое и черное. Но то, что для них – белое, для нас черно. – Взгляд его внезапно смягчился: – Может, ты просто оказалась не по ту сторону баррикад.
Четыре года спустя лицо его стало жестче. Виной тому – и бесконечная работа под прикрытием, и бесконечные бутылки виски, вроде той, что сейчас стоит между нами на столе. Но теперь мы с ним – по одну сторону баррикад, и я – не преступник, а коп. Той ночью Бобби спас мне жизнь. Наверно, я так никогда и не пойму, что он во мне увидел. Почему дал мне крышу над головой и шанс исправить все мои ошибки.
Его явно что-то беспокоит: слишком уж долго он сидит, не раскрывая рта, а это на него не похоже.
Он залпом опрокидывает в себя еще одну стопку:
– Нам подвернулся случай пропихнуть кого-то в систему. Кто-то пришил одного из головорезов, работающих на Кастилло. Позавчера из реки выловили труп.
– И что, посылают тебя? – спрашиваю я.
– Нет. Им нужен кто-то такой, кто знает всю шайку и не теряется на местности. – Он отхлебывает прямо из горла. – И выбивает больше девяноста двух из ста.
Я хватаю воздух ртом, но без толку: такое чувство, словно из комнаты разом откачали весь кислород.
– Никто, кроме меня, не выбивает столько.
Бобби отводит глаза:
– Я знаю.
Нет, это чересчур! Кастилло и Треугольник. Они похищают девушек, которых никто не станет разыскивать, и продают их, как мясо на рынке, – и это еще в лучшем случае. Те, кому повезет меньше, остаются в Треугольнике: их подсаживают на наркоту, и до конца своей недолгой жизни они обслуживают шайку Кастилло и всех, кто готов платить. Несколько лет назад я чуть было не стала одной из них.
– Постой-ка! – Я поднимаю руку. – Кастилло доверится просто так какой-то девчонке с улицы. Мне устроят проверку.
Бобби наконец поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза. Я вижу, каким плотным клубком переплелись в его взгляде надежда и стыд, и меня чуть не выворачивает наизнанку.
– Я знаю, – отвечает он.
За всю свою жизнь я убила только одного человека, и эхо его воплей до сих пор не смолкло у меня в ушах. Я вскакиваю, едва не опрокинув стул; тот со скрежетом отъезжает от стола, и бармен косится на нас осуждающе. Я наклоняюсь к Бобби:
– Ты предлагаешь мне стать палачом? – шиплю я ему в ухо. – Убивать людей?
Бобби выпячивает челюсть и преображается на глазах: с таким лицом даже бывалый гангстер примет его за своего.
– Если тебе и придется кого убивать, это будут не люди. На Кастилло работают одни подонки. Дилеры, насильники, убийцы полицейских. Ты окажешь миру большую услугу, если хоть одного из них отправишь на тот свет. По крайней мере, так я смотрю на вещи.
Что ж, Бобби и правда не может смотреть на вещи по-другому. Иначе как он оправдает то, о чем меня просит?
Проведя на улице двенадцать лет, уже не останешься прежним, особенно если ты коп. Бобби насмотрелся такого, от чего каждую ночь слоняется взад-вперед по коридору, а днем топит воспоминания в бутылке.
– И это говорит человек, который при первой нашей встрече сказал, что преступники – такие же люди, только «по другую сторону баррикад»? – спрашиваю я.
Бобби встает, прикуривает сигарету и бросает на стол несколько купюр.
– А разве ты сама до сих пор в это веришь?
Фрэнсис Кастилло совсем не такой, как я ожидала. Если не знать, то этого чисто выбритого красавчика в темном костюме и безупречно выглаженной рубашке не примешь за психопата – скорее уж за добропорядочного бизнесмена. Он сидит у «Макиавелли», в дальнем зале, в компании своих телохранителей, и проглядывает сводки, неспешно потягивая эспрессо. Ресторан еще не открылся: на соседних столиках лежат стулья кверху ножками, а официанты толпятся на кухне.
Кастилло вскидывает на меня глаза и отодвигает свои бумаги.
– Женщина. Отлично. Никому и в голову не придет, что это хорошенькое личико станет последним, что они увидят в своей жизни.
