Стивен Кинг - Ветер сквозь замочную скважину
Так вот я о чем: Сэмми просто обожает всякие зрелища и забавы… особенно если на них можно срубить пару пенни. Четыре раза в год он устраивает состязания для солянщиков. Они соревнуются в беге. И в простом, и с препятствиями, когда надо перепрыгивать через деревянные баррикады и канавы с грязью. Очень смешно, когда кто-то падает. Шлюхи всегда ходят на это смотреть, и если кто-нибудь шлепнется, ржут, как кобылы.
– Давай к сути дела, – пробурчал шериф Пиви. – Хоть им там и проставили по две порции, они с ними быстро расправятся, эти ребята.
– Он устраивает и скачки на лошадях, – продолжил Вегг. – Выделяет на это одних старых кляч. Ну, если лошадка сломает ногу, чтобы было не жалко ее пристрелить.
– А если ногу сломает кто-то из солянщиков, его тоже пристреливают? – спросил я.
Вегг расхохотался и хлопнул себя по бедру, как будто я выдал отличную шутку. Катберт мог бы ему объяснить, что я не умею шутить, но Катберта с нами не было. А Джейми редко когда вступал в разговор, если на то не было необходимости.
– Остроумно, юный стрелок. Весьма остроумно. Нет, если что, их подлечат. Ну, когда можно вылечить. Там есть несколько шлюшек, они за пару монет подрабатывают сиделками после состязаний Сэмми Шанта. Девчонки не против, лишняя денежка – она никогда не лишняя.
Разумеется, для участия в состязаниях надо заплатить взнос, который вычитается из зарплаты. Это покрывает расходы Сэмми. И солянщикам тоже выгода. Победителю каждого из состязаний – будь то обычный бег, бег с препятствиями или скачки на лошадях – прощается годовой долг в продовольственном магазине. Сэмми ничего не теряет: одному долг прощает, со всех остальных дерет три шкуры. Хитрая шельма, да?
– Хитер, как дьявол, – кивнул я.
– Точно! Поэтому когда объявляют о скачках, каждый из солянщиков, кто может хоть как-то держаться в седле, садится в седло. Смешно наблюдать, как они яйца себе отбивают. Обхохочешься, правда. Я на всех состязаниях присутствую, слежу за порядком. Не пропустил ни одной скачки за последние семь лет и знаю всех солянщиков, кто участвовал в скачках хоть раз. Все они сейчас здесь. Был еще один, но на самых последних скачках, которые Сэмми устраивал на Новую Землю, бедолага свалился с коня и отбил себе все нутро. Продержался еще пару дней, а потом приказал долго жить. Так что, думается, это явно не ваш шкуроверт, правильно?
Вегг от души рассмеялся. Пиви посмотрел на него с усталым смирением, Джейми – со смесью презрения и удивления.
Можно ли было верить этому человеку, когда он говорил, что привел всех до единого солянщиков, которые могут держаться в седле? Я решил, что поверю, если он ответит «да» на один вопрос.
– Вегг, а вы сами ставите на кого-то из всадников на этих скачках?
– В прошлом году срубил неплохой куш, – с гордостью проговорил Вегг. – Шант, сквалыга, деньгами не выдает. Пишет расписки, и потом тебе шлюхи и виски – бесплатно. Шлюх люблю помоложе, а виски – постарше.
Пиви взглянул на меня поверх плеча Вегга и пожал плечами, как бы говоря: Это не я назначал им констебля, так что с меня спроса нет.
Я и не собирался предъявлять ему претензии.
– Вегг, идите в контору и подождите нас там. Джейми, шериф Пиви, вы пойдете со мной.
Я им все объяснил по дороге к салуну. Это не заняло много времени.
– Говорить с ними будете вы, – сказал я Пиви, когда мы остановились у дверей салуна. Я говорил тихо, потому что на нас по-прежнему глазел весь город. Хотя люди, стоявшие перед входом в салун, отодвинулись от нас подальше, как от чумных. – Они вас знают.
– Но не так хорошо, как Вегга, – заметил шериф.
– А почему, как вы думаете, я не взял его с нами?
Шериф хохотнул, толкнул дверь салуна и вошел внутрь. Мы с Джейми двинулись следом за ним.
Завсегдатаев пивной оттеснили в глубь зала, к карточным столам. У стойки расположились солянщики. Снип и Канфилд сидели, где я им сказал – с обоих концов барной стойки. Келлин Фрай стоял у входа, привалившись спиной к стене и скрестив руки на груди. В заведении был и второй этаж – отведенный, как я понимаю, под публичный дом. На балконе, нависавшем над залом, толпились далеко не прекрасные дамы, глазевшие на солянщиков.
– Так, ребята! – гаркнул шериф Пиви. – Все повернулись ко мне!
Они тут же послушались. Для этих людей он был просто еще одним бригадиром – начальством, которого надо слушаться. Некоторые еще не допили свое виски, но большинство уже прикончило обе порции. Сейчас они выглядели поживее, у них на щеках появился румянец – скорее от выпивки, чем от ветра и едкой пыли, которые сопровождали их всю дорогу до города.
– Теперь, значит, так, – сказал Пиви. – Все садитесь на стойку, все до единого, и скидывайте сапоги. Чтобы мы видели ваши ноги.
В ответ раздался недовольный ропот.
– Если вам надо узнать, кто из нас сидел в Бильеской тюрьме, то спросили бы прямо, – сказал какой-то пожилой солянщик с седой бородой. – Вот я сидел. И не стыжусь этого, да. Я украл каравай хлеба для старухи своей и двоих наших детишек. Хотя малышам это не помогло, все равно оба умерли.
– А если мы не послушаемся? – спросил другой, помоложе. – Тогда эти мальцы с револьверами нас пристрелят? Так я, может быть, и не против. По крайней мере тогда мне уже не придется лезть в эту проклятую шахту.
Солянщики одобрительно закивали. Мне показалось, что среди общего гула голосов явственно прозвучали два слова: зеленый свет.
Пиви схватил меня за руку и вытащил вперед.
– Вот этот стрелок освободил вас от работы на целый день и купил вам всем выпить. И если каждый из вас точно знает, что он – не тот, кого мы ищем, так чего вам бояться?
Тот, кто ответил шерифу, вряд ли был намного старше меня:
– Сэй шериф, мы боимся всего и всегда.
Это была та самая неприглядная правда, которую знают все, но о которой предпочитают не говорить. В «Невезухе» вдруг стало тихо. Снаружи выл и стонал ветер. Соляная пыль билась в тонкие дощатые стены со звуком, похожим на грохот града.
– Слушайте, что я скажу, мужики, – проговорил Пиви, уже не так громко и более уважительным тоном. – Эти стрелки могут, конечно, достать револьверы и заставить вас сделать то, что нам нужно, под угрозой расстрела. Но мне бы этого не хотелось, да и вам это не надо. Вы взрослые люди и сами должны понимать, что к чему. Если считать вместе с фермой Джефферсона, число погибших в Дебарии уже приближается к сорока. Среди убитых на ферме Джефферсона было три женщины. – Он умолк на секунду. – Нет, вру. Женщина была одна. Одна женщина и две совсем юные девочки. Я знаю, как тяжело вам живется. Какая вам выгода нам помогать? Никакой. И все-таки я вас прошу. И почему нет, в самом деле? Среди вас лишь одному есть что скрывать.
– И правда, какого хрена? – сказал седобородый.
Он встал спиной к барной стойке, оперся руками о край, подтянулся и сел на стойку. Видимо, седобородый был у солянщиков старшим, потому что все остальные тут же последовали его примеру. Я внимательно наблюдал за ними, пытаясь разглядеть хоть малейшие признаки недовольства или замешательства, но недовольства никто не выказывал. Во всяком случае, я не заметил. Теперь, когда все началось, солянщики воспринимали это как шутку. И уже очень скоро они все сидели рядком на стойке, а их сапоги с глухим стуком падали на посыпанный опилками пол. О боги, я до сих пор явственно чувствую вонь этой двадцати одной пары ног.
– Фу, я такого не выдержу, – проговорила одна из шлюх. Я поднял глаза и увидел, что наши зрительницы поспешно уходят с балкона в вихре перьев и нижних юбок. Бармен зажал нос и умчался в дальний конец помещения, к карточным столам. Я мог бы поспорить, что в кафе Рейси в тот вечер никто не заказывал ужин; если у кого-то и был аппетит, это благоухание должно было напрочь его отбить.
– Закатайте штанины, – приказал Пиви. – Мне надо видеть ваши лодыжки.
Солянщики больше не возражали: раз уж взялись, надо делать. Я вышел вперед и сказал:
– Тот, на кого я укажу, слезает со стойки и встает у стены. Можете взять свои сапоги, но надевать их не надо. Нам потом только улицу перейти, а это можно и босиком.
Я пошел вдоль ряда босых ног, в основном страшно тощих и опутанных сеткой раздувшихся темно-лиловых вен – у всех, кроме самых молодых рабочих.
– Ты… ты… и ты…
Всего набралось ровно десять человек с синими кольцами на лодыжках, означавшими срок заключения в Бильеской тюрьме. Джейми подошел к ним. Он не стал доставать оружие, но запустил большие пальцы под перекрещенные на бедрах ремни, так что ладони легли в непосредственной близости от рукоятей его больших шестизарядных револьверов. В общем, намек был понятен.
– Эй, бармен! – позвал я. – Налей-ка еще по маленькой всем, кто остался.
Солянщики без тюремной татуировки радостно оживились и принялись натягивать сапоги.
