Джон Толкин - Хранители Кольца
– Это нам всем в науку! – рассмеялся Мерри. – Ну, Бродяжник, повезло тебе, что ты его дубиной двинул, а то бы рукой, представляешь?
– Ну, ты даешь, Сэм! – сказал Пин. – Я такого раньше не слыхал.
Сэм пробормотал в ответ что-то невнятное.
– Сам небось придумал, не то раньше, не то сейчас, – решил Фродо. – Сэммиум меня вообще чем дальше, тем больше удивляет. Был он заговорщиком, теперь оказался шутником, ишь ты! И чего доброго, окажется волшебником – а не то и воителем?
– Не окажусь, – сказал Сэм. – То и другое дело мне не с руки.
Предвечернее солнце озаряло лесистый склон; и вниз их вела, должно быть, та самая тропа, по которой когда-то шли Гэндальф и Бильбо с гномами. Прошагали несколько миль – и оказались над Трактом, возле его обочины, на вершине громадной насыпи. Тракт давным-давно прянул в сторону от реки Буйной, клокочущей в узком русле, и размашисто петлял у горных подножий, то ныряя в лес, то прорезая заросли вереска: стремился к еще далекой Переправе. Бродяжник указал им в траве у гребня грубо отесанный, обветренный валун, испещренный гномскими рунами и какой-то еще тайнописью.
– Здрасьте пожалста! – сказал Мерри. – Да это же небось камень-отметина у сокровищницы троллей. У Бильбо-то много ли от тех сокровищ осталось, а, Фродо?
Фродо поглядел на камень и подумал: «Вот бы ничего не принес Бильбо, кроме этих неопасных сокровищ, с которыми так легко было расстаться!»
– Ничего не осталось, – сказал он. – Бильбо раздал все до грошика: мол, краденое впрок не идет.
Вечерело, тени удлинялись; сколько хватал глаз, Тракт был по-прежнему пуст. Да все равно другого пути у них теперь не было; они сошли с насыпи, свернули влево и припустились во всю прыть. Сбоку выдвигался длинный отрог, скрывая закатное солнце, и навстречу им с гор повеяло стужей.
Они уже начали высматривать по сторонам место для ночевки, когда сзади вдруг донесся отчетливый и памятный до ужаса стук копыт. Все разом оглянулись, но напрасно: дорога только что круто свернула. Стремглав бросились они вверх по склону, поросшему вереском и голубикой, и укрылись в густом орешнике, футов за тридцать от сумеречного, смутно-серого Тракта. Копыта стучали все ближе, цокали дробно и четко; послышался тихий, рассеянный ветерком перезвон, легкое звяканье бубенцов.
– Что-то не похоже на Черных Всадников, – сказал Фродо, вслушиваясь.
Хоббиты согласились – вроде не похоже, но оставались начеку. После ужасов многодневной погони во всяком звуке за спиной им слышалась опасность и угроза. Зато Бродяжник подался вперед, приложил ладонь к уху, и лицо его просияло радостью.
Смерклось; шелест пробегал по кустам. А бубенцы раздавались все звонче, дробный перестук приближался – и вдруг из-за поворота вылетел белый конь, блеснувший в сумерках, словно светлая птица. Уздечка мерцала самоцветами, как звездными огоньками. За всадником реял плащ; капюшон был откинут, и золотые волосы струились по ветру. Фродо почудилось, будто фигура верхового пламенеет ясным светом.
Бродяжник выпрыгнул из кустов и с радостным окликом кинулся к Тракту; но прежде, чем он вскочил и вскрикнул, всадник поднял взгляд и придержал коня. Завидев Бродяжника, он спешился и побежал ему навстречу.
– Аи, на вэдуи Дунадан! Маэ гвэринниэн! – воскликнул он.
И слова незнакомца, и его звонкий голос сразу успокоили их: во всем Средиземье только у эльфов был такой переливчатый выговор. Однако в приветствии его прозвучала тревога, и говорил он с Бродяжником быстро и озабоченно.
Потом Бродяжник призывно махнул рукой, и хоббиты поспешили вниз, на дорогу.
– Это Всеславур; он из замка Элронда, – сказал Бродяжник.
– Привет тебе, долгожданный гость! – обратился к Фродо эльф-воитель. – Меня выслали тебе навстречу: мы опасались за тебя.
– Значит, Гэндальф в Раздоле? – вскричал Фродо.
– Нет. Когда я уезжал, его там не было, – ответил Всеславур, – но уехал я девять дней назад. До Элронда дошли худые вести: мои родичи, по пути через ваши края за Барандуином, проведали и тотчас дали нам знать, что по западным землям рыщут Девятеро Кольценосцев, а вы пустились в дальний путь с опасным бременем и без провожатого, не дождавшись Гэндальфа. Даже у нас в Раздоле мало кому по силам противостоять Девятерым лицом к лицу, но Элронд все-таки набрал и отправил нарочных на север, на запад и на юг: ведь вы, уходя от погони, могли заплутаться в глуши. Мне выпало наблюдать за Трактом; семь суток назад я достиг Моста Митейтиля и оставил вам знак – берилл. За Мостом таились трое прислужников Саурона; они отступили передо мной и умчались на запад. Я ехал по их следам и встретил еще двоих: те свернули на юг. Тогда я стал искать ваш след, нашел его два дня назад и снова проехал Мост, а сегодня приметил, где вы спустились с гор. Однако будет, остальное потом. Вам придется рискнуть и выдержать страх открытого пути – вечером и ночью. За нами пятеро; когда они нападут на ваш след, примчатся быстрее ветра. Где прочие, не знаю – должно быть, стерегут Брод. Об этом пока лучше не думать.
Тем временем вечерние тени сгустились, и Фродо сковала неодолимая усталость. Еще на раннем закате перед глазами его задернулась темная пелена; теперь и лица друзей были почти не видны. Боль впивалась ледяной хваткой и не отпускала. Покачнувшись, он припал к плечу Сэма.
– Хозяин мой ранен, ему плохо, – сердито сказал Сэм. – Он ехать не сможет, если не отдохнет.
Всеславур подхватил падающего Фродо, бережно принял его на руки и с тревогой глянул ему в лицо.
Бродяжник в кратких словах рассказал об атаке на вершине Заверти, о смертоносном кинжале; достал и протянул эльфу сбереженную рукоять. Тот брезгливо взял ее в руки, но рассмотрел очень внимательно.
– Здесь начертаны колдовские, лиходейские письмена, – сказал он. – Незримые для вас. Спрячь-ка ее, Арагорн, у Элронда пригодится. Только спрячь подальше и не касайся ее. Нет, такие раны мне залечивать не дано. Сделаю, что сумею, но об отдыхе вам пока что и думать нечего.
Чуткими пальцами прощупал он плечо Фродо, и еще суровее стало его лицо: видно, учуял недоброе. А Фродо вдруг почувствовал, что цепкий холод приразнял когти, рука немного согрелась и боль приутихла. Сумеречная завеса проредилась, точно стаяло тяжелое облако. Выплыли из тумана, прояснились лица друзей, и ему прибыло сил и надежды.
– Поедешь на моем коне, – сказал Всеславур. – Стремена я подтяну к чепраку: устроишься поудобнее. И не бойся ничего – с коня не упадешь, раз я ему скажу, чтоб ты не падал. Скачет он ровно и легко; а если что случится, он тебя вынесет, будь уверен – даже вражеские черные скакуны ему не соперники.
– Никуда он меня не вынесет! – воспротивился Фродо. – Что же, я спрячусь в Раздол или где там у эльфов, а друзья – пропадай? Нет уж!
– Не пропадут без тебя твои друзья, – улыбнулся Всеславур. – Погоня за тобой, а не за ними. Ты и твоя ноша, Фродо, – вот наша главная опасность.
Тут возразить было нечего, и Фродо согласился сесть на белого коня. Зато свои мешки они навьючили на пони и пошли гораздо быстрее, даже очень быстро – да разве за эльфом угонишься! Он вел их вперед: сначала сквозь тусклый вечерний сумрак, потом – сквозь ненастную ночную тьму, и не было ни звезд, ни луны. Остановился Всеславур, когда хмуро забрезжило утро. Пин, Мерри и Сэм еле на ногах держались; Бродяжник и тот как-то сгорбился, а Фродо приник к холке коня: его сморил тяжкий сон.
Они отошли с Тракта в заросли вереска, упали наземь и мгновенно заснули. И едва, кажется, сомкнули глаза, как сторожевой Всеславур их разбудил. Утреннее солнце бередило глаза; ночная непогодь рассеялась.
– Ну-ка, выпейте! – велел Всеславур, что-то разливая по кружкам из своей оправленной серебром фляги.
Они выпили – вода и вода, чистая вода, вроде весенней, не теплая и не холодная, без всякого особого вкуса, но она разливала по телу силу и вселяла бодрость. Съеденные после нее затхлый хлеб и ссохшиеся яблоки (больше ничего не осталось) утолили голод лучше самого обильного завтрака в Хоббитании.
Проспали они меньше пяти часов, а потом снова шли, шли и шли по бесконечной ленте древнего Тракта – только два раза за день позволил им отдохнуть Всеславур. К вечеру они одолели миль двадцать с лишним и оказались у крутого поворота направо, в низину, напрямую к Бруиненскому броду. Хоббиты прислушивались и присматривались – пока никого, но Всеславур все чаще останавливался и с тревогой на лице поджидал их, если они отставали. Раз или два он даже заговорил с Бродяжником по-эльфийски.
Но как бы ни тревожились провожатые, а хоббиты нынче свое прошли. Они спотыкались и пошатывались, мечтая только об одном – дать роздых ногам. Боль терзала Фродо вдвое против вчерашнего, и даже днем все виделось ему призрачно-серым, точно мир выцвел и странно опустел. Теперь уж он нетерпеливо ждал ночи как избавления от тусклой пустоты.
