Элизабет Джордж - Грани воды
Когда Дженн заговорила с ним, он ее не услышал. Ей пришлось несколько раз окликать его: «Па! Па!» – чтобы заставить переключить внимание со строя его «маленьких красавиц», как он их называл. Она со вздохом подумала, что он, похоже, уже провел тщательную дегустацию того пива, которое находилось на продвинутой стадии приготовления. Когда мама вернется домой, то ее это не обрадует. Дженн понимала, что ей нельзя терять время: ма обычно приезжала на островном такси перед самым ужином.
Она сказала ему:
– Па, мне надо оставить Энни записку. От домика есть второй ключ?
– Ее нет дома, – сказал Брюс Макдэниелс и, не дожидаясь ответа, добавил: – А почему бы не оставить записку на двери? И у нее же есть мобильник, так? Может, позвонишь ей?
– А может, ты мне скажешь, есть ли ключ? – отозвалась Дженн.
– Не хами! – одернул он ее.
– Извини, – сказала она. – Просто это вроде как важно. Это насчет тюленя.
Брюс возвел очи горе.
– Кому-то стоило бы проклясть тот день, когда это животное первый раз здесь появилось. Однако поскольку я сам проклятьями не занимаюсь – ты ведь знаешь, как твоя мама относится к нехорошим словам, – то это буду не я. – Он потряс головой и добавил: – Сначала разлив нефти, потом этот тюлень, а потом все покатилось в тартарары и там и осталось.
– Например, Эдди Беддоу остался без баркаса?
– Ага. И Шарла день и ночь бродила по берегу, словно овдовевшая женщина, ожидающая, что муж вернется.
– А когда это случилось?
– После чертова разлива. Все началось с того мазута. Загрязнение берега, люди, разгуливающие в защитных костюмах, рыбаки перестали брать наживку – и кто их может винить, – тюлень этот стал появляться, словно ежегодное проклятье… и все здесь стало разваливаться.
– И баркас Эдди тоже?
– Чего?
– Он остался без баркаса тоже из-за нефтяного пятна?
– Он купил эту чертову штуку уже после разлива, и одному только Богу известно, как – если только кто-то ему не заплатил целую кучу денег из-за того, что загрязнил наш берег. Но сомневаюсь, потому что лично я не получил ни гроша.
«Интересно», – подумала Дженн. Ей было совершенно не понятно, что это может значить. А еще это никак неприближало ее к ключу от домика, если он вообще существовал. Так что она сказала:
– А ключ, па? Он есть? Я могу оставить ей записку?
Он ответил:
– Не-а, насколько я знаю. Но это ведь ее машина, да? Звук не такой, как у маминой.
Дженн прислушалась и уловила звук мотора. Она выглянула из сарая и убедилась в том, что ее папа не ошибся. В свете заката Энни Тэйлор как раз вернулась домой. В одной руке у нее был ее фотоаппарат, а под мышкой она несла свой ноутбук. Она вошла в домик, не заметив Дженн. «Точно так же, как вчера в море», – подумала Дженн. Энни интересовало только одно.
* * *Примерно через двадцать минут после того, как Энни приехала, Дженн постучала в дверь ее домика. Ответа не последовало. Дженн попробовала ручку двери – и убедилась, что дверь не заперта. Она открыла дверь и зашла в дом.
Как это ни было странно для этого времени дня, Энни принимала душ. Дженн услышала звук льющейся воды из ванной, а где-то в глубине домика наигрывала музыка. Дженн собралась было громко поздороваться, когда вдруг сообразила, что вот он – ее шанс. Она скользнула туда, где Энни оставила на столе свой ноут. Дженн повезло: Энни уже его включила.
Дженн воззрилась на экран. Заставкой на экране оказалось изображение Неры – что вполне логично следовало из зацикленности Энни. Жизнь была бы идеальной, если бы это изображение оказалось снимком, где крупным планом был бы виден передатчик, который был на Нере. Увы – это было не так. Тут тюлень был снят в фас, близко от Энни: именно этот снимок Энни продемонстрировала на собрании. Взгляд у Неры был тот самый – от которого мурашки по коже шли. Дженн сказала себе, что, возможно, Бекка не ошиблась.
Душ отключился. Дженн решила, что Энни относится к тем людям, которые воду экономят. Она включила экран и стала просматривать файлы. Надпись «Изображения» подсказала ей, где именно следует искать нужное. Она кликнула по ней. Там оказались десятки папок с датами под ними. Она начала двигаться вниз по ним.
Энни начала что-то напевать. Было слышно, как открылся ящик. Включился фен.
Дженн добралась до последнего файла и открыла его. Он должен быть самым поздним по времени. Если и существует снимок с передатчиком Неры, то он должен оказаться именно здесь.
Однако это оказалась не Нера. Вместо нее там был Чад. Он был совершенно голый, совершенно возбужденный и совершенно по-идиотски лыбящийся в объектив. Фоном служила койка у него на яхте. На полу вокруг него неопрятной грудой валялась одежда. Среди нее Дженн заметила принадлежащую Энни водолазку.
Она уставилась на снимок. Ее тошнило. Этот снимок не был единственным. Она не смогла остановиться и начала их просматривать. Чад и Энни. Энни и Чад. Только Энни. Позирует, смеется – полуодетая и голая. «У меня есть пара, ее зовут Бет».
В чем еще Энни лгала? В чем еще она лгала? И какого дьявола это так важно?
– Дженн?
Дженн вздрогнула. Она не слышала ни звука. Она не заметила, что фен отключился. Голая Энни со снимков превратилась в голую Энни, стоявшую в коридорчике, который вел в спальню.
– Что ты смотришь?
Дженн окаменела. Она даже не смогла вспомнить, как можно выйти из файла, в который она залезла. Энни остановилась рядом с ней и посмотрела на экран.
– О! – сказала Энни. – Ой! Вижу, ты меня поймала. Ты именно это искала? Могла бы просто меня спросить. Я бы сказала тебе правду.
Единственные слова, которые нашлись у Дженни, оказались вопросом:
– А как же Бет?
Энни внимательно посмотрела на нее, даже не прикрывая наготу.
– А при чем здесь она?
– Ты говорила, что у тебя есть пара. Ты сказала, что ее зовут Бет. Ты заставила меня думать, что…
– У меня действительно есть пара. Ее зовут Бет.
– Ты ей изменяешь.
– Наверное, это действительно так выглядит, да?
Энни наконец отошла от нее и направилась в спальню в дальней части домика на колесах. Она вернулась в толстовке и тренировочных брюках, натянув на ноги носки. Дженн подумала, что в кои-то веки Энни не выглядит стильной. Но она не казалась и пристыженной или смущенной. Но ведь она должна была что-то испытывать, так ведь? Стыд, смущение, сожаление, раскаяние. Она не имела никакого права быть спокойной, уверенной в себе и совершенно довольной. И тем не менее именно такой она была.
– Мы с Бет в разлуке не воздерживаемся от секса, – сказала Энни. – У нас нет строгих правил. Насколько я знаю Бет – а я ее очень хорошо знаю, – она сейчас, скорее всего, трахается с каким-нибудь розовощеким практикантом в больнице, где у нее есть кое-какие права. Это ведь ничего не значит, видишь ли. Это просто… ну, просто секс.
Дженн непонятно почему почувствовала, что у нее к глазам подступают слезы. Она совершенно не понимала, почему готова расплакаться – и это ее взбесило.
Энни сказала:
– Ты расстроилась. Мне очень жаль. Но тебе не следовало смотреть мои личные снимки.
– А зачем ты их делала? – вопросила Дженн. – Там на них все… и это отвратительно!
Энни улыбнулась.
– Ну, на самом деле вовсе не отвратительно. Но тебе пока этого не понять. Если только ты сама не занималась сексом. С кем-то, кто хорошо понимает, что он – или она – делает.
– Я не лесбо!
– А я этого и не говорила. Но я видела, как ты на меня смотришь, и, давай говорить прямо, в моем возрасте гомо-радар уже работает неплохо.
– Прекрати! Я же сказала тебе – прекрати!
– Есть способ это выяснить, – сказала ей Энни. – Если тебе интересно. Ну, как?
Энни дотронулась до ее волос.
Это было похоже на удар тока. Дженн вскочила с банкетки и заорала:
– Не трогай меня, извращенка!
Она протиснулась мимо биолога и выбежала из домика.
Начался дождь.
* * *На улице Дженн попыталась перевести дыхание и не расплакаться. Она старалась заставить свои мозги придумать хоть какой-то план.
Дождь падал ей на лицо и на волосы, стекал по спине – а она его почти не ощущала. Она понимала, что ей следует уйти из-под него, но ей невыносимо было даже думать о том, чтобы идти в дом к родителям. Островное такси уже стояло у дома, а это означало, что ее мама вернулась. Если Дженн пойдет туда и зайдет в дверь, то мама с первого взгляда поймет, что случилось нечто значительное. И она захочет узнать, что именно.
А Дженн решительно не желала об этом говорить. Ни об Энни. Ни о Чаде. Ни о снимках, которые ей не следовало видеть. Ни о том предложении, которое ей сделала Энни. От этого предложения Энни ее тошнило. Она не знает Дженн. Никто ее не знает.
Дженн поняла, что своим коротким пребыванием в домике Энни испортила все, что только можно было испортить. Она даже не смогла найти изображения Неры, не говоря уже о том, чтобы их внимательно просмотреть. Так что она ни на дюйм не приблизилась к тому, чтобы выяснить, существует ли настолько четкое изображение того передатчика, чтобы можно было разобрать на нем цифры. Тут она подвела Коротышку.
