Дьюма-Ки - Кинг Стивен

Через две минуты Илзе вернулась.

— Я сказала Линни, что забыла ключи.

— Как я понимаю, ты их не забывала.

— Нет. Папа, ты смог бы причинить маме боль? Я про сейчас. Сознательно?

Я покачал головой, но такой ответ её не удовлетворил. Я понял это потому, как она стояла, пристально всматриваясь мне в глаза.

— Нет. Никогда. Я бы…

— Что, папа?

— Я собирался сказать, что скорее отрубил бы себе руку, но тут же понял, что неудачно подобрал слова. Я бы никогда этого не сделал, Илли. Будь уверена.

— Тогда почему она боится тебя?

— Я думаю… потому что я — калека.

Она подскочила ко мне, прижалась так, что чуть не свалила меня на диван.

— Папа, пожалуйста, извини. Просто всё это так ужасно. Я погладил её по волосам.

— Я знаю, но только помни… хуже уже не будет. — Правды в моих словах не было, но я надеялся: если соблюдать осторожность, Илзе никогда не узнает, что я ей лгал.

С подъездной дорожки донёсся автомобильный гудок.

— Иди. — Я поцеловал её мокрую щеку. — Твоя сестра торопится.

Она наморщила нос.

— Как будто бывает по-другому! Надеюсь, ты не злоупотребляешь болеутоляющими?

— Нет.

— Позвони, если я тебе понадоблюсь, папа. Я прилечу на следующем же самолёте.

Она бы прилетела. Поэтому звонить я не собирался.

— Само собой. — Я поцеловал её в другую щёку. — Этот поцелуй передай сестре.

Илзе кивнула и ушла. Я сел на диван, закрыл глаза. За ними били башенные часы, били и били.

v

Моим следующим гостем в Casa Phalen [14] стал доктор Кеймен, психолог, который дал мне Ребу. Я его не приглашал. Он появился у меня исключительно благодаря заботам Кэти, повелительницы лечебной физкультуры.

Хотя Кеймену едва ли было больше сорока, ходил он, как человек, куда более пожилой, и тяжело дышал, даже когда сидел, глядя на мир поверх огромной груши живота сквозь толстые стёкла очков в роговой оправе. Кеймен был очень высоким и очень-очень чёрным, а черты его лица, в силу их невероятных размеров, казались нереальными. Эти гигантские выпученные глазные яблоки, этот нос, напоминавший корабельный таран, эти вывороченные губы завораживали. Ксандер Кеймен выглядел, как второсортный божок в костюме из «Дома мужской одежды». И, судя по внешнему виду, умереть ему предстояло от обширного инфаркта или инсульта, и встреча с одним из них ждала его до пятидесятилетия.

Кеймен отказался от предложения чего-нибудь выпить, сказал, что долго не задержится, и тут же поставил портфель на диван, противореча собственным словам, сел рядом с подлокотником (диван прогнулся на пять фатомов [15] и продолжал прогибаться — я даже испугался за пружины), посмотрел на меня и шумно вдохнул.

— Что привело вас сюда? — спросил я его.

— Кэти говорит мне, что вы планируете наложить на себя руки, — ответил он. Тем же тоном он мог бы сказать: «Кэти говорит мне, что вы планируете пикник на лужайке и собираетесь предложить гостям глазированные пончики». — В этом есть доля правды?

Я открыл рот, закрыл. Однажды, когда мне было десять, и я рос в О-Клер, я взял комикс с вращающейся стойки в аптечном магазине, сунул в джинсы и накрыл сверху футболкой. Затем неспешным шагом направился к выходу, чувствуя себя очень умным, и тут продавщица схватила меня за руку. Вздёрнула мне футболку, выставив напоказ моё украденное сокровище. «И как он сюда попал?» — спросила она. За последующие сорок лет не случалось, чтобы я не мог найтись с ответом на столь простой вопрос.

Наконец (прошло слишком уж много времени, чтобы мой ответ восприняли серьёзно) я промямлил:

— Это нелепо. Я не знаю, откуда у неё могли взяться такие мысли.

— Нелепо?

— Да. Точно не хотите колы?

— Спасибо, но я пас.

Я поднялся, достал колу из холодильника на кухне. Крепко зажал бутылку между культёй и рёбрами (это возможно, хотя и болезненно, не знаю, что вы видели в фильмах, но сломанные рёбра болят долго), левой рукой скрутил крышку. Я — левша. «В этом тебе повезло, мучачо», [16] как говорит Уайрман.

— Меня удивляет, что вы серьёзно восприняли её слова, — сказал я, когда вернулся. — Кэти — великолепный специалист по лечебной физкультуре, но она же не психоаналитик. — Я постоял, прежде чем сесть. — Да и вы тоже. Если подходить формально.

Кеймен сложил ладонь лодочкой за ухом, которое размерами не уступало ящику стола.

— Я слышу… скрежет. Точно слышу!

— О чём вы говорите?

— Такой очаровательно средневековый звук. Будто кто-то опускает проржавевшее забрало, готовясь к обороне. — Он попытался подмигнуть мне, но когда у человека лицо таких размеров, изобразить иронию невозможно: только бурлеск. Однако я его понял. — Что же касается Кэти Грин, вы правы, что она может знать? Она ведь работает с частично парализованными людьми, с полностью парализованными, с теми, у кого ампутированы конечности, вроде вас, с выздоравливающими после тяжёлой травмы головы… опять вроде вас. Этой работой Кэти занимается пятнадцать лет, она могла наблюдать реакцию тысячи увечных пациентов на то, что им никогда не стать такими, как прежде. Но куда ей распознать депрессию с суицидальными тенденциями.

Я сел в продавленное кресло, которое стояло напротив дивана, и мрачно уставился на Кеймена. Его, похоже, провести не удастся. И Кэти Грин тоже.

Он наклонился вперёд… то есть, учитывая объём живота, буквально на пару дюймов, больше не получалось.

— Вы должны подождать.

Я вытаращился на него. Никак не ожидал такого совета. Он кивнул.

— Вы удивлены. Да. Но я не христианин, тем более не католик, и к самоубийству отношусь вполне терпимо. Однако я верю в ответственность человека, знаю, кто вы, и говорю вам следующее: если вы покончите с собой сейчас… даже через шесть месяцев… ваши жена и дети узнают. Сколь бы осторожны вы ни были, они узнают.

— Я не…

Он поднял руку.

— И компания, в которой вы застраховали свою жизнь… на очень большую сумму, я не сомневаюсь… тоже узнает. Они, возможно, не смогут этого доказать… но будут очень, очень стараться. Слухи, которые они начнут распускать, навредят вашим девочкам, пусть вы и думаете, что они хорошо от этого защищены.

Я понимал, что Мелинда защищена. А вот Илзе — совсем другое дело. Мелинда, когда злилась на сестру, говорила, что у Илзе задержка в развитии, но я в это не верил. Я думал, что Илли просто не такая толстокожая.

— И в конце концов они смогут это доказать. — Кеймен пожал огромными плечами. — Я не стану даже предполагать, сколько это будет в денежном эквиваленте, но знаю, что ваше наследство уменьшится на значительную сумму.

О деньгах я как раз и не думал. В голове роились мысли о следователях страховой компании, сующих свои носы во все дыры, пытающихся определить, как и что я подстроил, надеющихся разоблачить меня. И вот тут я начал смеяться.

Кеймен сидел, положив огромные чёрные руки на слоновьи колени, смотрел на меня со всезнающей улыбочкой на губах. Точнее, не улыбочкой, а улыбищей. Он дал мне отсмеяться, а потом спросил, что я нашёл такого забавного.

— Вы говорите мне, что я слишком богат, чтобы покончить с собой.

— Я говорю «не сейчас», Эдгар, и это всё, что я говорю. Я также собираюсь сделать вам предложение, идущее вразрез с моим достаточно богатым опытом… Но насчёт вас у меня очень сильное предчувствие… то самое, что побудило меня дать вам куклу. Предложение это — географическое.

— Простите?

— Это метод лечения, который часто используется людьми на последней стадии алкоголизма. Они надеются, что смена места жительства даст им возможность начать всё с чистого листа. Кардинально развернуть ситуацию.

Я что-то почувствовал. Не сказал бы, что надежду, но что-то.

— Срабатывает он редко, — продолжил Кеймен. — Ветераны «Анонимных алкоголиков», у которых есть ответ на всё (это их благословение и проклятие и пусть даже редко кто это осознаёт), любят говорить: «Посади говнюка в самолёт в Бостоне, тот же говнюк сойдёт с трапа в Сиэтле».