Голос ночи - Кунц Дин Рей

Колин подошел к одному из двух больших сводчатых окон в восточной части зала и сел боком на широкий подоконник. Он задумался, глядя сквозь пыльное стекло. За окном виднелось католическое кладбище, а в дальнем его конце церковь Скорбящей Божией Матери присматривала за останками своих вознесшихся на небеса прихожан.

— Привет.

Колин вздрогнул и обернулся. Это была Хэзер.

— Привет, — сказал он. Он сделал движение, чтобы встать.

— Сиди, не вставай, — сказала она тихим «библиотечным» голосом. — Я зашла на минутку. Меня мама попросила кое-что для нее сделать. Мне нужно было взять одну книгу, и я увидела тебя.

На ней была бордовая футболка и белые шорты.

— Ты отлично выглядишь, — так же тихо сказал Колин.

Она улыбнулась:

— Спасибо.

— Нет, правда.

— Спасибо.

— Просто отлично.

— Ты вгоняешь меня в краску.

— Почему? Потому что я сказал, что ты отлично выглядишь?

— Ну... в общем, да.

— Ты хочешь сказать, тебе было бы приятнее, если я бы сказал, что ты выглядишь как пугало?

Она смущенно засмеялась:

— Нет, конечно. Просто дело в том, что... никто мне раньше не говорил, что я отлично выгляжу.

— Не может быть.

— Правда.

— Шутишь.

— Нет.

— Ни один парень тебе этого не говорил? Они что — все слепые?

Она покраснела.

— В общем-то я понимаю, что я не такая уж и красивая.

— Еще какая красивая.

— У меня рот очень большой, — сказала она.

— Неправда.

— Нет, правда. У меня широкий рот.

— А мне нравится.

— И зубы у меня не очень красивые.

— Они такие белые.

— И два зуба немного криво сидят.

— Но это совсем незаметно, — сказал Колин.

— Ненавижу свои руки, — ответила она.

— Что? Почему?

— У меня пальцы такие короткие и толстые. У моей мамы такие длинные изящные пальцы. А у меня пальцы, как сосиски.

— Глупости. Такие хорошенькие пальчики.

— И коленки у меня острые.

— Красивые коленки.

— Подумать только, — волнуясь, сказала она. — Наконец-то парень говорит мне, что я красивая, а я пытаюсь убедить его в обратном.

Колин удивился, что даже такая красивая девушка, как Хэзер, испытывает сомнения относительно своей внешности. Он всегда считал, что те ребята, которым он так завидовал, — загорелые, голубоглазые, стройные калифорнийские юноши и девушки — представляют собой отдельную расу, существа высшего порядка, которые скользят по жизни с чувством полной самоуверенности, с непоколебимым пониманием своих задач в этом мире и собственной значимости.

Он был одновременно доволен и огорчен, что наконец обнаружил трещину в этом мифе. Неожиданно он понял, что эти особые, излучающие превосходство ребята немного отличались от него, что они не настолько выше его, как он раньше думал. Эта мысль взбодрила его. Но, с другой стороны, он почувствовал, будто потерял что-то важное — приятную иллюзию, которая — временами — утешала его.

— Ты ждешь Роя? — спросила Хэзер.

Он тревожно вздрогнул:

— Н-е-е-т. Я просто занимаюсь кое-какими... исследованиями.

— Я думала, что ты смотришь в окно, чтобы не пропустить Роя.

— Нет. Просто сижу отдыхаю.

— Я думаю, хорошо, что он приходит туда каждый день, — сказала она.

— Кто?

— Рой.

— Приходит куда?

— Вон туда, — сказала она, показывая в окно.

Колин посмотрел в окно, потом на девушку.

— Ты хочешь сказать, что он ходит в церковь каждый день?

— Нет. На кладбище. А ты не знал?

— Расскажи.

— В общем... я живу в доме напротив. Вон в том белом с синими наличниками. Видишь его?

— Да.

— И я часто вижу Роя, когда он бывает на кладбище.

— Что он там делает?

— Он приходит к сестре.

— У него есть сестра?

— Была. Она умерла.

— Он мне ничего не говорил.

Хэзер кивнула:

— По-моему, он не любит об этом говорить.

— Ни слова не сказал.

— Однажды я сказала ему, как это хорошо... ну, знаешь, приходить на могилу, проявление верности и все такое. Он разозлился на меня.

— Неужели?

— Как с цепи сорвался.

— Почему?

— Я не знаю, — сказала Хэзер. — Сначала я подумала, что он все еще чувствует боль утраты. Я подумала, что ему настолько тяжело, что он не может говорить об этом. Но потом мне показалось, что он разозлился, как если бы я застала его за каким-то незаконным занятием. Но он же не делал ничего неправильного. Все это выглядело странно.

Колин несколько секунд размышлял над этой новостью. Он посмотрел на залитое солнцем кладбище.

— Как она умерла?

— Я не знаю. Это случилось до моего приезда. Мы переехали в Санта-Леону всего три года назад. К тому времени она уже давно умерла.

Сестра.

Умершая сестра.

Каким-то образом в этом заключалась разгадка.

— Ну ладно, — сказала Хэзер, не подозревая, какие важные сведения она ему сообщила. — Мне надо идти. Мама дала мне целый список всего, что нужно купить. Она ждет меня обратно в течение часа. Она не любит тех, кто опаздывает. Она говорит, опаздывают только неаккуратные эгоистичные люди. Увидимся в шесть часов.

— Извини, что нам придется идти на ранний сеанс, — сказал Колин.

— Не страшно, — сказала она. — Фильм тот же самый независимо от времени, когда его показывают.

— И помнишь, я говорил, что мне надо быть дома до наступления темноты. Тоска!

— Ничего, — ответила Хэзер. — Это тоже не страшно. Не вечно же ты будешь наказан. Всего ведь на месяц? Не беспокойся. Мы хорошо проведем время. До встречи.

— Пока, — сказал он.

Он наблюдал, как она идет по тихому залу. Когда она ушла, он повернулся к окну... и к кладбищу.

Умершая сестра.

Глава 30

Колин без труда нашел надгробие: оно привлекало внимание, словно маяк. Памятник бы; выше и выглядел богаче любого другого на кладбище: изящный, даже вычурный, состоящий из гранитных и мраморных секций, подогнанных друг к другу без каких-либо заметных швов. Каждая грань отполирована до блеска. Мистер и миссис Борден денег не пожалели.

На темной, с красивыми прожилками, зеркальной поверхности было высечено широкими буквами:

Белинда Джейн Борден

Судя по дате, она умерла более шести лет назад, в последний день апреля. Памятник в изголовье могилы был, наверное, в несколько раз больше той, чью память он увековечивал, ибо Белинде Джейн было всего пять лет, когда тело ее было предано земле.

Колин вернулся в библиотеку и попросил миссис Ларкин дать ему микрофильмовую подшивку «Ньюс реджистер» шестилетней давности.

Сообщение было на первой полосе.

Рой убил свою сестру.

Не убийство.

Просто несчастный случай. Нелепый несчастный случай.

Никто не смог бы предотвратить его.

Восьмилетний мальчик находит на кухонном столе папины ключи от машины. Он решает прокатиться вокруг квартала. Так он докажет, что он взрослее и серьезнее, чем считают окружающие. Он докажет, что достаточно взрослый, чтобы играть в папину железную дорогу или хотя бы чтобы сидеть рядом с папой и наблюдать за поездами. Даже это ему не разрешают, а ведь ему так хочется. Машина стоит перед гаражом. Мальчик кладет на сиденье подушку, чтобы сесть повыше и видеть дорогу. Но, оказывается, он не достает до педалей. Он ищет какое-нибудь приспособление и находит в гараже метровый отрезок соснового бруса — «пятидесятки», как раз то, что ему нужно. Он воспользуется им, чтобы нажимать на педали. Одну руку — на брус, а другую — на руль. Он заводит мотор и неуклюже пытается передвинуть рычаг переключения передач.

Его мать слышит шум. Она выходит из дома в тот момент, когда ее дочь заходит за машину. Она кричит что-то и мальчику, и девочке, и оба машут ей в ответ. Она бросается к машине, но мальчику наконец удается включить задний ход, и он изо всех сил нажимает брусом на педаль газа. Машину бросает назад. Он сбивает девочку. Она вскрикивает и падает. Заднее колесо проезжает по ее хрупкой голове. Голова лопается, как наполненный кровью мяч. И когда приезжает «неотложка», врачи видят, что мать сидит на траве — ноги подобраны, как у индейца, белое лицо застыло — и повторяет снова и снова: «Она просто лопнула. Лопнула. Пшик, и все. Ее маленькая головка. Пшик, и все».