Извлечение троих (Двери Между Мирами) - Кинг Стивен

Энрико Балазар умер с выражением крайнего изумления на том, что осталось еще от его лица.

— Пока, Джордж! — сказал Эдди и нажал на курок. К его несказанному удовольствию снова раздался грохот. В этой малышке нет ни одного порченного, в каком-то бешенном исступлении подумал Эдди. Мне, как видно, досталась хорошая девочка. Джордж успел еще выстрелить, а потом пуля Эдди отшвырнула его назад, валя с ног, как кеглю. Джордж промахнулся. Эдди вдруг охватило иррациональное, но отметающее все сомнения чувство: что револьвер Роланда наделен некоей колдовскою силой охранительного талисмана. Пока он держит его в руках, с ним ничего не случится.

А потом была тишина — Эдди слышал лишь стоны несчастного, которого придавил Большой Джордж (когда Джордж свалился на Руди Векчино, так звали этого бедолагу, он сломал ему три ребра) и звон у себя в ушах. На мгновение он испугался, что уже никогда не будет слышать нормально. По сравнению с грохотом перестрелки, которая, кажется, завершилась, самый оглушительный рок-концерт звучал не громче радио, играющего где-то за два квартала.

Офис Балазара представлял собою картину полного опустошения. На комнату он походил теперь меньше всего. Его прежнее назначение даже и не угадывалось. Эдди огляделся, широко распахнув глаза, как это бывает, когда очень юный парнишка видит что-то подобное впервые в жизни, но Роланд знал эту картину, и картина всегда была одинаковой. Громадное ли это поле битвы, где тысячи полегли под огнем канонады, от винтовок, мечей, алебард или маленькая комнатушка, где пять-шесть человек перестреляли друг друга — в конце все сводилось к одному: еще один мертвый дом, еще один склеп, воняющий порохом и сырым мясом.

Стена между офисом и туалетом исчезла за исключением нескольких стоек. Все было усыпано битым стеклом. Потолочные панели, развороченные помпезной, но бесполезной стрельбой Трикса Постино, свисали теперь, как ошметки содранной кожи.

Эдди сухо откашлялся. Теперь он различал и другие звуки: гул возбужденного разговора, крики из бара и на улице, вдалеке — вой сирен.

— Сколько? — спросил стрелок Эдди. — Мы их всех уложили?

— Да, я думаю…

— Я тебе кое-что принес, Эдди, — выкрикнул из коридора Кевин Блейк. — Мне показалось, тебе оно пригодится в качестве сувенира на память. Видишь? — То, чего Балазару не удалось сотворить с младшим Дином, Кевин сделал со старшим. Он швырнул в дверь отрезанную голову Генри Дина.

Эдди увидел, что это, и закричал. Он рванулся к двери, босыми ногами — по осколкам стекла и щепкам, не обращая на них внимания, стреляя на бегу и крича, расстреливая последние пять патронов из огромного револьвера.

— Нет, Эдди! — крикнул стрелок, но Эдди его не слышал. Он вообще ничего не слышал.

Шестой патрон дал осечку, но к теперь Эдди вообще ничего уже не понимал, кроме того, что его брат Генри мертв, Генри, они отрезали ему голову, какой-то вонючий сукин сын отрезал голову Генри, и сукин сын за это заплатит, о да, в этом можете не сомневаться.

Он бежал к двери, опять и опять нажимая на курок, не замечая того, что револьвер давно уже не стреляет, что его ноги красны от крови, и что Кевин Блейк вышел, низко пригнувшись, ему навстречу, что в руках у него Лама 38-го калибра, автоматический пистолет. Рыжие волосы Кевина вились колечками и спиральками. Он улыбался.

Сейчас он очень огорчится, — подумал стрелок, зная, что положиться ему можно только на удачу, чтобы попасть в цель из этого игрушечного пистолетика, не вызывающего никакого доверия, даже если он точно прицелится.

Когда он увидел, что солдат Балазара старается выманить Эдди, Роланд поднялся на колени и подпер левую руку кулаком правой, упрямо не обращая внимания на невыносимую боль. Другого шанса не будет. Боль не имеет значения.

Когда человек с рыжими волосами показался, расплывшись в улыбке, в дверном проеме, разума Роланда как будто не стало, как это бывало всегда: глаз его видел, рука стреляла, — и вот уже рыжеволосый распластался у той стены коридора с открытыми глазами и маленькой синенькой дыркой во лбу. Эдди стоял над ним, крича и рыдая, и снова и снова палил из пустого револьвера с рукояткой из сандалового дерева, как будто этот рыжеволосый для него еще недостаточно мертв.

Стрелок ожидал смертоносной очереди, что разрежет Эдди пополам, и когда ее не последовало, он проникся уверенностью, что теперь все закончилось по-настоящему. Если и были другие солдаты, они давно сделали ноги.

Он поднялся на ноги, пошатнулся, едва не упал, и медленно пошел туда, где стоял Эдди Дин.

— Остановись, — сказал он.

Эдди не слышал его — он продолжал палить в мертвого человека из пустого револьвера.

— Остановись, Эдди. Он мертв. Они все мертвы. У тебя ноги в крови.

Эдди не слышал его — он продолжал щелкать курком. Теперь возбужденные голоса стали ближе. Вой сирен — тоже.

Стрелок схватил револьвер и потянул его к себе. Эдди повернулся к нему, и прежде, чем Роланд успел понять, что сейчас произойдет, Эдди ударил его в висок его же собственным револьвером. Роланд почувствовал на виске теплую струйку крови и упал, привалившись к стене. Стрелок попытался подняться — им пора выбираться отсюда и побыстрее, — но почувствовал, что сползает по стене вниз, несмотря на все усилия, а потом мир ненадолго исчез в колышущейся серой пелене.

Он был в отключке не более двух минут, а потом все же сумел собраться и подняться на ноги. Эдди куда-то делся: его больше не было в коридоре. Револьвер Роланда лежал на груди рыжеволосого мертвеца. Стрелок нагнулся, борясь с приступом головокружения, поднял револьвер и неуклюже опустил его левой рукой в правую кобуру.

Как бы вернуть мои чертовы пальцы, устало подумал он и вздохнул.

Он попытался вернуться в развороченный офис — добрался туда кое-как, спотыкаясь на каждом шагу. Он нагнулся и собрал одежду Эдди: столько, сколько сумел унести на сгибе левого локтя. Вой сирен приближался. Роланд решил, что это, наверное, едут солдаты милиционной армии, комендантский отряд, что-нибудь в этом роде… но не исключена и возможность, что это — люди Балазара.

— Эдди, — прохрипел он.

В горле жгло и болело. Болело даже сильнее, чем это вздутие на виске, куда Эдди ударил его револьвером.

Эдди не замечал ничего. Он сидел на полу, прижимая в животу голову брата. Его трясло. Он рыдал. Стрелок оглянулся, ища глазами дверь на берег, и когда не увидел ее, испытал какое-то неприятное чувство, похожее на панический ужас. А потом вспомнил. Когда они оба по эту сторону, единственный способ сотворить дверь — войти с Эдди в физический контакт.

Он потянулся к нему, но Эдди отпрянул, не прекращая всхлипывать.

— Не прикасайся ко мне, — сказал он.

— Эдди, все кончено. Они все мертвы, и твой брат тоже мертв.

— Не трогай моего брата! — как-то по-детски выкрикнул Эдди, и его снова пробила дрожь. От прижал к груди отрезанную голову брата и уставился на стрелка глазами, полными слез.

— Он всегда обо мне заботился, понимаешь, — Эдди захлебывался от рыданий, так что стрелок с трудом его понимал. — Всегда. Почему я не сумел позаботиться о нем, всего один раз, после всего, что он для меня сделал?

Да уж, он позаботился о тебе,— хмуро подумал Роланд. - Посмотри на себя: сидишь тут и дрожишь, как будто ты скушал яблоко с дерева-лихорадки. Замечательно он о тебе позаботился.

— Нам надо идти.

— Идти? — впервые за все это время на лице Эдди отразилось хоть какое-то понимание, которое тут же сменилось тревогой. — Я никуда не пойду. И особенно — в это жуткое место, где эти здоровые крабы, или что там такое, сожрали Джека.

Кто-то ломился в дверь, требуя, чтобы немедленно открывали.

— Хочешь остаться здесь и объяснять, откуда здесь все эти трупы? — спросил стрелок.

— Мне все равно. Без Генри все потеряло смысл. Все.

— Тебе, может быть, и все равно, — сказал Роланд, — но сюда впутаны и другие, Узник.