Элизабет Джордж - Грани воды
На кухне мама что-то записывала в блокнот, а папа уничтожал свою традиционную тарелку с овсянкой быстрого приготовления. Когда Дэйв Мэтисон весело спросил, как у него идут дела, Деррик бросил взгляд на маму и понял, что она его не выдала. Он ответил отцу:
– Нормально.
Дэйв добавил:
– Ты вернулся поздно. Больше так не делай в будни, ладно?
Он пообещал:
– Не буду. Извини. Мне надо было позвонить. Я задержался с Кортни после обсуждения Библии.
Дэйв со смехом заметил:
– Такое услышишь нечасто!
Он доел овсянку, отнес тарелку в мойку и залил водой. После этого он поцеловал Ронду, приобнял Деррика за плечи и ушел. И тогда Деррик с матерью остались одни.
А она опять не стала на него наезжать. Только когда он закончил свой завтрак из хлопьев, апельсинового сока и тостов, она подняла голову от блокнота и сказала ему:
– Кажется, ты кое-что узнал о себе этой ночью.
– Наверное, да.
– Это необязательно плохо, знаешь ли.
– Ощущение неприятное.
– Понимаю, – согласилась она. – Но такое уж оно, взросление. Переживаешь то, что должен, чтобы повзрослеть… Пока это происходит, это, как правило, неприятно.
– Это не начало лекции на тему «Ты сейчас взрослеешь»? – поинтересовался он у нее.
– Не поняла?
– Ну, знаешь: «Мой маленький сын становится большим».
Она улыбнулась, хоть глаза у нее и оставались грустными, и сказала:
– Знаешь что? Я об этом даже не думала. Я имела в виду скорее внутренний рост, если ты понимаешь, о чем я. Сердце взрослеет. Душа взрослеет. Как это ни назови. Вот это и бывает трудно. Но ты с этим справишься.
– Проблема в том, что я даже не знаю, с чем должен справиться.
– Ага. И это тоже часть взросления, – сообщила ему она.
* * *Он решил, что это очень странно. После ее бесконечных лекций о предосторожностях, венерических болезнях, случайных залетах и разнообразных вариантах того, как двое подростков могут испортить себе жизнь, все свелось к одному: она понимает, что он пытается разобраться с последствиями. Ему необходимо было сначала понять, что это за последствия. После этого, возможно, он сможет что-то предпринять относительно того, как он к ним относится.
Все встало с ног на голову. Ему казалось, что из них двоих именно Кортни должна была ощущать давление совести и давление желания, разрываться на две части, не понимая, чем это вызвано. В конце концов, это она дала обет целомудрия! Однако она, похоже, была совершенно счастлива, и каждый час посылала ему эсэмэски «Люблю!» или беззвучно произносила это слово в школьных коридорах между уроками.
Он не понимал ее – но гораздо хуже было то, что он и себя не понимал. Ему необходимо было разобраться в себе. Ему нужна была возможность заняться тем… непонятным, что грызло его изнутри.
И потому однажды на три ее послания «Люблю!» он взял и не ответил. И после этого, конечно, не удивился, обнаружив, что она дожидается его после репетиции джаз-группы.
Кортни сидела в коридоре на полу, вытянув стройные ноги и прислонившись к стене. На коленях у нее лежал раскрытый учебник. Когда он вышел из репетиционной, она поднялась на ноги. Выглядела она как всегда – прекрасно.
Она спросила:
– Ты сегодня забыл мобильник? Я несколько раз тебе писала.
Голос у нее звучал немного нервно.
Он ответил:
– Нет. Я их получил. Эсэмэски. Извини. Я подумал… – Он пожал плечами. – Ну, ты же мои чувства знаешь.
Другие члены группы выходили из зала. Некоторые смотрели на них, некоторые здоровались с Кортни. Двое парней из-за чего-то рассмеялись. Еще кто-то сказал:
– Ага, по-крупному!
Кортни перевела взгляд с них на него – и ее глаза потемнели: она истолковала все так, как толковать вовсе не следовало бы.
Когда они остались одни, она тихо проговорила:
– Ты им рассказал, да?
Он возмутился:
– Что? Еще чего!
– Тогда откуда они знают?
– Эти парни? Корт, я понятия не имею, о чем они разговаривали!
– Ты не ответил на мои эсэмэски.
– Потому что я уже сказал. Я уже тысячу раз сказал.
– Все кончено, да?
Тут она повернулась и пошла прочь – и у него не было других вариантов, кроме как пойти следом. Что он и сделал.
Он сказал:
– Послушай, ничего не кончалось!
Ее ответ сказал ему, что ее мысли пошли по совершенно другому пути. Она прошептала:
– Мне не надо было. Я ведь знала, знала – и все равно сделала!
Тут, к его ужасу, она заплакала. Он посмотрел в обе стороны коридора и понял, что им ни в коем случае не следовало вести этот разговор там, где мимо может пройти кто угодно, после чего все в школе узнают.
Он взял ее за локоть. Она вырвала руку. Он снова взял ее за руку.
– Пошли, – тихо проговорил он.
Они направились к широким двойным дверям, служившим входом в школу, и вышли на улицу. Было очень холодно, начался дождь.
– Мне же говорили! – Она полезла в сумочку. У нее упал учебник. Он поднял его. Она достала упаковку бумажных платков, но не воспользовалась ими. Не обращая внимания на зажатые в кулаке платки, она вытерла глаза рукавом. – Парни хотят того, чего им хочется, а когда они это получат… Мне так и говорили!
Он резко выругался – и не испытал никаких угрызений совести.
– Все совсем не так, – возразил он.
– Я тебя люблю. Вот почему я это сделала. Я тебя люблю. Я думала, я молилась. Я читала Библию. И снова молилась. Я заглянула себе в сердце и заглянула себе в душу. Душа сказала мне, что это – как подарок. Понимаешь? Я хотела принести тебе дар! А ты хотел только… Ну, кажется, это мы знаем, так?
– Ты не даешь мне ни единой возможности, – сказал он, – это несправедливо.
– Какая возможность тебе нужна?
– Объяснить свои чувства. – Он зашагал прочь от школы, но увлек ее за собой, к парковке, где у нее стояла машина. Он сказал: – Открывай. Давай спрячемся от дождя.
Она спросила:
– Зачем?
– Затем, что нам нужно поговорить.
Она послушалась и отперла машину. Они забрались в салон. Она сказала:
– Цветы должны были мне все сказать. Они и сказали, но я не стала слушать, потому что не хотела верить.
– Это ничего не значит, – не согласился он. – Цветы – это цветы. И только. Они не означали… – Он вздохнул и потер лоб. – Корт, я не хотел, чтобы это случилось. Так, как это случилось.
– Ну, спасибо! – с горечью откликнулась она.
– Выслушай меня, пожалуйста. Я не хотел вести этот разговор сейчас, потому что совершенно запутался и не понимаю, в чем дело и что это значит.
– Хорошо, что я понимаю. Это значит, что ты получил то, чего добивался, и теперь готов сваливать.
– Дело совсем не в этом. Просто мне нужно время.
– Для чего?
– Чтобы разобраться в своих чувствах.
– Мне казалось, что ты прекрасно в них разбирался. Судя по тому, как ты себя вел.
– Это было… до того. Послушай, после того, как мы это сделали… Я просто не ожидал… Ну, пойми! Мы читали Библию и говорили о тех типах в кустах и о том, чего они хотели от той дамы в ванне… Я даже имя ее не могу вспомнить, так у меня крыша из-за тебя поехала. Но я пытаюсь объяснить, что ничего не понимаю. Вот что я хочу сказать тебе, Корт. Я не могу притворяться, будто молюсь, читаю Библию и даю обеты быть чистым и святым, и при этом… Ну, Кортни, ты же понимаешь, о чем я. Конечно, понимаешь!
– Ты говоришь, что я лицемерка, – прошептала она. Она так побледнела, что, казалось, вот-вот упадет в обморок. – Ты добился, чего хотел, а теперь говоришь, что между нами все кончено, потому что я лицемерка.
Он запротестовал:
– Ты передергиваешь. И я говорил вовсе не это.
Но он неожиданно и очень ясно понял, что часть ее слов соответствует истине. Только не та, которая касалась лицемерия. Или если и касалась, то не имела никакого отношения к ней.
Казалось, она прочла по его лицу пришедшее к нему понимание и отвернулась.
Она попросила:
– Уйди, ладно?
– Корт, перестань…
– Просто уходи. Мне надо домой.
Глава 25
По оживленному обмену эсэмэсками и сопровождающему его перешептыванию Дженн достаточно быстро поняла, что Диспетчерская сплетен распространяет сведения, имеющие огромное значение для всех школьников Южного Уидби. Оказалось, что это – известие об окончательном разрыве отношений Деррика Мэтисона и Кортни Бейкер. Поскольку они с Дерриком когда-то дружили, Дженн могла бы заинтересоваться этим и даже поговорить об этом с ним, но несколько месяцев назад он перечеркнул их дружбу ради Толстозадой Всезнайки, и потому она уделила этой новости ровно десять секунд, а потом махнула рукой на его разбитое сердце – или что там у него было. Ее мысли занимали другие проблемы.
Одной из них была Энни Тэйлор. Энни два вечера подряд исчезала из своего домика – не на всю ночь, но допоздна. Когда она вернулась, то звук захлопывающейся дверцы машины разбудил Дженн. Когда Дженн босиком прошлепала к окну и увидела, что Энни как раз заходит к себе, часы показывали половину третьего. Хотя Дженн понимала, что это не ее дело, ей было неспокойно, когда Энни исчезала, потому что создавалось впечатление, что это из-за Неры. Последнее собрание тюленьего общества было полным дурдомом. После его окончания намерения Энни в отношении этой самки тюленя стали вдвое и втрое решительней. Она была намерена ее поймать, ей необходимы были снимки, ей надо заполучить образчик ее ДНК. Она безостановочно говорила обо всем этом – и о том, как она собирается это сделать и почему это надо делать НЕМЕДЛЕННО. Дженн решила, что из-за этого тюленя у людей крыша едет. На то должны были быть какие-то причины помимо очевидных: для Лэнгли Нера была источником доходов, а для Энни – возможностью написать диссертацию. Дженн готова была принять это как частичное объяснение этого сумасшествия, но она решительно не верила в то, что это единственное объяснение.
