Коллектив авторов - Невеста зверя (сборник)
Госпожа медленно обвела взглядом опушку и только через некоторое время заметила их, таких крошечных в густом мху. Она опустилась на колени со стоном, словно на плечах ее лежало неподъемное бремя.
Масако тревожно вскинула взгляд, любуясь ее зрелой красотой.
Кожа у госпожи была белая и гладкая, но под глазами залегли усталые темные тени, а веки покрыли морщины, говоря о долгой прожитой жизни. Казалось, ей могло быть и шестнадцать лет, и сто.
– Дорогая моя крыса. – Она улыбнулась. Дыхание ее было чистым, но глаза потемнели от боли. – Хранительница… Защитница… Ты оказала мне большую честь, согласившись ко мне прийти.
– Кто, я? – недоверчиво пискнула Масако.
– Да, ты.
Госпожа протянула руку, и Масако взбежала ей на ладонь. Она опустила голову, смущенная приветствием госпожи. Бледная госпожа подняла руку, и Масако еле удержалась, чтобы не вонзить коготки ей в кожу.
– Крысы всегда были моими самыми верными стражами – преданными, мудрыми, храбрыми. Но вот уже тысячу лет меня с каждым днем медленно губит заклятье. Мои хранители рассеялись по миру и потерялись. Они пропали для меня, заблудились в самих себе. Моих хранителей разбросало по внешним царствам, далеко от Леса Сновидений. За много веков я научилась отделять свой дух от тела. – Госпожа свободной рукой ласково погладила грубую кору высокого кедра, затем положила ладонь себе на грудь. – В этом обличье я исходила много далеких стран в поисках моих верных хранителей, утративших память о доме…
Уголки ее блестящих глаз наполнились золотыми смолистыми слезами.
– Я думала, если они съедят орешек с моего дерева, то вспомнят обо всем и вернутся ко мне. О да, они вернулись, но лишь для того, чтобы обобрать мои ветви в поисках новой еды, сорвать да же хвою от жадности. Они ели и ели, пока не умерли. А я до сих пор в плену. Из сотен крыс, которых я нашла и призвала к себе, со мной осталась лишь одна. – Она с улыбкой указала на пожилого самца.
Он как раз поднес орешек ко рту, но тут же уронил его на землю и в смятении попытался закрыть задней лапой.
Госпожа Кедр печально улыбнулась:
– Это мой самый верный слуга, но и он небезупречен.
Масако заморгала черными глазками-бусинками. Она нюхала воздух, шевеля усами. Сколько еще осталось кедровых орешков? Да и откуда им взяться, дерево-то почти голое!
– Масако-сан, – тихо позвала Госпожа.
Масако перестала принюхиваться и присела на задние лапки.
– Ты можешь избавить меня от тысячелетнего проклятия?
Масако нервно потерла усики обеими лапами.
– Я попробую, – пропищала она. – Могу попробовать.
Госпожа Кедр закрыла глаза. Ее веки были темны и морщинисты, как древесная кора. Вдруг она показалась очень старой – исполнившись почтения, Масако не могла не поклониться ей.
Госпожа Кедр наклонилась было, чтобы опустить Масако на землю, но до конца согнуться не смогла.
– Вот видишь, – прошептала госпожа. – Я связана вот здесь, и путы убивают мой дух, останавливают течение жизненных соков.
Масако ахнула. Веревка! Ее талия была перевязана веревкой так туго, что она сквозь платье врезалась ей в тело до самых костей. Из раны сочилась золотистая смола. Путы медленно разрезали ее пополам!
Госпожа мучительно содрогнулась, и Масако вцепилась в ее пальцы когтями.
Но спазм вскоре прошел, и госпожа изящным движением промокнула рукавом платья уголки губ. На серебристой ткани осталось золотое пятно.
– Боюсь, мне недолго осталось, – спокойно проговорила она.
– Чем я могу помочь? – Масако вцепилась в палец госпожи обеими лапками. – Может, хотя бы попробовать перегрызть веревку зубами?
Госпожа грустно покачала головой.
– Если бы это было так просто, маленькая хранительница… – прошептала она. – Она подняла свободную руку и указала на огромное голое дерево. Высоко над головой, не меньше чем в двадцати футах, Масако разглядела светлую полосу, окружающую толстый ствол.
– Видишь, – тихо сказала госпожа. – Мои путы вон там. Это их надо разомкнуть.
Масако закрыла глаза. Ее сердечко дало сбой, словно заводная игрушка. Она вовсе не обязана помогать! И кедр, и дух кедра она видит в первый раз. Еще можно вернуться по собственным следам назад, в магазин, в свой мир. Никто не заставляет ее приходить госпоже на помощь. Масако вздохнула. Открыла глаза.
И прыгнула.
Взобраться вверх по толстой, морщинистой коре дерева для крысы не составляло особого труда. Но для этого требовалось много сил, и вскоре Масако начала задыхаться. Крыса не отличалась выносливостью, хоть и могла быстро пробегать короткие расстояния. Она обрадовалась, что видит вперед не больше чем на несколько футов. Она ужасно боялась высоты.
Масако все карабкалась и карабкалась. Ободранные лапы нестерпимо болели. Она едва переводила дух. Она не представляла, сколько еще ей оставалось лезть вверх. Но, несмотря на ужасную усталость, она все равно продолжала свой путь, даже после того, как ее первый приступ альтруизма угас. Теперь она боялась, что, стоит ей остановиться, как она сразу упадет.
Сквозь отчаянный стук сердца и пульсацию крови в ушах прорвалась какая-то жужжащая вибрация. Впереди замаячило что-то серовато-белое, как грязный зимний снег.
Веревка! Она добралась до веревки, которая душит дерево!
Дрожащей лапкой Масако коснулась пут, но как только ее когти вонзились в них, веревка шевельнулась и сдвинулась на полдюйма вбок, уходя от ее когтей.
Дерево застонало от корней до вершины.
Далеко-далеко внизу вскрикнула женщина.
– Ох! – Масако сжала зубы, шерсть ее ощетинилась, а усы прижались к мордочке от ужаса.
Веревка была живая и сжималась сильнее, стоило ее коснуться.
Но как? Как же ей снять ее, если до нее нельзя дотронуться?
Стуча зубами от страха, Масако поползла по стволу горизонтально, под сдавившей его белой веревкой. Это было куда труднее, чем лезть вверх. Цепляясь коготками задних лап, она передними нащупывала выступы на пути. Но как только она вцепилась когтями в кору, хрупкий кусочек обломился под ее весом. Сила тяжести рванула вниз ее круглое брюшко, и она отчаянно запищала, чувствуя, что падает. Но хвост ее, словно сам по себе, намертво уцепился за ложбинки на коре, а тут и для другой лапки нашлось место. Она запустила коготки в кору и всхлипнула от облегчения.
Когда она наконец отважилась открыть глаза, то увидела белую веревку прямо перед глазами. Здесь веревка была куда толще, чем в прежнем месте. Стало быть, она не везде одинакова. Что это значит?
Масако поползла вперед еще осторожнее, перед каждым движением вцепляясь в кору хвостом. Медленно, дюйм за дюймом, она огибала ствол – ее уши и хвост покраснели от натуги. Она была твердо намерена осмотреть все кольцо веревки, чтобы найти изъян, обнаружить малейшую слабинку и хоть как-нибудь разорвать путы.
Она обошла уже три четверти массивного ствола. Веревка постепенно расширялась – в одном месте она была втрое шире крысы, а затем снова стала сужаться.
Но нигде не было видно потертостей, нигде веревка не отставала от ствола. Масако не смела дотронуться до нее и проверить, ведь тогда веревка еще сильнее сдавила бы госпожу. Даже усиками она не осмеливалась коснуться веревки.
Постепенно сужающаяся веревка вдруг снова резко расширилась. Она стала толстой и закругленной. Шерсть у Масако на хребте встала дыбом от отвращения. Ее бы стошнило, если бы крысы были на это способны. Но она только содрогнулась, и кровавые слезы выступили в уголках ее глаз.
И хоть в глубине души какой-то голос кричал ей: «Беги!», Масако двигалась вперед, ища в тугой веревке слабое место.
Закругление продолжалось, пока не перешло в точку, где хвост веревки исчезал в глубине расширенной части. Нигде не было видно слабых мест. Масако заметила только толстую черную вертикальную линию, похожую на какую-то отметку, и место, где сходились два конца.
Но вдруг – движение. Черная вертикальная линия постепенно сужалась, утончалась, придвигаясь ближе к Масако, которая отчаянно вцепилась в кору всеми когтями.
Это был глаз.
А черная вертикальная полоса была его зрачком.
Зрачком змеи.
Это была самая огромная змея в мире. Она туго сдавила госпожу Кедр, зажав в зубах свой хвост.
Масако закричала.
Змея сжала свою петлю; снизу донесся хруст.
– Нет! – вскричала Масако. Она набросилась на змею, кусая ее в лихорадочной ярости. Но чешуя змеи была неуязвима. Зубы Масако с лязганьем ударялись о нее, будто о железо. Но она не отступала. С отчаянным писком она кусала и кусала, пока ее зубки не раскололись на части. Мордочка крысы окрасилась кровью, она выплюнула зубы, и отчаяние наполнило ее лихорадочно бьющееся сердечко.
Она не в силах помочь госпоже.
Они обе умрут.
Но зачем умирать обеим, если может умереть одна?
Масако дрожала всем телом от изнеможения: хвост, лапы, сломанные зубы, сорванные когти.
