Том Поллок - Сын города
Внезапно проволока замерла во тьме, обездвижив девушку, и Кара, забывшись, закричала. Колючки взрезали губы, кровь побежала вниз по горлу.
Девушка застонала, едва ворочая разорванным языком, испугавшись, что ее привели сюда умирать, но нет, проволока дернулась, сместилась, прокалывая кожу в новых местах, и возобновила гонку.
Только когда далеко внизу взвыла полицейская сирена, Кара поняла, как высоко забралась, – на последний этаж недостроенной башни: голый бетон, не хватает одной стены. От стройплощадки, раскинувшейся внизу, ее отделял лишь тонкий брезент, хлопающий под напором свистящего ветра, и пятьсот футов пустоты.
Неоновые фонари, установленные на кранах, словно глаза на стебельках, повернулись к ней, отбеливая кожу до костяного белого, белее белой девушки. Кровь, запекшаяся на руках вокруг колючек, стала черной.
Кара чувствовала, что ускользает. Ей хотелось раствориться в себе, ничего не чувствовать, умереть – это было бы гораздо проще. Ей так хотелось хотя бы закрыть глаза…
Она позволила векам сомкнуться, но колючка тут же легонько погладила увлажненное глазное яблоко. Вот и новый источник страха, помогающий держать глаза открытыми.
Проволока хотела ее внимания.
На стройке бушевали машины, даже глубокой ночью: рычали подъемные краны – металл скрежетал об металл; ревели бульдозеры, и вдалеке грозно постукивали отбойные молотки.
«Почему?» – выдохнула она и почувствовала, как рука вновь поднимается. Кара была благодарна – ей не хотелось испытывать этого чувства, но она все равно ощутила накатившую на нее горячую волну облегчения: благодарность за то, что существо не схватило ее язык и не сжало, как гармошку, заставляя отвечать на собственный вопрос. Вместо этого оно взяло ее руку и накарябало ответ на грязи.
В призывном крике Крана
сталь и стекло,
В дрожи земли окаянной
почуй его.
Его услышь, его услышь,
Люби его, его страшись.
Благослови и покорись.
Кара не поняла. Из ноздрей вырвался разочарованный вздох. Проволока что, подражала ей, придумывая эти глупые стишки? Откуда она вообще узнала о поэзии?
«Ты в моей голове?» Мысль повергла ее в еще более отчаянную панику.
Когда проволока повернула шею девушки, чтобы та снова уперлась взглядом в бредовый стишок, было легко поверить, что стальное чудовище высасывало ее мысли сквозь проколотую кожу, что даже ее разум был доступен жадным иголкам существа, вознесшего ее ввысь.
«Высь».
Стальной крик сотряс воздух – скрежет эхом отразил ее собственные мысли.
«Высь».
Башня содрогнулась. Голос сложился из осколков всех звуков, принесенных на кончике языка ветра: рева бульдозеров, стука отбойных молотков и потрескивания радиоприемников где-то вдали.
Колючая проволока схватила Кару покрепче, и та задохнулась. Колючки позволили губам девушки разомкнуться, поддразнивая ее язык. Слова, которые она написала, резко выделялись на голой стене.
– Его услышь, – прошептала она. – Его услышь. Люби его, его страшись.
Кара взглянула вниз, на стройку, улей яростного строительства и разрушения, и почувствовала подступающую тошноту. Вращались краны, экскаваторы вгрызались в землю, словно голодные псы. Эхо отскакивало от полурожденного здания. Даже отсюда она видела, что ни одна из машин не управляется человеком, но затошнило ее не от этого. А из-за торжествующей внизу смерти.
В визге стали по щебню слышались крики. Моргнув, девушка тотчас различила в фундаменте и обнаженных трубах тела и кости. Увидела, как пасти экскаваторов раздирали раны. Там были люди – может быть, не из плоти и крови, но тем не менее разумные существа, как стеклянная женщина, пытавшаяся ей помочь. Люди, состоящие из самого города.
Отсюда Кара могла видеть черные пятна по всему Лондону, скрытые среди мигающих огней: стройплощадки, места разрушений – десятки десятков арен убийств: невидимый миру холокост.
«Услышь». Она не знала, откуда пришла эта мысль. Острия колючек вдавились в грудь, и дыхание перехватило. Проволочный экзоскелет S-образно скрючился, и она, кашляя, упала на колени. Холодный воздух заколол глаза. Краем глаза она увидела собственный палец, процарапывающий на полу слово.
«Я Высь». Голос пропел визгом подъемных кранов.
Слово было почти у самого ее глаза:
«Услышь».
Глава 23
Фил сверхъестественно быстро рванулся вперед, вскидывая руки навстречу мусорному дождю. Что-то подхватив – кусок штукатурки, смутно напоминающий мозг, заплесневелую морковь, – он позволил всему остальному, отскакивая, попадать на мостовую. Парень подставил лодыжку под яичные скорлупки, снижая скорость их падения, и они шмякнулись на землю невредимыми.
Бет кинулась помогать, но мусор и насекомые хлынули в лужу у нее под ногами, запах гниения заструился вверх, окутывая девушку, и содержимое желудка перевернулось. Рассерженные мухи бились об ее щеки.
– Осторожней с глазами! – рявкнул Фил, и девушка конвульсивно отдернула ногу, чтобы не раздавить упавшие яичные скорлупки. – Ты что, вздумала его ослепить? – побледнев, огрызнулся он. – Дай сюда.
Бет нагнулась и передала скорлупки парню. Через обломки неслись грызуны и жуки. В одно мгновение они собирали мусор в некое подобие тела; в следующее – забывались и, шипя, набрасывались друг на друга. От кучи шло мягкое тепло, похожее на тепло тела.
Фил принялся перетасовывать мусор, помогая помоечным животным. Несколько секунд Бет озадаченно наблюдала за ним, а потом поняла. Не иначе как игра в хирурга: требовалось собрать Гаттергласса из мусора, установив соломинки для коктейля вместо ребер, прикрывающих сердце – велосипедный насос. Девушка присоединилась. Капельки кисломолочного пота на пациенте придавали «игре» реальности.
– Он че, ранен? – поинтересовался Виктор. – Могу подсобить; служил эскулапом в Спецназе… – Он затих, когда увидел, что они делают, а потом, порывшись в разбросанном мусоре, вытащил рулон оберточной бумаги.
– Вот, чем не рука.
Фил принял рулон с кратким кивком; вместе они собрали туловище, голову, одну руку, и легкие из проколотого футбольного мяча, прочистившись, снова задышали. Мусорный сок брызнул на них, словно слюна, когда Глас положил руку на грудь, считая себе под нос, и выругался.
– Ему нужна энергия. Виктор, пройдитесь по мусорным бакам и принесите всю еду, которую сможете найти, – лучше всего подгнившую.
– Подгнившую? – переспросила Бет, когда старик потрусил к помойке.
– Легче переварить, – коротко пробормотал Фил. – Глас нуждается в любой помощи, которую можно оказать на месте.
Виктор вернулся с щедрой горстью слизистых овощей и половиной фляги заплесневелого майонеза. Фил пошарил в кармане, выудил небольшой стеклянный флакончик и, брызнув несколько капель жидкости, свалил еду прямо в черный мешок живота. Носы дернулись, усики затрепетали, и падальщики забурлили вокруг. Поев, они с новыми силами взялись дособирать мусорного духа. Очертания проступили из небольшой кучки отходов так же внезапно, как картинка «Волшебный глаз».
Дыхание постепенно выравнивалось, и напряжение начало стираться с лица Фила. Он подсунул руку под грязные волосы учителя и осторожно наклонил его голову.
– Глас, что случилось?
Какое-то время Гаттергласс мог только дышать. Его бумажные губы открывались и закрывались, но с них не слетало ни звука.
Наконец он произнес сухим шепотом:
– Высь.
Костяшки пальцев Фила слегка побледнели, выделяясь на фоне волос старика.
– Высь?
Гаттергласс прошептал:
– Он знает… – с огромным усилием мусорный дух присел и посмотрел на Белосветных, светивших на него неярко и угрюмо. – Знает, что ты затеял, – закончил он. Светляки под картоном неуловимо зашевелились и вдруг гордо засветились сквозь лоскутную кожу. – Филиус, посмотри, что ты сделал – стал наконец совсем большим, – счастливо прокаркал Глас. – Я так тобой горжусь.
Бет могла поклясться, что серое лицо Фила потемнело от смущения.
– Ну, – пробормотал он, – это только начало. Я прям вижу, как мы болтаемся по Полям Сноса с сотней Белых и несколькими отражениями. «Эй, Краномордый, трепещи перед лицом моей фантастической армии». Остается надеяться, что не будет дождя, – парень с сожалением покачал головой. – Они, правда, еще не обучены, но…
Гаттергласс уставился на Фила снизу вверх, яичные скорлупки заволоклись маслянистой пленкой. Казалось, он смотрел через плечо парня. Или не смотрел вообще.
– Глас! – закричал Фил, от страха давая петуха. – Глас, останься с нами!
Гаттергласс заозирался вокруг, глаза-скорлупки широко распахнулись.
– Им придется, дитя, – прошептал он. – Придется быстро всему обучиться.
– Глас, о чем ты?
Бет почти физически ощутила тишину, прежде чем мусорный дух ответил:
