Майкл Муркок - Глориана; или Королева, не вкусившая радостей плоти
– Капитан Квайр! У меня нет свободной комнаты!
– У тебя есть большой дом и слуги. Уволь одного из них, коли потребуется. Се будет милосердный поступок, если подумать как следует. – Квайр приноровил сомбреро к толстым черным волосам, восторгаясь собой в одном из множества зерцал мастера Патера. – Будь хорошей девочкой, Алис. Я стану присматривать за тобой.
– Да, сир.
– Наряды пришлю с человеком, – сказал Квайр мастеру Патеру.
Со стуком отложив нож, Патер попытался сопротивляться:
– Уроки? Поселение? Как она за все сие заплатит?
– Плачу я, мастер Патер.
– Сколько?
– В моей обычной валюте, имеющей хождение между мной и тобой. Я заплачу шестью месяцами молчания.
Мастер Патер сел лицом к своему ужину и отпихнул тарелку.
– Хорошо же. Но с какой целью вы желаете ее обучить? Квайр приостановился в дверях и поскреб подбородок. Потряс головой, ухмыльнулся:
– Пока ни с какой. Может, все и впустую. Мои поступки, мастер Патер, как ты должен бы уже зарубить на носу, часто совершаются ради самих поступков.
– Я не понимаю вас, Квайр.
– Я художник, а ты, мастер Патер, ремесленник. Для тебя всякое действие обязано подытоживаться ясной наличной прибылью, пусть и маленькой, пусть и непрямой. Ты ведешь счета. Я создаю события. В мире есть место нам обоим. Делай как я говорю. Не пытайся понять меня. Помни оба правила – и быть тебе, Джозайя, куда как счастливым Патером.
Твердый, значительный взгляд в очи Алис – и Квайр был таков.
Глава Двенадцатая,
В Коей Королева Глориана Развлекает Гостей за Ужином и Размышляет о Своем Положении Вкупе с Таковым Альбиона
Длинный стол напоминал Глориане белую тропу, вдоль коей она принуждена бежать, словно бы в кошмаре, с равномерными капканами по обе стороны и путаницей помех (серебряные тенета для приправ, изысканные солонки в форме легендарных зверей), препятствующих ее продвижению к центру; всякий столовый прибор представлял зловредного духа. Она долила вина – на сей раз презрев обычную предосторожность, – и сделала вид, будто вслушивается в ближайших гостей, слева и справа, абстрагированно выражая заинтересованность, изумление либо сочувствие. Противостоя и апатии, и цинизму, она обязана сносить свою боль, свое томление неразбавленными (ибо вино не действовало, разве что снимало гран сопутствующей напряженности).
В самом деле, милорд. Как верно, милорд. Как жаль, миледи. Как хитро… Как здраво…
Лорд Монфалькон, гранитно сер, в черном плюше, в серых накрахмаленных брыжах, с эбеново-золотой цепью на груди, напыщенно беседовал через стол с сиром Амадисом Хлеборобом, что пытался пренебречь бубненьем своей маленькой супруги и расслышать его лордство.
– Находятся таковые, сир Амадис, кто взял бы пример с Полония и сделал Альбион демократией. Я слыхал сии взгляды здесь, в самом дворце. Кое-кто покончил бы с нашей монархией намертво! Предконечный шаг к тотальному декадансу, говорит Платон, есть установление в стране демократии.
Ах, избавленье от сего бремени! Но нет, мой Долг… мой Долг…
Сир Амадис, консервативно изящен по контрасту с изрядно ярким червлено-золотым нарядом супруги, вложил кус куропатки меж усов и бородою и принялся жевать медлительно, дабы выказать достодолжную слушателю серьезность.
– А что Арабия? Не найдется ли тех, кто направляет взор к тиранической Арабии – и сделал бы Альбион нацией воинственной, всепожирающим драконом?
– Дабы ослабнуть навсегда в одном великом, кровожадном неистовстве. – Сир Орландо Хоз махнул черной краткопалой кистью, сжимавшей вилочку для пикулей. – Войны расточают деньги, а равно жизни. Отбирают у страны юность. Все вложения транжирятся ради победы, коей нам не надобно, и земли, коей потребен уход. – Экономические теории сира Орландо оставались радикальными настолько, что большинство его не понимало.
– Война! – вскричал татарский посланник в некотором отдалении от них, как если бы полагал звучание слова достаточным для сотворения наиболее желанной ему ситуации. – Война укрепляет крепкий народ. Альбиону не следует бояться войны!
Но я страшусь войны и всего, что она влечет… Насилие упрощает и искажает Истину и приводит Скота к Возвышению…
В мозгу Глорианы образ Скота был ясен. Он имел общие черты с отцом, коего она знала в детстве. Нависшая, употевшая, злобствующая тварь необуздаемой мощи, могущая разрешать архисложные проблемы быстро, топором и дыбой, и оправдывать всякое решение месивом саможаления и подозрения, что безопасности ее самой, а значит, и ее страны угрожают… Глориане припомнились безумие и скорбь…
– Иные дворяне Девствии – конченые республиканцы. – Милорд Канзас, роскошен в приглушенном алом и камелопардовом, с широким, высоким воротником, фешенебельным на милордовой родине. Он улыбнулся слушателям, доволен произведенным эффектом, и отпил вина.
– А я-то думала, что девствийский народ к Альбиону лояльнее прочих! – Половина сира Амадиса (старшая из сестер Жакотт) воззрилась на лорда Канзаса округлившимися милыми глазами.
– Мы и есть, мэм. Королеву почитают у нас почти как богиню. Не вопрос.
– И все-таки?..
– Они республиканцы – не антимонархисты. Полоний – им пример. Лет сто назад двенадцатый Касимир (сиречь Трезвомыслящий) отдал всю власть парламенту и сделался представителем – не правителем – Государства.
– И если война станет грозить Полонию – серьезная война… – крикнул Убаша-хан, – с нею покончено – тысячи решений будут делаться там, где должно быть лишь одному! – Он вперил горящий взор в леди Яси Акую, на чье одобрение всегда мог положиться. – Пока простолюдины лепечут – короли действуют. Древние Афины вам тут пример!
Немало присутствующих были с ним заодно. Даже граф Коженёвский, чуть глуховат и чуть близорук, кивнул в согласии.
– Республиканец есть предатель Государства, – молвил лорд Ингльборо, сидючи подперт на кресле и облачен в меховую мантию поверх церемониального. Он опоздал, будучи отвлекаем слабым сердечным приступом. Он кашлянул. – Сия логика должна быть очевидна. Предателей необходимо – ну… – Он сконфузился, бросил взгляд на Королеву, отвел глаза. – Ссылать, – сказал он.
Он имеет в виду – убивать. Казнить, рубить, душить, членить, рвать на части… Никакой больше крови… Слишком многие погибли… слишком многие… Я не стану убивать во имя Альбиона…
– Предатель, лорд Ингльборо, – громыхнул нелицеприятный лорд Рууни с места, на коем работал методично с косточками птицы, изгваздывая черную бородищу в ее соках, – есть человек, активно замышляющий против королевской персоны либо безопасности Государства. Если бытование республиканских взглядов, или же стоических взглядов, или же богословских взглядов, или же, воистину, любых взглядов вообще не угрожает нам прямо, дерзающие иметь оные зваться «предателями» не могут. Изрядно управляемый Двор содержит компоновку воззрений и верований, ибо обязан представлять весь Народ и, по возможности, мир. От монарха требуемо сидеть во главе сего Двора и принимать мнения ученых мужей, осведомленных сотрудников, таких как вы, милорды-советники, и любых прочих, в чьей мудрости сокрыта польза, а равно факты и понимание, – тогда монарх способен достигнуть продуманного решения.
О, надежный, верный Рууни. Сколь упорядочен и неподатлив твой совершенный космос! Сколь сковывает меня твоя вера. Разделяемое нами чувство Свободы – оно делает нас рабами…
Лорд Шаарьяр, эмиссар Калифа, отставил тарелку почти нетронутой, говоря:
– Согласен, лорд Рууни. Согласитесь ли и вы со мной: остойчивость народа поддерживаема через королевский род, с младых ногтей наставляемый в ответственности правления? – Со льстивым расчетом он вызвал призрака и торопливо заключил: – Я говорю абстрактно, Ваше Величество.
Глориана кивнула, слушая его вполуха, понимая по интонации, какие знакомые чувства он имел в виду. Она вновь пригубила вино.
Лорд Кровий Рэнслей, Верховный Камергер Королевы, усаженный по соседству с сарацином, повернул голову, облагороженную завивкой, дабы посмотреть на говорившего свысока. Откинув кружево с обоих запястий, он нанизал на нож кусок дичи.
– В Полонии, вы помните, короля избирают.
– Из непосредственных претендентов на трон, – указал лорд Шаарьяр. Он отказывался замечать ненавидящие взгляды, коими его награждали не одни только советники Королевы. – Но старый король Герн, – продолжал он, – так успешно изничтожил своих соперников, что в Альбионе не осталось никого, кто мог бы взойти…
– Сир! – Кроткий сир Вивиан Сум причмокнул, всосав пухлые щеки. – Сия коммуникация неучтива!
– Я уверен, что не говорю ничего, что не стало бы уже трезвым предметом обсуждения среди тех, кому дорог Альбион, – сказал лорд Шаарьяр с наглядным покорством. – Приношу извинения, если был наивен.
