Стивен Кинг - Лавка дурных снов (сборник)
Я услышал шум машин на Барнум-бульвар и понял, что задумал гадкий мальчишка. Он рассудил так: что сработало раз, сработает снова. Теперь вместо коробки для завтраков со Стивом Остином были очки-хамелеоны, но основная идея осталась прежней. Потом мальчик, укравший очки, будет плакать и говорить, что он не знал, что из этого выйдет, он думал, это просто шутка, или насмешка, или расплата за то, что Ронни толкнул рыжеволосого парнишку на улице, да так сильно, что тот упал и ударился.
Я мог без труда догнать Ронни, но поначалу нарочно отстал. Понимаете, он был моей приманкой, и меньше всего мне хотелось, чтобы рыба сорвалась, если дернуть леску слишком рано. Когда Ронни уже приближался к парнишке, который выполнял грязную работенку для гадкого мальчишки, тот сорвался с места и бросился в арку между бульваром и парком. Ронни побежал за ним, я – следом за Ронни. На бегу я открыл сумку, вытащил револьвер, и как только он оказался у меня в руке, бросил сумку и поднажал.
– Стой на месте! – крикнул я Ронни, обгоняя его. – Ни шагу вперед!
Слава богу, он подчинился. Если бы с Ронни что-то случилось, я бы не сидел здесь в ожидании укола, мистер Брэдли. Я бы покончил с собой.
Пробежав через арку, я сразу увидел гадкого мальчишку, который ждал на тротуаре. Он нисколечко не изменился. Мальчик, укравший очки, как раз передавал их гадкому мальчишке, а тот ему – купюру. Когда гадкий мальчишка увидел меня, мерзкая усмешка, кривившая его неестественно алые губы, впервые исчезла. Потому что все пошло не по плану. По его плану Ронни должен был выбежать первым, а потом уже я. По его плану Ронни должен был выскочить следом за гадким мальчишкой прямо на проезжую часть, где его сбил бы автобус или грузовик. По этому плану я должен был появиться чуть позже. И все увидеть.
Гадкий мальчишка побежал через улицу. Вы знаете, что такое Барнум-бульвар на выходе из парка – во всяком случае, должны знать после того, как обвиняющая сторона трижды показывала свое видео на суде. Три полосы в одну сторону, три – в другую. Две – для движения прямо, одна – на поворот. И бетонное разделительное ограждение посередине. Добравшись до ограждения, гадкий мальчишка обернулся ко мне. Но теперь он был не просто напуган. В его глазах стоял неподдельный ужас. Увидев это, я почувствовал себя счастливым. Впервые с того дня, когда Карла свалилась с крыльца при церкви.
Уже в следующую секунду он помчался через дорогу, даже не повернув голову, чтобы посмотреть, нет ли там машин. Я тоже выбежал на проезжую часть не глядя. Я понимал, что меня могут сбить, но нисколько не волновался по этому поводу. По крайней мере, это было бы честное ДТП, а не таинственным образом заклинившая педаль газа. Возможно, вы скажете, что это самоубийство, но нет. Вовсе нет. Я просто не мог позволить ему уйти. Я не знал, когда он появится снова. Следующая наша встреча могла состояться лет через двадцать, а к тому времени я уже стал бы стариком.
Не знаю, как меня не расшибло в лепешку. Я слышал гудки клаксонов и визг шин об асфальт. Водитель одной из машин выкрутил руль, чтобы не сбить мальчишку, и ударился боком о грузовой автофургон. Кто-то обозвал меня психованным кретином. Кто-то еще крикнул: какого хрена он делает? Но это был просто шумовой фон. Я полностью сосредоточился на гадком мальчишке: как говорится, выбрал цель – и вперед.
Он бежал со всех ног, но кто бы ни прятался под его личиной, для всех он был мальчишкой с короткими детскими ножками и толстой задницей, и у него не было ни единого шанса. Ему оставалось только надеяться, что меня собьет машина. Но меня не сбили.
Он добрался до тротуара на той стороне, споткнулся и упал. Я услышал, как какая-то женщина – дородная крашеная блондинка – закричала:
– У него оружие!
Миссис Джейн Хели. Она давала свидетельские показания на суде.
Гадкий мальчишка попытался подняться. Я сказал: «Это за Марли, мелкий ты сукин сын», – и выстрелил ему в спину. Раз.
Он пополз на четвереньках. На асфальт капала кровь. Я сказал: «Это за Вики», – и снова выстрелил ему в спину. Два. Потом я сказал: «Это за папу и маму Нону», – и всадил по пуле ему под колени, как раз туда, где кончались эти его мешковатые серые шорты. Три и четыре.
Вокруг кричали люди. Какой-то мужик надрывался:
– Отберите у него револьвер! Отберите оружие!
Но никто ко мне не подошел.
Гадкий мальчишка перевернулся на спину и посмотрел на меня. Увидев его лицо, я чуть было не остановился. Растерянное, искаженное болью, это было лицо даже не семилетнего ребенка. Это было лицо малыша лет пяти. Бейсболка слетела и валялась теперь на земле рядом с ним. Одна из двух лопастей пластикового пропеллера перекрутилась. «Господи Боже, – подумал я. – Я стрелял в беззащитного, ни в чем не повинного ребенка, и вот он лежит у моих ног, смертельно раненный».
Да, ему почти удалось меня обезоружить. Он сыграл мастерски, мистер Брэдли, роль прямо на «Оскар», но потом маска сползла. Он сумел изобразить боль и невинность лицом, но не глазами. Эта тварь, что была у него внутри, проступала в глазах. «Ты меня не остановишь, – говорили эти глаза. – Ты меня не остановишь, пока я с тобой не закончу, а я еще с тобой не закончил».
– Да отберите же кто-нибудь у него револьвер! – закричала какая-то женщина. – Пока он не убил малыша!
Ко мне бросился крупный, высокий парень – кажется, он тоже давал свидетельские показания на суде, – но я навел на него револьвер, и он вмиг отступил, подняв руки.
Я повернулся обратно к гадкому мальчишке, выстрелил ему в грудь и сказал:
– За маленькую Элен.
Пять. Теперь кровь лилась у него изо рта и стекала по подбородку. У меня был старомодный шестизарядный револьвер, так что в барабане остался всего один патрон. Я опустился на одно колено в лужу его крови. Она была красной, хотя ей полагалось быть черной. Как жижа, вытекающая из ядовитого насекомого, когда на него наступишь ногой. Я приставил ствол револьвера к его лбу.
– Это за меня, – сказал я. – А теперь отправляйся обратно в свой ад, откуда ты вылез.
Я нажал спусковой крючок, и это было шесть. За секунду до выстрела наши взгляды встретились.
«Я еще не закончил с тобой, – говорили его зеленые глаза. – Я с тобой не закончил и не закончу, пока ты не перестанешь дышать. И, может быть, даже тогда не закончу. Может, я буду поджидать тебя на той стороне».
Его голова запрокинулась. Одна нога дернулась, потом затихла. Я положил револьвер рядом с ним, поднял руки и стал подниматься. Двое мужчин схватили меня еще до того, как я встал на ноги. Один из них заехал мне в пах коленом. Второй ударил меня кулаком по лицу. К ним присоединилось еще несколько человек. Среди них была миссис Хели. Неслабо она мне влепила, а потом добавила еще пару раз. Но об этом она на суде умолчала, да?
Я ее не виню, господин адвокат. Я не виню никого из них. В тот день они видели на тротуаре тело маленького ребенка, так изуродованное пулями, что его не узнала бы и родная мать.
Если бы у него была мать.
7
Макгрегор увел клиента мистера Брэдли обратно в недра Прививочного корпуса для полуденной переклички, пообещав сразу же привести обратно.
– Могу принеси вам суп и сандвич, если хотите, – предложил Макгрегор Брэдли. – Вы, наверное, проголодались.
Но у Брэдли не было аппетита после всего услышанного. Он ждал за столом со своей стороны перегородки из оргстекла. Просто сидел, сложив руки на нераскрытом блокноте, и размышлял о том, как рушатся жизни. Из двух жизней, находившихся на рассмотрении в данный момент, принять разрушение Халласа было легче, поскольку этот человек явно сошел с ума. Если бы Халлас рассказал эту историю на суде – таким же спокойным голосом, отметающим все сомнения в его искренности, – то сейчас он находился бы в психиатрической клинике особого режима, а не ждал бы инъекций тиопентала натрия, бромида панкурония и хлорида калия, этого смертоносного коктейля, который заключенные в Прививочном корпусе называли «Спокойной ночи, мамуля».
Однако Халлас, очевидно, повредившийся рассудком после потери собственного ребенка, хотя бы прожил половину жизни. Да, это была не самая счастливая жизнь, омраченная параноидальными фантазиями и манией преследования, но – перефразируя старую поговорку – полжизни все-таки лучше, чем ничего. С мальчиком все вышло намного печальнее. Согласно докладу судмедэксперта, ребенку, которому не повезло оказаться на Барнум-бульвар в неподходящее время, было не больше девяти лет. Скорее ближе к семи. Даже не жизнь, а лишь пролог к жизни.
Макгрегор привел Халласа обратно, приковал к стулу и спросил, сколько еще они будут беседовать.
– Просто он сказал, что не будет обедать, а я бы не отказался поесть.
– Уже недолго, – сказал Брэдли. На самом деле у него был только один вопрос, и как только Халлас уселся, а Макгрегор отошел в свой угол, Брэдли задал его: – Почему именно вы?
