Стивен Кинг - Ветер сквозь замочную скважину
– Замолчи. Хватит реветь. Тебе же не больно. И крови нет. А мне завтра вставать с петухами.
Плач прекратился. Тим напряженно прислушивался, но все разговоры умолкли. Вскоре после того, как за стеной раздался храп Большого Келлса, Тим заснул. А следующим утром, когда мама жарила на кухне яичницу, он увидел синяк у нее на руке. Чуть выше локтя, с внутренней стороны.
– Я случайно ударилась, – сказала Нелл, увидев, куда смотрит сын. – Встала ночью сходить по нужде и налетела на стойку кровати. Мне надо заново научиться ориентироваться в темноте – теперь, когда я не одна.
Тим подумал: Да, этого я и боялся.
В следующий выходной, ровно через неделю после свадьбы, Большой Келлс привез Тима в свой бывший дом, принадлежавший теперь Болди Андерсону, еще одному крупному фермеру из Древесной деревни. Они поехали на повозке, в которой Келлс ездил на промысел в лес. Мулы ступали легко, поскольку им не приходилось тащить колоды и бревна железного дерева; не считая кучки древесных опилок в дальнем углу, в повозке было пусто. И там, конечно, остался этот ни с чем не сравнимый кисло-сладкий аромат – аромат глубокой чащи. Бывший дом Келлса казался заброшенным и печальным, с его закрытыми ставнями и высокой, нескошенной травой вровень с растрескавшимися перилами на крыльце.
– Заберу свои вещи, и пусть Болди делает с домом что хочет, – пробурчал Келлс. – Хоть на дрова разберет и сожжет, мне уже дела нет.
Как оказалось, он собирался забрать из дома всего две вещи: грязную старую скамейку для ног и большой, обтянутый кожей сундук с ремнями и медным замком. Сундук стоял в спальне, и Келлс погладил его, как любимого домашнего питомца.
– Я его не оставлю. Никогда в жизни. Отцовская вещь.
Тим помог отчиму вытащить вещи из дома, хотя основную работу проделал сам Келлс. Сундук оказался слишком тяжелым. Большой Келлс погрузил его в повозку и склонился над ним, уперев руки в колени своих недавно (и аккуратно) залатанных брюк. Он стоял так достаточно долго, пока с его щек не начал сходить румянец, а потом снова погладил кожаный бок сундука с такой нежностью, какой еще ни разу не проявил к маме. Во всяком случае, Тим не видел.
– Все, что я нажил, уместилось в одном сундуке. А что касается дома… разве Болди дал мне настоящую цену? – Большой Келлс с вызовом глянул на Тима, словно ждал, что тот начнет возражать.
– Я не знаю, – осторожно ответил Тим. – Люди говорят, что сэй Андерсон, он немного прижимистый.
Келлс хрипло расхохотался.
– Немного прижимистый? Немного?! Да он жмется, как целка с ее нераскупоренной дыркой. Нет уж, скажу тебе так: я получил жалкие крошки вместо большого куска, и все потому, что он, Болди, знал: я не могу ждать. Давай-ка, малыш, помоги закрепить эту доску. И не вздумай отлынивать.
Тим и не думал отлынивать. Он закрепил свой край откидной доски и затянул веревку еще до того, как сам Келлс кое-как завязал хлипкий неряшливый узел, который очень бы насмешил отца Тима. Закончив возиться с веревкой, Большой Келлс еще раз погладил свой сундук, все так же до странности нежно и ласково.
– Теперь все здесь. Все, что я нажил. Болди знал: мне нужны деньги до прихода Широкой Земли. Сам-Знаешь-Кто едет в деревню, и уж он все возьмет, что ему причитается. – Большой Келлс сплюнул себе под ноги. – Это все твоя мать виновата.
– Чем она виновата? Ты сам позвал ее замуж.
– Ты, парень, думай, что говоришь. – Келлс взглянул на свою руку и, похоже, сам удивился тому, что она сжалась в кулак. Он медленно разжал пальцы. – Ты еще маленький, многого не понимаешь. Вот подрастешь и узнаешь, как женщины мужиков обдирают. Ладно, поехали домой.
Он уже собирался усесться на козлы, но помедлил и обернулся к Тиму:
– Я люблю твою маму, и это все, что тебе надо знать.
А по дороге домой, когда мулы шли бодрой рысью по главной улице, Большой Келлс вздохнул и добавил:
– И отца твоего тоже любил. Мне теперь так его не хватает. Без него все не так. И в лесу, и когда еду из леса и гляжу на хвосты Битси и Митси.
Эти слова тронули сердце мальчика, и оно чуть-чуть приоткрылось – неожиданно для самого Тима – навстречу этому крупному, сгорбившемуся на козлах мужчине, – но прежде чем новое чувство успело вырасти и закрепиться, Большой Келлс заявил:
– Пора тебе, парень, кончать с книжками, цифрами и этой придурочной Смэк с ее вуалью, припадками и трясучкой. Даже не знаю, как она умудряется задницу подтирать после того, как просрется.
Сердце Тима резко захлопнулось. Ему нравилось учиться, и он любил вдову Смэк. Любил такую, как есть: с ее вуалью, припадками и трясучкой. И ему не понравилось, что о ней говорят так жестоко и грубо.
– И чем я займусь? Буду в лес ездить, с тобой?
Он представил, как едет в лес. Представил себя в отцовской повозке, запряженной Битси и Митси. Это было бы не так уж и плохо. На самом деле совсем не плохо.
Келлс хохотнул:
– Ты?! В лес?! Тебе ж еще и двенадцати нет.
– В следующем месяце будет двена…
– Да хоть вдвое больше. Все равно тебе не дорасти до Тропы железных деревьев. Ты ж все от матери никак не отлипнешь, так и останешься на всю жизнь Маленьким Россом. – Большой Келлс опять рассмеялся, и Тим почувствовал, как у него горят щеки. – Нет, парень. Я тебя на лесопильню пристрою. Договорился уже. Будешь доски таскать и укладывать. Вполне уже взрослый для этого дела. Как урожай соберут, так и приступишь. До первого снега.
– А мама что говорит? – Тим очень старался, чтобы его голос звучал без смятения и страха, но у него ничего не вышло.
– А что ей еще говорить? Я ее муж, так что решать буду я. – Большой Келлс стегнул мулов поводьями. – Но!
Спустя три дня Тим приехал на лесопильню вместе с одним из сыновей Дестри, Соломенным Уиллемом, которого прозвали так из-за светлых, почти бесцветных волос. Обоих мальчиков брали туда на работу, но пока их услуги не требовались. И еще им сказали, что их возьмут на неполный рабочий день, во всяком случае, для начала. Тим привел с собой отцовских мулов, которым надо было размяться, и обратно мальчики ехали верхом.
– Ты ж вроде бы говорил, что твой новый отчим не пьет, – сказал Уиллем, когда они проезжали мимо салуна Гитти. Сейчас, в полдень, салун был закрыт. Ставни заперты, кабацкое пианино молчит.
– Да, не пьет, – подтвердил Тим, но он помнил, что было на свадьбе.
– Правда, не пьет? Тогда, значит, мой старший брат вчера видел чьего-то чужого отчима, когда тот вывалился из кабака. Рэнди сказал, этот чей-то чужой отчим был ужратый в ломину и блевал на крыльце. – Уиллем щелкнул подтяжками, как делал всегда, когда думал, что выдал удачную шутку.
Зря я тебя пригласил со мной ехать, подумал Тим. Ковылял бы пешком до деревни, тупой ты урод.
В ту ночь его вновь разбудил мамин плач. Тим резко сел на постели, опустил ноги на пол, но так и остался сидеть. Келлс говорил тихо, однако стена между комнатами была тонкой.
– Уймись, женщина. Прекрати. Если разбудишь мальчишку и он заявится сюда, ты у меня снова получишь, вдвойне.
Плач тут же смолк.
– Ну да, сорвался. Но я не хотел. Оно само получилось, случайно. Я зашел на минуточку, выпить с Меллоном имбирного пива и послушать, что он расскажет о своих новых затеях, а кто-то поставил прямо у меня перед носом стаканчик ржаного виски. Я сам не понял, как опрокинул его себе в горло, а потом сразу ушел. Этого больше не повторится. Даю честное слово.
Тим снова улегся в постель, очень надеясь, что это правда.
Он лежал, смотрел в потолок, которого было не видно в темноте, слушал крики совы и ждал – либо когда придет сон, либо когда за окном рассветет и можно будет вставать. Он думал о том, что если женщина вступает в брачную петлю не с тем мужчиной, эта петля превращается в аркан. Тим очень надеялся, что с его мамой подобного не случится. Он уже понял, что ему не нравится новый муж мамы. Тим никогда не сможет нормально к нему относиться – не говоря уже о том, чтобы полюбить, – но мама, возможно, на это способна. Женщины, они другие. Женское сердце может вместить в себя многое.
Тим думал свои невеселые думы всю ночь и заснул только тогда, когда небо окрасили первые лучи рассвета. А утром у мамы были синяки уже на обеих руках. Похоже, стойки кровати, которую мама делила теперь с Большим Келлсом, по ночам оживали и разбредались по комнате.
Полная Земля сменилась Широкой, как это бывает из года в год. Тим и Соломенный Уиллем работали на лесопильне, но только три дня в неделю. Бригадир, душевный человек по имени Руперт Венн, сказал, что, возможно, им дадут больше работы, если зимой не начнутся сильные снегопады и добыча пойдет хорошо, имея в виду добычу железного дерева, которое лесорубы носили из леса.
У Нелл сошли синяки, и она вновь начала улыбаться. Тиму казалось, что ее улыбка стала какой-то настороженной, но это все-таки было лучше, чем если бы мама не улыбалась вообще. Большой Келлс каждый день ездил в лес, на Тропу железных деревьев, но хотя у него с Большим Россом были очень хорошие участки на вырубке, он до сих пор не нашел себе нового напарника. Поэтому он теперь добывал древесины поменьше, чем прежде, однако железное дерево есть железное дерево, его всегда можно продать по хорошей цене, и не за бумажные деньги, а за серебряные монеты.
