Прозрение - Ле Гуин Урсула Кребер
Из Этры примчались верхом оба старших брата Сотур и Торм; они были прямо-таки переполнены тревогой и тут же потребовали, чтобы мы незамедлительно начали паковать веши, а завтра ранним утром уже выехали в город. Оказывается, отряд вооруженных бандитов из Вотуса, переправившись через реку Морр, напал на деревню Мерто, находившуюся не более чем в десяти милях от Венте, и сжег там все сады и виноградники. В Венте бандиты могли оказаться в любой момент, и Торм, явно чувствовавший себя в своей стихии, шагал взад и вперед по дому и резким, воинственным тоном раздавал приказы. Девочкам, членам Семьи, было велено остаться ночевать в доме, а нам, оставшимся снаружи, тоже нормально поспать не удалось, потому что Торм кругами ходил возле дома и сторожил. Очень рано, еще до восхода солнца, приехал сам Алтан-ди; он до полуночи занимался в городе делами, однако так беспокоился о нас, что просто не смог дождаться, когда мы вернемся в Этру.
Утро выдалось ясным и жарким. И мы, и деревенские работали не покладая рук, чтобы вовремя успеть все упаковать и уложить на повозки. Затем они печально простились с нами, и процессия потянулась меж холмов в обратный путь. Рабы, работавшие в полях и на виноградниках, лишь поглядывали в нашу сторону, когда мы проезжали мимо, но ничего не говорили. Я поискал глазами Коуми, но не увидел ни его, ни кого-либо еще из знакомых. Мне было не по себе: ведь этим совершенно беззащитным людям придется просто ждать, надеясь, что этранские воины сумеют перехватить мародеров. Отец заверил их, что сюда из Этры уже послан большой отряд и в данный момент он должен находиться где-то между Мерто и Венте, оттесняя вотусанов назад, к реке.
На дороге было жарко и пыльно. Торм на нервной, покрытой пеной, потной лошади криками торопил возниц. Отец Алтан, ехавший рысцой рядом с повозкой жены, даже не пытался утихомирить Торма. Я давно заметил, что Отец всегда очень строг, даже иногда жесток в обращении с Явеном, зато все чаще колеблется в отношении Торма, не желая ни бранить его, ни хотя бы сдерживать. Я сказал об этом Сэл, высказав предположение, что наш Отец просто боится своей строгостью вызвать у Торма очередной приступ ярости и неукротимого гнева. Сэлло кивнула, но прибавила:
– Дело в том, что Явен совершенно не похож на своего родного отца. А Торм как раз очень похож. Во всяком случае, внешне. У него и походка теперь в точности такая же. Да и у того, у «двойничка» нашего, тоже.
Слово «двойничок» довольно грубо прозвучало в устах нашей мягкой и нежной Сэлло, но она всегда недолюбливала Хоуби, да и Торма тоже. Мы оба внезапно замолчали, заметив, что Сотур-йо, решившая, видно, тоже немного пройтись пешком, идет рядом с нами и, возможно, слышала, как мы обсуждаем Алтана-ди и его сыновей. Однако Сотур не сказала ни слова; она просто шла с нами рядом, и лицо ее было непривычно хмурым и замкнутым. Мне показалось, что она даже и просить разрешения слезть с повозки не стала – ведь ей, девушке из Семьи, не пристало идти пешком вместе с рабами, – а просто сбежала от своих родственников, как часто делала и раньше. Мы долго шли так, в полном молчании, и единственные слова, которые Сотур обронила за все это время, болью отозвались у меня в сердце:
– Ох, Сэлло, Гэв!… Вот и закончились навсегда наши славные летние деньки! – И я увидел слезы у нее на глазах.
Глава 5
Бандитов наши славные воины оттеснили к реке, и лишь немногие из вотусанов вернулись в свой город.
А мы в то лето в Венте уже не поехали; и на следующий год тоже. Налеты продолжались; постоянно звучали сигналы тревоги; на территорию Этры вторгались теперь вооруженные отряды не только из Вотуса, но и из Оска и даже из куда более могущественного города-государства Казикара, нашего давнего врага.
Вспоминая эти годы, наполненные тревогами и сражениями, я думаю, что несчастливыми они нам, детям, отнюдь не казались. Угроза близкой войны вызывала особое напряжение, придавая любому обычному поступку отблеск подвига. Возможно, мужчины потому и чувствуют себя на войне столь уверенно, что война, как и политика, усиливает у них ощущение собственной значимости, которого им порой не хватает. А возможность того, что их родные дома могут быть подвергнуты насилию и разрушению, придает особый вкус той обычной домашней жизни, которую они в иное время почти презирают. А вот женщины, которые, по-моему, не нуждаются в подтверждении собственной значимости и не разделяют презрительного отношения к обыденной жизни, зачастую не видят никакой необходимости в войнах и не могут понять, в чем заключается добродетель военного дела. Однако и женщин порой способен захватить блеск военных действий, а кроме того, они очень любят прекрасные проявления подлинного мужества и храбрости.
Явен, став офицером, находился в действующей армии Этры. Его полк под командованием генерала Форре в основном защищал западные и южные окраины города от налетов осканских и морванских банд. Сражения с этими вооруженными отрядами случались нерегулярно, с довольно долгими спокойными перерывами на перегруппировку сил, и во время таких перерывов Явену удавалось приехать домой.
На двадцатилетие Мать подарила ему мою сестру Сэлло, которой к этому времени исполнилось почти шестнадцать. Подобный подарок «из рук Матери Дома» – событие Довольно значимое и осуществляется в соответствии со строгими правилами. Надо сказать, что для Сэл лучшего и Желать было нельзя: она всем сердцем любила Явена и просила у судьбы одного: позволить ей любить его до самой смерти. При всем желании он не смог бы противиться та-кой щедро изливаемой на него нежности, но, к счастью, и Сэлло была его давней избранницей. Со временем предполагалось, разумеется, что Явен женится на женщине из своего круга, но пока что о свадьбе не было и речи, так что еще несколько лет влюбленным можно было об этом не думать, Они оба были так счастливы, их наслаждение друг другом было столь очевидным и непосредственным, что и вокруг них разливалось некое блаженство подобно свету от горящей свечи. Когда Явен приезжал в город и был свободен от дежурства, он все дни проводил в компании своих молодых приятелей, военных и штатских, но каждую ночь неизменно возвращался домой, к Сэлло. Когда же он уезжал в полк, она горько плакала, горевала и с нетерпением ждала, когда же он снова приедет домой; и он приезжал, высокий, красивый, и кричал со смехом: «Где же моя милая Сэлло?», и она стремглав выбегала из «шелковых комнат» ему навстречу, смущаясь и одновременно светясь радостью, гордостью и любовью – и чувствуя себя настоящей женой молодого воина.
Когда мне исполнилось тринадцать, меня наконец выдворили из женской спальни и отослали на тот конец двора. Я всегда боялся перебираться в мужскую Хижину, у это оказалось не так уж и страшно, хотя я все же очень горевал, с тоской вспоминая тот уютный уголок, который занимали мы с Сэлло и где всегда подолгу беседовали перед сном. Тиб, которого отослали в Хижину на год раньше, старательно меня опекал, что оказалось вовсе не нужно: старшие ребята и не думали меня преследовать. Они, правда, бывали порой очень жестоки к тем, кто был их младше, но я, очевидно, выплатил весь свой долг в ту ночь у колодца и заслужил их уважение своим молчанием. Они дразнили меня Болотной Крысой или Клюворылом, но и только; а в общем, даже это бывало редко, и никто из них меня не трогал.
Впрочем, в течение дня я мало с кем из них виделся, поскольку моя работа была теперь полностью связана со школой и библиотекой, где я стал работать вместе с Эверрой, а Око и маленький мальчик по имени Пепа заняли наше с Сэлло место, подметая дворы и коридоры. В мои обязанности входило дальнейшее самообразование и помощь Эверре во время занятий с младшими учениками. В классе появилось несколько новых ребятишек – подросли племянницы и племянники Сотур, а также Семья купила и обменяла какое-то количество новых рабов, в том числе и детей. Сэлло, будучи «подаренной», да еще и сыну хозяйки, освобождалась, естественно, от любой тяжелой и грязной работы и должна была лишь какое-то время прясть или ткать, а также всегда быть свежей и хорошенькой, радуя Явена. Она очень скучала, когда Явен уезжал к себе в полк, а общество других обитательниц «шелковых комнат», а также хозяйских горничных находила скучным и, как она говорила, «душным». Она, правда, никогда особенно не жаловалась, но при каждой возможности старалась убраться из «шелковых комнат» и чем-то занять себя, например посидеть на уроке вместе со всеми или помочь Эверре и мне с малышами. Сидеть целыми днями без дела ей было невмоготу. Мы с ней часто встречались также в библиотеке, где можно было спокойно поговорить и где нам никто не мешал. Сэлло полностью мне доверяла, как, впрочем, и я ей, и наша тесная дружба была для меня настоящим счастьем. Моя сестра стала как бы моим вторым «я». Только с нею я чувствовал себя совершенно свободно и спокойно мог говорить о чем угодно.
